– Ну что, добровольцы есть? – спросил «сука» с деланым добродушием. – Давайте вызывайтесь сами, каждому добровольцу по полпачки чая, я обещаю.

«Петухи» молчали. Они уже успели узнать цену обещаниям Обезьяна и не верили им ни на грош.

– Ни одного добровольца?! Ну вы и твари неблагодарные! – Обезьян сделал вид, что рассердился, хотя именно на это и рассчитывал. – Ну-ка лизать пол! Быстро! Кто не будет, на месте уроем!

«Петухи» стали медленно опускаться на четвереньки. Они знали, что Обезьян может легко привести свою угрозу в исполнение.

– А ты ноги мне лижи! – скомандовал «сука» оказавшемуся к нему ближе всех «петуху». – Давай быстро!

Забитый «петух» повиновался. Ему уже было все едино – что грязный пол, что грязные кирзачи.

– Будете чистоту наводить, пока не появятся добровольцы! – заявил Обезьян. – Насильно я вас драться не заставлю, вы же знаете, какой я добрый! Но и без зрелища братву оставлять я не собираюсь!

Лежащий в углу Казак скрипнул зубами. «Вы не братва. Вы – плесень, грязь, – подумал он. – А грязь надо убирать. Ладно, я сделаю, что смогу, а что не смогу, то пацаны доделают. Батя в курсах, на него вся надежда. Он разрулит, не впервой ему косяки исправлять. Но такого беспредела здесь не будет!»

Пальцы Казака непроизвольно сжались в кулак – хорошо, что все «суки» были слишком увлечены зрелищем и никто не смотрел в его сторону. Но в следующую секунду Казак разжал руку, он чувствовал, что еще слишком слаб, нужно полежать еще хоть немного. Только бы за это время к нему не подошел кто-нибудь повнимательнее того хмыря со шрамом, а то ведь заметят, что он уже в сознании.

Но»сукам» пока было не до него.

– Я доброволец, – один из лизавших пол «петухов» приподнялся с четверенек.

– Хорошо, – одобрил Обезьян, – можешь встать. Нам нужны еще двое.

Почти сразу же поднялись еще два «петуха» – все понимали, что деваться некуда.

– Отлично! Сегодня у нас будет бой «гладиатора» с двумя «львами», – провозгласил Обезьян. – «Гладиатором» будешь ты, – он ткнул в «петуха», поднявшегося первым, – а вы «львами». Дайте «гладиатору» шлем и меч.

Один из младших «сук» отошел в сторону и вернулся с требуемым – что такое «шлем и меч», все давно знали. На голову «гладиатору» надели жестяное ведро, а в руки дали швабру. Разумеется, с ведром на голове «петух„ ничего не видел, но «суки“ считали, что так даже интереснее.

– «Львы» ходят только на четвереньках, – объявлял правила Обезьян. – Кулаками и ногами драться не можете, только кусаться и царапаться. «Гладиатор» не может снимать шлем. Кто победит, получит пачку чаю.

«Суки» зашумели:

– Ставлю на «львов»!

– А я на «гладиатора» полпачки «Примы»!

– Согласен!

– И я на «гладиатора» целую пачку!

Через пару минут все ставки были сделаны, и Обезьян крикнул ожидающим в центре барака «петухам»:

– Начинайте! Да смотрите, без поддавков, замечу, вам же хуже будет!

Оба «льва» встали на четвереньки и поползли к «гладиатору». Тот не видел их, но, слыша шум движений, схватил швабру поближе к рабочей части и начал бешено размахивать перед собой противоположным концом. «Львы» замерли, но тут «гладиатор» сам скакнул вперед и вскользь попал одному из «львов» концом швабры по голове. Тот попятился назад, но медленно, «гладиатор» попробовал ударить его еще раз и промахнулся. В это время второй «лев» подполз к нему с другой стороны и попытался укусить за ногу. Но «гладиатор» как раз в этот момент шагнул назад, споткнулся обо «льва» и чуть не упал. Ведро свалилось с его головы.

– Стоп! – заорал Обезьян. – Надень шлем!

