– Ты как огонь подо льдом, – Тайлер сопровождал её сзади, едва касаясь плеча. – Покажи им истинное пламя.

Всё было погружено в темноту, кроме освещённого белого круга в центре, где высились плетёные бока клетки. В проходе стояло много людей, они тянули к ней руки из-за металлического ограждения, некоторые снимали на телефоны. От вспышек можно бы было потеряться, если бы не её кокон, внутри которого царило лишь холодное сияние. Она чувствовала себя пружиной, сжатой до упора.

– Не заходи слишком далеко.

Среди чужих людей, лиц которых было не различить, она заметила маму, облокотившуюся на ограждение. В её улыбке читалась лёгкая ирония, и всё же было так приятно её видеть.

«Уже слишком поздно, – прошептала она про себя. – Я дойду до конца и вернусь».

Наконец, перед ней расступились, и она, наполненная предвкушением, как огонь, что медленно протаивает тонкий слой льда над собой, сделала шаг внутрь.

*****

У неё бывали разные, странные сны, даже пугающие в чём-то.

Иногда ей снилось, как она убивает людей. Будто бы сцена из нелепого военного фильма, где враги облачены в старинные восточные костюмы и вооружены ружьями, что использовались в эпоху дульного заряжания. Она была одна против них, с такой же тяжёлой винтовкой, и ей казалось, что она почему-то движется очень медленно, не так, как в жизни, где она быстра и ловка, но словно под водой. И всё же она убивала их одного за одним, и, когда они падали в дымном мареве, игла страха в её сердце исчезала, ей становилось легко, будто её теперь никто не остановит.

В юности ей часто снилось, что она зверь, рыскающий в диком буреломе. Волк, что охотится, или, наоборот, лось, уходящий от погони по снежному насту. Одни из самых ярких снов. Снег куда реальнее, чем в жизни, когда она видела его в Альпах во время поездок с родителями, куда холоднее и глубже, чем на швейцарских лыжных курортах. Может, она видела это в фильмах, в тех передачах о дикой природе, где биологическую жизнь показывают без прикрас, пожирающую саму себя. В том сне стояла вечная ночь, и сердце выскакивало из груди, когда так остро чувствовались опасность и вожделение.

Позже ей часто снились бои, словно мозг даже во сне переживал то, что волновало её наяву, ещё раз проигрывал ситуации прошлого или создавал что-то новое, ткал полотно её памяти, которая есть лишь реконструкция из непрочных фрагментов. Бывало, что она просыпалась ночью из-за того, что тело непроизвольно содрогалось, желая выбросить удар, как у собаки, что перебирает лапами во сне. Снова и снова переживала тот бой с Тейлор, что был для неё важнее даже выигранного чемпионата мира. Слишком много личных эмоций. Каждый раз в этой знакомой картине появлялось что-то новое, словно сознание играло с ней, разбивая память как мозаику на куски.

– Нет, я уже побеждала тебя. Это уже было. Как я могу осознавать то, что сплю, будучи во сне? И всё же это так.

Когда выходила на очередной бой после своей медитации, она тоже чувствовала себя в чём-то вроде сна, и всё же это было нечто большее, чем сон. Состояние, когда две реальности накладываются друг на друга, будто ты видишь две картинки одновременно или слушаешь две радиоволны. Взгляд чуть размывался, но сознание оставалось ясным, схватывая вещи даже быстрее обычного. Если рассказать это как сон, то суть его всегда сводилась к одному. Она словно выходила за пределы себя, становясь чем-то иным, как в тех сказках, что мама читала в детстве. Может быть, она всё же заходила слишком далеко, спускаясь в глубины своего сознания. В такие мгновения она чувствовала себя истинным чудовищем, орудием в руках хаоса, и ярость заполняла её как тяжёлая ртуть. Как в тех сказках из детства, как тот, что бился у брода, в кровавом тумане, с семью зрачками в каждом глазу, с волосами, что встают дыбом как частокол. В этой ярости сложно что-то контролировать, но она и не хочет, она просто течёт как поток.

Так бывало с ней в снах и наяву. Так было и в этот раз.

