И вот наступил третий тур. Прошло несколько этюдов, и секретарша вызывает Веру… Вспомнил! Ее звали Верой. А вот как ее фамилия, не помню…

– Винникова, – подсказала Санстинна.

– Винникова? Может быть. Да, точно! Вера Винникова. Э-э-э… значит, вызывает секретарша Веру Винникову, но не успевает полностью произнести фамилию, как Вера влетает в комнату. Захлопывает за собой дверь и держит ее. А дверь ходуном ходит. Наконец распахивается, и в проем с трудом протискивается здоровенный бородатый мужик с огромным крестом на шее. Он глядит на нас злющими глазами и говорит:

– Какое вы имеете право… мою дочь?

А голос у него громоподобный. Он не кричит, но от его голоса вся комиссия задрожала.

Вера тянет его за руку.

– Тятя, тятя, при чем тут они? Я сама…

Но он отталкивает ее и направляется к нам.

– Я сейчас разберусь с ними.

Ужас! Вся комиссия попряталась под столы!

– И ты там был, – язвительно вставила Санстинна.

– Нет, меня там не было, – спокойно возразил Виксаныч. – Я, ха-а хм! Я не успел. А директор из-под стола кричит что-то о милиции, и даже паспорт упомянул. Вера закрывает нас то грудью, то спиной, и все время молит:

– Тятя! Дорогой, любимый. Я вернусь, я уеду с тобой, только не трогай…

А он толкнул ее так, что она упала, но успела ухватиться за его ногу и не дает ему к нам приблизиться. Он волочит ее по полу, она рыдает и молит его, молит…

– Такое можно было увидеть только из-под стола, – заключила Санстинна.

– Да нет же! Говорю тебе, я не успел, – отмахнулся Виксаныч. – Он-то свою роль не так хорошо сыграл. Нас поразили его габариты. Но в следующую минуту я узнал в нем настройщика пианино из нашей филармонии. Короче говоря, когда из-под стола директора прозвучало что-то вроде того, что мы больше так не будем, Вера встала, отряхнулась и сообщила:

– Роли исполняли…

Опять перерыв, буфет, хохот и поздравления в мой адрес в приобретении такой студентки.

Все педагоги ее сразу полюбили, она успевала по всем предметам. Однокурсники ее тоже полюбили, но и уважали. Вера так сумела поставить себя, что никто и не помышлял с ней флиртовать.

Она была верующей, и это придавало ей некий ореол святости. Ха-ахм! Представляете, каково ей было на диамате и истмате? Особенно на экзаменах. Ведь приходилось доказывать то, во что ты не веришь! Тем не менее сессию она сдала блестяще. Однако что делать с ее документами, мы так и не придумали.

Она уезжала на зимние каникулы домой и надеялась своими пятерками уломать отца. Вернее, даже не надеялась. Только сказала:

– Попробую…

– А ты не говори ему, куда ты поступила, – предложил директор. – Хочешь, я тебе достану справку из медицинского училища?

– Я не могу обманывать отца, – сказала Вера, и директор покраснел. – Я попробую его убедить.

Но убедить не получилось.

И когда она вернулась ни с чем, я познакомил ее со своим другом-адвокатом. Выслушав ее историю, тот сразу нашел простое решение. Ей надо в своем городе пойти в милицию и написать заявление об утере паспорта. И получить новый. Все!

– Но это значит обманывать милицию? – спросила Вера.

– Ни в коем случае, – возразил адвокат. – Ты знаешь, где твой паспорт?

– Где-то у отца…

– А где именно? Может, он его уже давно сжег, может, разорвал на мелкие кусочки.

– Не знаю…

– Вот видишь! Для тебя твой паспорт утерян, раз ты не знаешь, где он.

Оставалось только одно препятствие. Восстановление паспорта длилось не меньше месяца, и за такой срок она могла сильно отстать в учебе. Поэтому решили, что заниматься паспортом она начнет на летних каникулах.

Вторую сессию она сдала так же превосходно, как и первую. Тем не менее на заседании деканата, на котором студентов переводили на второй курс, встал директор и сказал, что вопрос о Вере Винниковой он снимает до тех пор, пока она не предоставит документы. Все педагоги зашумели, набросились на него кто с мольбой, кто с упреками. Но директор был непреклонен.

Я шел на свой курс, и мне было очень тяжело идти. Я знал крепких ребят, которые плакали, когда им сообщали об отчислении. Хотя отчисляли их за плохую учебу, за профнепригодность, а тут…

И еще я был уверен, что за год мне удастся преодолеть ее стеснительность. Трудно представить себе пьесу, в которой женская роль так или иначе не была бы связана с любовью.

Я думал, что, сыграв десяток таких ролей и этюдов, она привыкнет и перестанет краснеть. Ничего подобного! На показах приходилось использовать грим, а на экзаменах добавлять толстенный слой пудры.

У нас на курсе перед открытием занавеса вместо вопроса «Все готовы?», я спрашивал: «Веру напудрили?». Когда ребята отвечали «да», это означало, что все готовы. Занавес. И вот такой девочке мне придется сообщить, что ее не переводят на следующий курс.

Я очень боялся, что она расплачется, – я бы не выдержал ее слез.

Но она держалась молодцом. Только спросила:

– Виксаныч, когда я привезу документы, я смогу учиться со своим курсом?

Я клятвенно пообещал ей это. И она уехала.

Осенью, когда начались занятия, Вера не появилась. Мы очень волновались за нее, писали ей письма, но ответа не получили.

Вместо ответа к нам нагрянула милиция. Они перерыли весь отдел кадров и наткнулись на документы Веры Винниковой. Документы, касающиеся ее учебы. Они есть. А ее личных документов нету.

