Раскопки продолжались, и Андрей первое время не мог нарадоваться происходящему. Быт наладился. Чистота, порядок, всегда горячие и аппетитные завтраки, полдники, обеды и ужины, чистое выглаженное бельё, тщательно вычищенные от песка дохи и унты, а так же, что скрывать, – собеседники, с которыми можно поболтать о всяческом, что не относилось ни к внеземной археологии, ни к ее наиболее проблемному направлению – марсианской. И если раньше археологи регулярно задерживались на раскопе с поводом, а чаще вообще без повода, ибо возвращаться в бесприютный купол станции никому особо не хотелось, то теперь уже часа за два до окончания дневных работ каждый тайком начинал посматривать на часы и готовиться к отбытию домой.
Домой!
И никак иначе!
Именно так Андрей незаметно для себя стал называть экспедиционный купол, а затем без особого удивления обнаружил, что Максим с Аглаей именуют его так же. А как называть место, где тебя всегда ждут? И пусть это всего лишь киберы и тектотон, и выполняют они, в общем-то, незамысловатую работу – готовка, стирка, уборка, – но им, космическим археологам, есть с чем сравнивать.
Вечера на станции больше не превращались в безнадежную битву с энтропией, а становились тем, чем и должны были быть – временем покоя и отдыха, когда после сытного ужина, приготовленного киберкухней по одному из бесчисленных рецептов, вкушенного к тому же за красиво сервированным столом – со скатертью и сервизом на три персоны, можно, опять же, смаковать чудесное кофе по-венски или по-турецки, сидя на диване и блаженно вытянув ноги.
Да и тектотон, в обязанность которого входило столь редчайшее умение готовить эспрессо, латте и совсем экзотический «особый старательский», оказался на редкость приятным собеседником. Он рассказывал об экспедициях, в которых побывал под началом таких легендарных первопроходцев, как Мартынов, Гансовский, Громова, Варшавский. К тому же он был докой в кофе, настоящая ходячая энциклопедия.
Слушая его рассказы об особенностях выращивания кофейных деревьев, сбора и сушки ягод, обжарки и помола зерен, Андрей даже жалел, что судьба в лице отца, потомственного археолога, занесла его на исторический факультет Института космонавтики, а не на бразильские или галапагосские кофейные плантации. А ведь помнится ботаника являлась в школе его любимейшим предметом, а вовсе не история.
В это время Максим горячо обсуждал с тостером и хлебопечкой соревнования Лунной Спартакиады, которые он, будучи на раскопках, столь досадно пропустил, но которые, к счастью, тостер и хлебопечка ему с удовольствием транслировали в записи да еще и со своими комментариями, которые, на удивление археолога, оказались весьма квалифицированными.
Аглая, в свою очередь, направлялась к новообретенной подружке – стиральной кибермашине, усаживалась на низенькой табуретке и под уютное фырчание стираемого белья обсуждала с ней нелегкие проблемы гендерной космонавтики. В ответ кибермашина делилась историями о непростой женской доле прошлых веков, когда права и обязанности женщин не шли дальше домостроя, то есть детей, кухни и домашнего хозяйства. Аглая кивала, но порой задумывалась: а так ли это плохо? И в чём оно – женское счастье?
Первый беспокойный звоночек прозвучал для Андрея тогда, когда он, оторвавшись от обсуждения с тектотоном тонкостей искусства органолептической оценки качества бодрящего напитка, осмотрелся вокруг и внезапно осознал, что уже и забыл, когда с Максимом и Аглаей устраивали вечерние посиделки, с жаром обсуждая последние достижения археологической науки.
А ведь было, было!
Собирались!
Сидели!
Обсуждали!
Да еще с каким жаром – до хрипоты, призывали на помощь цитаты из трудов светил археологии, тыкали в толстые тома «Археологического ежегодника», писали совместные статьи, оттачивая каждый тезис о перспективности марсианской археологии, хотя за последние двадцать лет дело в ней не сдвинулось дальше найденных в кавернах каменных плит то ли с письменами, то ли следами причудливой игры процессов вымывания подземными водами.
После возвращения с раскопок Андрей предложил Максиму и Аглае собраться в кают-компании, обсудить свежий выпуск «Вестника космической археологии». Там появилась статья Фролова, где он полемизировал с академиком Ефимовым о перспективах археологических изысканий в Поясе астероидов.
Однако Максим отговорился тем, что безмерно устал, статью не читал и вообще к Фролову относится более чем скептически.
Аглая говорить ничего не стала, лишь демонстративно широко зевнула, поправила намотанный на влажные волосы тюрбан из банного полотенца, и столь красноречиво взглянула на Андрея, что он почувствовал себя виноватым.