*****

– Так и должно было быть! Я говорил, что так и будет! – Тайлер вновь повернулся к ней, указывая пальцем, будто пророк, предсказавший появление Спасителя. – Говорил же? Говорил, что ты её свалишь. «SnakeQueen» снова на коне. Это было легко. Лёгкие деньги. Самая лёгкая тысяча баксов в твоей жизни.

Он маячил перед ней на полупустой парковке, где полосы разметки блестели на чёрном асфальте в свете высоких фонарей. Вечер переходил в ночь, и окраины Бостона погрузились во тьму, разбавленную бесформенными пятнами далёких огней, световых полос, цепочками автомобильных фар в районе эстакады. Рядом с ними, на парковочных местах, машины замерли без движения, залитые мертвенными отблесками, и вокруг больше не было ни души.

– Может и лёгкие, но ты, мне показалось, понервничал, когда мы уже зацепились вплотную, – ответила она. – Я позволила ей попасть разок.

Она всё ещё ощущала лёгкую ломоту в области переносицы, где красным полумесяцем протянулось в сторону левого глаза приличное рассечение. Уже не алевшее открытой кровью, но ещё свежее, только начавшее обрамляться тёмным синяком, который позже станет глубоким и насыщенным. Эта едва заметная боль была приятным дополнением к общему удовлетворению, и без неё, возможно, вкус победы не чувствовался бы так сладко.

– Ещё бы она не попала, ведь ты должна была работать как Шугар Рэй Леонард, а вместо этого пошла в рубку как Чавес, – развёл он руками. – Свалила её как в том старом бою Чавеса с Тейлором. Вечно ты не следуешь плану.

Много лет назад Хулио Сезар Чавес на последних секундах двенадцатого раунда отправляет на пол Мелдрика Тейлора правым боковым. Она помнила этот бой достаточно хорошо.

– Закончила в первом раунде, как и хотела. Разве это не результат?

– Да, результат. Просто почаще слушай своего тренера.

– Ты мне не тренер, – поморщилась она.

– Ладно, почаще слушай своего помощника… Хороший был удар, не спорю. Она потеряла голову в этой вспышке ярости, отмахивалась наугад, словно забыла, что с тобой так не стоит.

– Она старалась.

– Уверен, что ей угловые все уши прожужжали: «у этой суки убийственный правый, не лезь в размен, проходи в ноги», но хер там.

– Эта сука просто умеет попадать, – улыбнулась она.

– Не спорю, но лучше не давай попадать по себе. Ладно, удары этой девки ты могла держать без особого труда, но ты не можешь позволить себе принимать удары кого-нибудь как Суза. Если ты всё ещё думаешь с ней биться.

– Я могу побить её.

– Ого. Вряд ли кто-нибудь сегодня на тебя поставит в этом бою.

– Да что они знают… Ну, а ты? Ты-то веришь в меня? – она уже не улыбалась.

– Хочешь услышать правду? Тут сложно всё, сама понимаешь… Она крупная, физически сильная, не проигрывала уже десять лет. Многие считают её лучшей среди женщин в этом виде спорта. Ну, ты поняла мою мысль.

– Будто я этого не знаю. И твой ответ?

– Нет, не могу прогнозировать. Ты ещё не раскрылась до конца, ещё не показала всех своих возможностей, и может быть когда-нибудь…

– Лавируешь как летучая мышь, не хочешь отвечать. Плевать. Я могу это сделать.

– Ладно, идём уже к тачке. Я что-то начинаю замерзать, – Тайлер подпрыгнул на месте, встряхнув сумку с их инвентарём, что висела у него на плече.

Капюшон упал с его головы, обнажив короткие волосы и тот непокорный вихор на лбу, который он, несомненно, специально зачёсывал.

– Давай, я за тобой.

К ночи похолодало, и ветер, налетавший внезапными порывами, касался её кожи даже через плотную ткань. В этом свежем, холодном воздухе остро чувствовалось дыхание осени, как в тот день, когда они въезжали в город перед боем, глядя на бастионы охваченных увяданием лесов, бесконечное нагромождение красных, золотых и зелёных голов на обочинах. Ей никогда прежде не доводилось видеть такой яркой смены цветов, словно сошедшей с картин импрессионистов, а не порождённой в хаосе естественности.