Они приходят к директору.

– Откуда эта девушка? Где прописана?

– Понимаете, – отвечает он им и начинает рассказывать ее историю.

– Какое вы имели право принимать ее без документов?

– Понимаете, – опять говорит он им и объясняет, что есть талантливые люди… Что наше училище…

– Понятно, – прерывают его милиционеры. – Мы заберем ее фотографию, а вам оставим наш телефон. Как только она появится, немедленно сообщите нам.

– А что, собственно, случилось? – спрашивает директор.

– Ничего, кроме нарушения паспортного режима, – отвечают милиционеры. – Вам мало? Тогда не забудьте позвонить.

Прошла еще неделя, и однажды в коридоре училища я вижу Веру Винникову. Собственной персоной. Она бежит ко мне с новеньким паспортом в руке.

Подбежала, кинулась мне на шею, чмокнула в щеку и тут же, отскочив, густо покраснела. И от смущения затараторила:

– Виксаныч, я достала все-все документы! – Она открыла сумочку. – Вот аттестат, вот справка, вот свидетельство… Виксаныч, помните, вы обещали…

– Конечно помню! – радостно подтвердил я. – Где ты так долго пропадала? Почему не ответила на письмо?

– Какое письмо?

– Мы послали письмо. Мы же волновались…

– Куда послали?

– Тебе домой. Ты разве не получала?

– Да что вы? Я же дома не жила. Я окончательно поругалась с отцом.

– Но почему все же так долго?

– Виксаныч, это так трудно было… Вы давно меняли документы?

– После войны.

– А-а-а… Попробовали бы сейчас…

– Ладно, беги к ребятам. У них сейчас физкультура, они в зале, – сказал я, а сам побежал к директору.

– Вера приехала! – сообщил я ему.

Директор стоял лицом к окну и молчал. Даже не обернулся. Наконец сказал:

– Знаю, я видел ее в окно. И уже позвонил в милицию.

– Зачем? – У меня совсем из головы вылетел визит милиционеров.

– За тем, что я директор. Тебе мало?

Минут через пять приехали милиционеры. В штатском. Пять человек. Они вошли в кабинет директора, и старший сразу спросил:

– Где она?

– Со своим курсом, – ответил директор.

– Но вы можете мне объяснить, зачем она вам так нужна? – И он красноречиво оглядел всех пятерых.

– Мы из уголовного розыска, – сказал старший. – Пять лет мы ловим опасную рецидивистку. И все пять лет она уходит от нас, как сквозь пальцы. Она знакомится с людьми, входит к ним в доверие, а потом обворовывает их. Причем, если это командировочный, она успевает наведаться к нему домой, пока он здесь разбирается и занимает деньги на билет, и очищает его дом.

– А почему вы уверены, что это наша Вера?

– А мы и не уверены. Просто один из потерпевших – москвич, в конце лета снова приехал в Ярославль в командировку и на набережной столкнулся с девушкой, после знакомства с которой его и обворовали. Так вот эта девушка заявила, что она его знать не знает и никогда не видела. Только после этого он рассказал про нее в милиции. Мы опросили других пострадавших. Оказалось, что все они были знакомы с красивой, милой и доброй девушкой. Но никто из них не подумал на нее.

– Вы сказали, что она рецидивистка, – вступил я в разговор. – Сколько же ей лет?

– Все говорят по-разному. Кто считает, что ей двадцать пять, кто дает под тридцать…

– Нет! Что вы! – загалдели мы с директором хором. – Нашей Вере восемнадцать-девятнадцать! Она год с небольшим как школу окончила.

– Ну что ж, – говорит милиционер, – мы зададим ей несколько вопросов, и все.

– Только я вас очень прошу, – говорит директор, – сделайте это так, чтобы не травмировать ни ее, ни ребят. Поймите, это театральное училище. Наши студенты все воспринимают несколько острее…

– А вы пригласите ее в ваш кабинет.

– Хорошо, я пошлю секретаршу. Сейчас будет звонок.

Этот звонок будто у меня в голове прозвенел. Я словно очнулся, когда двое дюжих молодцов встали по бокам двери, а двое других заняли позицию у окон. До этого момента я просто с интересом слушал рассказ о какой-то рецидивистке и разглядывал сыщиков, которых впервые видел за работой. И все это было далеко от меня, от Веры, даже от директора. Когда же со звонком мизансцена в кабинете директора мгновенно изменилась, я вдруг представил, как сейчас сюда войдет Вера, как ее схватят за руки, будут задавать вопросы, нет, не так, – будут производить допрос, а я стану участником этого допроса!

И вот выясняется, что это ошибка. А девочка напугана, слезы, истерика. А я? Что я буду делать? Утешать ее? Не плач, все закончилось. У кого закончилось? Это у них закончилось. А у меня с Верой впереди еще три года! Как же я ей в глаза буду смотреть? Что мне делать?

Уйти я не мог. У дверей стояли милиционеры. В приемной открылась дверь… Что мне делать? Стоять, как эти четверо, у дверей и окон, или сесть вместе с директором и старшим?

Я сел и почувствовал, что покраснел до корней волос. Когда раздался стук в дверь, я уже пылал и дымился. Перед глазами стояла пелена, сквозь которую я увидел Веру Она вошла такая веселая и счастливая, кажется, начала что-то говорить не то мне, не то директору, но, заметив посторонних людей, повернулась, чтобы уйти. Увидела двоих у дверей и сразу все поняла. Я по спине увидел, что она все поняла! Она снова повернулась к нам…

Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Ни одна кровинка не подступила к ее щекам. Она только эффектно так щелкнула перед лицом пальцами и сказала совершенно незнакомым мне голосом:

– Эх, черт возьми, сорвалось!..