Окружающая обстановка тоже не располагала к научным дискуссиям. Чересчур чисто, ухожено. Не археологическая экспедиция, не палатки, не брызжущий через край энтузиазм и азарт, а размеренная жизнь внеземного филиала солидного академического учреждения. Впрочем, после вежливого отказа от предложенной Андреем темы дискуссии, Аглая отнюдь не отправилась спать, а вернулась к обсуждению со стиральной кибермашиной извечных вопросов женского счастья, а из кухни тем временем донесся торжествующий вопль Максима, знаменующий очередной гол «Венерианского земледельца» в ворота «Марсианского строителя». В этом сезоне «Земледелец» имел все шансы выйти в четвертьфинал Кубка Солнечной системы.
– Чашечку Сан-Кристобаль? – предложил тектотон-бариста, и Андрей понял, что глаза его скользят по страницам «Вестника», совершенно не воспринимая содержания статьи. Он с облегчением отбросил журнал, принял чашечку, сделал крохотный глоток и зажмурился. Напиток имел землистый привкус, столь характерного для кофейных зерен, прибывших на Марс с Галапагосских островов.
Даже в чае не ощущался столь ярко вкус и аромат далекой и прекрасной Земли. Именно поэтому кофе и стал традиционным напитком всех, кто работал в дальнем и ближнем космосе, при том, что диетологи и врачи предупреждали о необходимости строго ограничить в рационе космонавтов долю этого стимулянта.
– Интересно, – сказал Андрей, – а никто не пробовал выращивать кофейные деревья вне Земли?
Тектотон тихонько звякнул, обращаясь к базам данных, и сообщил:
– Подобные попытки имелись, но не привели к удовлетворительному результату. Растения взошли, но не дали плодов.
– На Марсе?
– В орбитальных оранжереях, – ответил тектотон. – Высадки кофейных деревьев на планетах и спутниках не проводились.
Ну, да. Кому придет в голову и у кого найдется время заниматься еще и кофейными плантациями? Андрей заглянул в чашечку, где кофе оставалось совсем на дне, сделал еще глоточек. Их жизнь с появлением бытовой кибертехники замечательным образом преобразилась. В ней появилось то, от чего они давно отвыкли – свободное время. Время, которое можно посвятить не сну, а такому вот расслабленному существованию, столь непривычному в условиях другой планеты. И одновременно хотелось заменить эту расслабленность каким-то общественно полезным занятием.
– Гм… а если нам попробовать? – задумчиво спросил Андрей. – Так, в порядке эксперимента… Ростки попрошу прислать через «Клуб знаменитых капитанов», где-нибудь наверняка найдутся…
– Это было бы замечательно, – сказал тектотон, и в его голосе Андрею почудилась еле сдерживаемая механическим бариста радость. Впрочем, откуда у железного механизма она могла появиться?
Не откладывая дело в долгий ящик, Андрей бросил клич и получил немедленный ответ, и не откуда-нибудь, а с «Гагарина» – орбитально-транспортного кольца вокруг Земли. ОТК «Гагарин» еще достраивался, но многочисленные оранжереи работали и давали обильные гидропонические урожаи фруктов и овощей в закрома Солнечной системы. Неутомимые мичуринцы в очередной раз посрамили вейсманистов-морганистов. Выращивали самые экзотические растения и гибриды, но кофейные деревья не желали приживаться в условиях орбитальных питомников. Руководитель гидропонического хозяйства с радостью ухватился за предложение Андрея опробовать высадку растений на Марсе и пообещал прислать несколько превосходных образцов.
– Вы же понимаете, Андрей, – говорил руководитель гидропонического хозяйства, вытирая обильно потеющую лысину и сам немного походивший на лягушку от долгого пребывания среди цистерн с питательной жидкостью, – никого не попросишь сделать пробы на Марсе или Венере, на Амальтее или Титане. У всех свои программы исследования, все заняты по горло, не до ботаники. Ваше начинание – очень благородно, очень! – Руководитель даже промокнул глаза, словно расчувствовавшись до слез.
Андрей слабо отбивался от изливающихся в эфир благодарностей, а через несколько дней – поразительная оперативность для межпланетных грузопотоков – уже держал тщательно упакованный контейнер с ростками. С помощью тектотона и под скептическими взглядами товарищей, зеленые растеньица были высажены в импровизированной оранжерее, ради чего пришлось вынести несколько десятков коробок с научной литературой в чухлому, как Аглая почему-то называла склад для хранения всего того, что им вряд ли понадобится, но что категорически запрещалось выбрасывать.