«Петух» подобрал ведро, снова нахлобучил себе на голову, и «бой» продолжился. Оба «льва» двигались еле-еле, голодные, невыспавшиеся, они толком не могли передвигаться на четвереньках, не говоря уже о том, чтобы драться. «Гладиатору» было полегче, но и он не мог ничего сделать, потому что не видел своих противников. Впрочем, никто из «бойцов» и не выказывал особого пыла – «петухам» совершенно не нужно было калечить друг друга на потеху «сукам». «Представление» грозило затянуться, и Обезьяну это не нравилось.

– Стойте! Ну-ка, ты, «лев» вшивый, иди сюда, – скомандовал он одному из стоявших на четвереньках «петухов», который уже почти перестал двигаться, от недоедания и недосыпа у него кружилась голова и темнело перед глазами.

– На четвереньках ползи!

«Лев» подполз к «суке», и тот, не вставая со стула, сильно пнул его ногой в лицо, раз, другой.

– Не будешь драться, еще получишь! Понял, царь зверей?! Пошел на место! Так, теперь ты, «гладиатор» сраный! Ко мне!

«Петух» с ведром на голове двинулся к Обезьяну, и в этот же момент в дальнем углу барака Казак поднялся с пола. Двигался он почти беззвучно, освещены углы «сучьего» логова были плохо, а все внимание «сук» было приковано к происходящему в центре. Его движения никто не заметил. Внутри у блатного все болело, но эту боль можно было терпеть, тем более что она не имела уже никакого значения. Какое дело до отбитых внутренностей человеку, который уверен, что и ближайшего часа не проживет? Зато уже почти не кружилась голова и не мутилось перед глазами.

Казак осторожно, крадучись, пошел к «сукам», сидевшим спинами к нему. С каждым шагом он чувствовал, как тело наливается силой, а в голове не остается ничего, кроме злости и лютой ненависти к беспредельщикам. Взгляд Казака был прикован к швабре, которую держал в руке «гладиатор». Палка… Не самое лучшее оружие, но ему-то выбирать не из чего!

Тем временем Обезьян привстал со стула и пнул «гладиатора» под колено:

– Шустрей двигайся! Я на тебя поставил, если проиграю, убью! Маши своей палкой, рано или поздно попадешь! И посильнее маши…

Стул с Обезьяном отлетел в сторону. Вырвавшийся из-за спин «сук» Казак выхватил из рук ничего не видящего «петуха» швабру и мгновенно сломал ее об колено сантиметрах в двадцати от основания. Теперь в его руках была длинная палка с острым концом. Этим-то концом Казак и ткнул изо всех сил в рожу того самого мужика со шрамом на левой щеке, который ходил смотреть, не очнулся ли он. Острие пропороло тому правую скулу, почти симметрично старому шраму. В следующее мгновение Казак кинулся на упавшего Обезьяна. Тот успел прикрыть голову, подставив под мощный удар палки правую руку, и привстать с пола.

Казак размахнулся для следующего удара, но, почувствовав сзади движение воздуха, отскочил в сторону. Бивший ему в спину финкой Чалый промахнулся. Зато Казак не промахнулся, он ударил «суку» точно по кисти руки, державшей нож, и, когда финка вылетела из разжавшихся пальцев, подхватил ее. Все это заняло считаные секунды. Когда в руках у блатного оказался нож, большая часть «сук» еще только успела повскакать со своих мест.

– Мочи его! – раздался дружный вопль, и вся толпа ломанулась на Казака.

Однако драться с вооруженным и решившим дорого продать свою жизнь блатарем – совсем не то, что издеваться над безропотными «петухами». Казак сам шагнул навстречу нападавшим. Его палка воткнулась кому-то в солнечное сплетение, а нож проехался по чьей-то оскаленной физиономии. В следующую секунду он отскочил назад и прижался спиной к стене.

– А ну пропусти!!! – раздался дикий рев.

«Суки» расступились, и на Казака кинулся сам Обезьян, двумя руками поднимая над головой стул. Казак метнулся в сторону, и удар просвистел мимо, но ткнуть финкой Обезьяна он не успел. Сбоку на него навалились еще трое, им удалось наконец втянуть блатного в борьбу. Под тяжестью их тел Казак рухнул на пол, несколько раз вслепую взмахнул ножом, чувствуя, как ему в бока и спину втыкаются лезвия, но совершенно не ощущая боли. Нож вывернули у него из руки, но он сумел зацепить кого-то пальцами за угол губ и рвануть изо всех сил. Брызнувшая кровь залила ему лицо, смешавшись с его собственной.