– Да, мне когда-то тоже нравилась осень в этой части страны, – сказала мама, прислонившаяся к припаркованной рядом чёрной «Тойоте». – Приходилось бывать в Нью-Йорке в такие же октябрьские дни. Помню, как красиво было в Центральном парке тогда. Небоскрёбы, плывущие в отражении воды, мозаика красных, золотых, серебряных крон по берегам.

– Здесь чудесно.

– Яркие цвета. Всё дело в них. В Англии не часто увидишь такую смену сезонов, там палитра цветов будто слегка пригашена, а здесь словно сменили фильтры в объективе. Возможно, дело в прозрачности атмосферы. Как думаешь?

– Наверное.

– Многие мои знакомые удивлялись, когда приезжали сюда впервые из-за океана. Представь, как первые поселенцы из своих тусклых, печальных стран впервые ступили на эти земли. После туманов Лондона… Ты помнишь. Ты тоже переселенец, моё дитя с «Мейфлауэра», как и они оставила всё за спиной.

– Скажешь тоже.

– Почему решили не досматривать шоу?

– Лучше поедем. Нам через всю страну катить, а ночью дороги должны быть не так загружены. У нас были большие расходы на подготовку, сама знаешь. Надо побыстрее выйти на работу. Тысячей долларов тут не отделаешься.

– Поздравляю с победой. Я ещё не говорила.

– Спасибо.

Мама сделала шаг навстречу, критично осматривая ссадину под глазом, словно оценивая ущерб в соотношении с результатом. Она была всё такой же – в белом, облегающем джемпере и голубых джинсах, сложившая руки на груди, в той позе, что подчёркивала угловатость её фигуры. Такой, как и запомнилась по прогулкам в Лондоне.

– И куда же нас с тобой занесло? – сказала мама.

– Далеко от дома.

– Не заходи слишком далеко.

– Знать бы, как далеко это твоё слишком.

Тайлер уже заждался её у машины. Двери их чёрного «БМВ» были открыты, и горящий в салоне свет окрашивал его внутренности в тёплые, жёлтоватые тона.

– Идёшь? – спросил он.

– Иду. Я за руль. Мои первые десять часов.

– Тебе сейчас не лучше бы отдохнуть?

– После боя? Всё равно не смогу уснуть. Во мне всё ещё горит. Часов десять поупираюсь, а там, глядишь, отрублюсь.

– Только не жми педаль в пол.

– Посмотрим.

Когда она подошла, он поднял свой телефон и начал снимать, сдвигаясь чуть вправо, чтобы захватить в кадр машину и парковку за её спиной.

– Хватит уже светить мне в морду вспышкой. Зачем ты это делаешь?

– Это наша летопись, ты же знаешь. Когда-нибудь ты станешь чемпионкой, и я хочу запечатлеть этот путь с самого начала. Люди же захотят узнать, как всё начиналось. Наверное, документалки будут снимать. И вот эти кадры расскажут обо всём. Здесь всё начиналось, такой ты была.

– Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Думай как хочешь. Я просто знаю… Нужно будет нам купить нормальную камеру.

– Ладно, поехали уже.

*****

Это было их первое настоящее путешествие через всю страну. Она хотела ехать именно так, на машине, не смотря на внушительное расстояние от Бостона до Сан-Франциско. Дело было не в деньгах на авиабилеты. Ей хотелось увидеть эту землю не из окна самолёта, но близко, словно пропустить через себя, хотелось понять, что чувствовала здесь мама, что надлежит чувствовать ей.

Как это часто и бывает, огромная страна захватила её, затопила как океан.

Теперь, возвращаясь обратно, она мчалась из Бостона на юг, словно наперегонки с осенью, которая тоже спускалась с северных широт всё южнее, поджигая мир, окрашивая его красками умирания. И как бы быстро не шла её «БМВ» в озарённой неестественным светом полосе хайвэя, осень было уже не обставить.