Но «сук» было слишком много. Казак сумел нанести еще пару ударов, но на каждый его удар в него попадало по семь-восемь уколов заточками и ножами. Через несколько мгновений перед глазами у него стало темно, руки ослабели, сделались ватными и отказались повиноваться хозяину. Еще через секунду Казак покинул этот мир.

Правда, «суки» заметили это не сразу. Они еще долго полосовали Казака «пиками», а через несколько секунд после того, как блатной окончательно обмяк, совершенно озверевший Обезьян распихал всех своих помощников и в дикой ярости принялся раз за разом протыкать неподвижное тело заточенной арматуриной, что-то невнятно хрипя и брызгая слюной. Только через пару минут, совсем обессилев, он пришел в себя. До тех пор никто не решался его тронуть.

– Сучара… – прохрипел он, сплюнув на труп. – Соскочил все-таки. – Он тяжело, со свистом выдохнул и, подняв голову, крикнул: – Что стоите, уроды?! Фельдшера зовите, «хозяина»! Этот гад хоть насмерть никого не порезал?!

Как выяснилось, насмерть Казак не порезал никого. У троих «сук» были раны на руках, у одного – серьезная, глубокая и затронувшая вену. Еще одному Казак сумел ткнуть финкой в грудь, но поскольку на руках у него в это время уже висели, нож вошел всего пальца на три, и угрозы для жизни рана не представляла. Шраму он пропорол палкой от швабры скулу и еще одному порвал щеку. Мелочи вроде пары выбитых зубов и рассеченных бровей никто не считал. Сам Обезьян отделался довольно легко. У него, как установил вызванный фельдшер, оказалась всего лишь трещина лучевой кости на правой руке.

Вместе с фельдшером в «сучье» логово явился и «хозяин» – подполковник Васильев, вместе со своей свитой.

– Что ж ты так неосторожно? – спросил он у Обезьяна, когда фельдшер закончил осмотр.

– Так уж получилось, начальник, – «сука» неловко развел руками. – Борзой он оказался слишком.

– Ты ж тоже не новичок. Мог бы и справиться. Как он «пик» достал?

Обезьян сморщился. Рассказывать, как было на самом деле, не хотелось, но и врать, что блатарь ее пронес с собой, было не лучше. Почему не обыскал тогда?

– Так уж вышло… У Чалого отнял.

Васильев недовольно поморщился. Наказывать «сук» было не с руки. Сейчас для установления «красных» порядков они ему были нужны как никогда.

– Ладно… Смотри, чтобы дальше таких косяков не было, – сказал он.

– Алексей Иванович, что в заключении писать? – раздался голос фельдшера. Он закончил осмотр раненых «сук» и присел над телом Казака. – Какую причину смерти указывать? На нем шестьдесят с лишним колотых и резаных ран, но…

Фельдшер не договорил, всем и так было все ясно. Если в заключении о смерти указать настоящую ее причину, то придется заводить дело и кого-то наказывать. А в данном случае это совершенно незачем.

– Пиши – инфаркт. Так по зоне и объявим, – решил Васильев.

Когда «хозяин» уже возвращался из «сучьего» логова в административное здание, начальник оперчасти подошел к нему и негромко сказал:

– Алексей Иванович, по оперативным данным, блатные готовят «разморозку». Может, не стоит так сильно гайки закручивать? – «Кум» говорил очень уважительно, но твердо.

– Думаешь, я сам не понимаю? – отозвался Васильев, глядя себе под ноги. – Прекрасно понимаю, и про «разморозку» тоже. Но мне нужно именно сейчас гайки закрутить потуже.

– Зачем?

Васильев усмехнулся:

– Оперативная необходимость… Уж ты-то должен понимать, что это такое.

«Кум» кивнул. Он прекрасно понял, что объяснять ему причины своих поступков начальник лагеря не собирается. Но он и сам не совсем идиот. Наверняка эта самая «оперативная необходимость» связана с недавно приехавшим человеком.

Говорят, он даже не из Магадана, а из самой Москвы…

Впрочем, это уже не его компетенция.

– Необходимость – необходимостью, – негромко, словно и не Васильеву, а самому себе, проговорил «кум», – а если «разморозка» все-таки будет, всем несладко придется.

– Постараемся до этого не доводить, – ответил Васильев. По решительному тону было ясно, что это его последнее слово.