Даже ночью вокруг теснились красные огни. Трафик никак не желал выпускать её на свободу, но она была упорна, и дальше, за Гудзоном, стало свободнее. Спустя долгие часы тьмы, сквозь которую была протянута жемчужная нить дороги, рассвет, наконец, явил ей картину мира целиком. Солнце настигло их где-то под Роаноком, показавшись в зеркалах заднего вида. Тайлер к тому времени уже спал, и она одна любовалась осенними пейзажами, золотыми и алыми лесами, спускающимися с окрестных холмов.

На плоских равнинах, что развернулись вокруг неё позже, небо занимало огромную часть горизонта, и, когда взгляду не за что было зацепиться на земле, она начинала искать в нём какое-то развлечение. Временами небо было столь же однообразным, низким, затянутым сплошным слоем серости или заполненным размазанными облаками, будто картина, сделанная грубыми мазками. Однако временами там было на что посмотреть. Воздушные массы плотных кучевых облаков, что висели в синеве как корабли и города, подсвеченные солнцем, позолоченные с боков. Она могла представлять, какие истории происходят в этих далёких замках, могла населять их рыцарями и драконами, героями мифов страны её детства. Минуты и часы в наблюдениях за небом проходили незаметно.

В Теннеси дорога стала узкой и пустой, тогда же она впервые почувствовала настоящую усталость.

– Ты засыпаешь, – сказал ей Тайлер где-то под Ноксвиллем. – Пора меняться. Я и так слишком долго дал тебе ехать.

Она пересела и очень быстро провалилась в непроглядную пустоту, свернулась на бок на переднем сидении, не чувствуя даже ремня, стягивавшего грудь. Она спала, когда они проезжали Кросвилл, спала, когда проезжали Ливан. Под Нэшвиллом ей снилась дорога. Будто она несётся по каким-то прериям, и старый мир мёртв, лишь это шоссе осталось от всей человеческой цивилизации, а вокруг колышутся живым океаном огромные стада бизонов. Под Мемфисом ей снился прежний дом, не тот, что в Англии, но самый первый, затерянный среди полей, рядом с которым всегда стоял их красный «Рендж ровер», и, видя его издали, она могла понять, что отец уже вернулся. Она спала так долго, что не видела ни Литл-Рока, ни Форт-Смита, не заметила, как оказалась в Оклахоме, оставив Арканзас за спиной.

Тайлер разбудил её посреди ночного Оклахома-Сити, бесконечного как целая галактика огней, где, согласно плану, они должны были заночевать. Она скорее машинально, чем осмысленно, переместилась в тот дешёвый мотель, где ему удалось найти комнату. Им достаточно было и одной – он привычно расстелил свой спальный мешок на полу, отдав ей кровать.

Пока он спал, она думала о предстоящем.

– Ну как, успокоилась? Кровь уже не горит? – спросила мама, сев у неё в ногах, очертившись в темноте как плотная тень. – Долго же ты спала.

– За три прошлых дня едва часов семь нормально отдыхала, – она старалась говорить как можно тише. – Много нервов было в последнее время.

– Вновь вернулась к своим мрачным мыслям. Я-то знаю, о чём ты думаешь.

– Не важно, не бери в голову. Обычные перепады настроения после всего этого. То тебя разрывает от энергии, а теперь, вот, словно опустошение.

– Ну, как тебе страна?

– Голова кругом. Огромная, прекрасная…

– Увидишь её так, как видела я.

– Хотелось бы мне путешествовать по ней с тобой вместе.

– Что ж, так и будет.

Они вновь выехали ночью, и вновь она была первой в очереди.

На длинных прямых участках иногда испытывала терпение Тайлера, раскручивая двигатель почти до предела и заставляя воздух вокруг машины гудеть, когда скорость переваливала за сто сорок миль в час. Гнала так, будто участвует в гонке «пушечное ядро» между побережьями. Справа проносились бесконечные цепи грузовиков, освещённых контурными огнями, белых как огромные рыбины в тот момент, когда фары выхватывали их совсем близко.