Максим плотнее запахнул доху, поправил дыхательный аппарат и помахал краулеру. Плотные клубы пыли вырывались из под гусениц, крошечные песчинки ударялись в стекла защитных очков. Когда машина скрылась за барханом, Максим вернулся в купол. Если честно, ему было стыдно. Чуть-чуть стыдно, говоря точнее. И от этого «чуть-чуть» градус стыда еще немного подскакивал, но, к счастью, не до того деления, когда покалывание в пылающих ушах переходило в угрызения совести. Чего-чего, а угрызений Максим не чувствовал. Подумаешь! Один раз не поехал на раскопки. Делов! У него целых два железокерамических аргумента: во-первых, ничего сегодня на раскопках они все-равно не найдут, равно и завтра, но завтра Максим как свежий, крепенький огурчик будет на своем рабочем посту; во-вторых, сегодня решающий матч «Крыльев Марса» и «Лунного пахтакора».
Решающий!
Сегодня!
Конечно, матч можно посмотреть и в записи, но разве это сравнится с прямым репортажем?! И пусть играют команды в Лунограде, откуда сигнал до Марса идет десяток минут, ну так это ничего, смотреть и слушать будут не только на Луне, по всей Солнечной системе тысячи болельщиков прильнут к теле- и радиоприёмникам, невзирая на время, необходимое сигналу добраться до наиболее отдаленных баз и лабораторий. Даже на спутниках Нептуна болельщики будут слушать прямую трансляцию, которая долетит туда аж за четыре часа. Так что Максим находится практически в эпицентре встречи сильнейших команд Солнечной системы по хоккею. А хоккей, если кто не знает, – любимая игра всех космонавтов.
– В хоккей играют настоящие мужчины, трус не играет в хоккей, – пропел Максим, скидывая доху и сдирая унты. О том, что ему пришлось солгать товарищам о несуществующем недомогании, как симптоме легкой простуды и поводу к тому, чтобы провести денек в постельном режиме, он и думать забыл.
Как назло день на раскопках выдался суматошный. Бушевавшая накануне пылевая буря вывела из строя киберархеологов, которые прокладывали новую траншею. Интуиция, нередко подводившая Андрея, тем не менее подсказывала – именно в новом раскопе они имеют шансы наткнуться на следы Великой Марсианской Цивилизации. И тогда Сароян, высмеивающий все археологические находки, сделанные на Красной планете за последние пятьдесят лет, приписывая их причудливой игре естественных сил природы, должен будет раскаяться во всех прегрешениях перед марсианской археологией и перед академиком Ефимовым лично.
Ремонтироваться киберархеологи категорически отказывались – пыль что-то нарушила в системе управления и координации, отчего машины бестолкова слонялись по раскопкам, немилосердно закапывая проложенные траншеи и принимаясь их рыть там, где не предусматривалось никакими планами.
Андрей и Аглая большую часть дня бегали за обезумевшими машинами, а меньшую – от них, решивших, будто странные существа в мохнатых одеяниях представляют особый интерес для археологии. Вымотались жутко, но в довершение ко всем несчастьям, сделав, наконец-то, прозвон контуров управления и сверив с каталогом запасных частей, Андрей обнаружил – нужных модулей у них нет. Значит, придется останавливать раскопки до тех пор, пока запчасти прибудут с Земли, а до того пребывать в простое с неясными перспективами.
Грязные, уставшие, обездоленные, они ввалились в жилой купол, и первое, что увидел Андрей, – улыбающегося во весь широкий рот Максима, чья любимая команда с огромным трудом, но все же вырвала победу из рук «Лунного пахтакора». И вместо того, чтобы порадоваться столь скорому излечению прихворавшего товарища, Андрей взбеленился. Начальственной интуицией, обострившейся после треволнений дня, он понял – никакой болезни у Максима и не было, а имелся вопиющий факт симулянтства, за что в военное время наказывали высшей мерой. К несчастью, военного времени пока не объявили, а потому приходилось применять менее эффективные формы наказания – выговор и наряд вне очереди. Да и последнее, чего скрывать, в условиях торжества бытовой кибертехники, являлось условностью.
Аглая, покачав головой, Максима защищать не стала, но и Андрея поддержать не захотела, а отправилась в душ, а затем – в «девочковый клуб», как она про себя называла постирочный отсек. Максима Аглая не оправдывала, но понимала. Особенно после ЧП на раскопках. И закралась ей в голову мысль: что, если по случаю поломки основных киберов, Андрей объявит вынужденную приостановку раскопок? Тогда не нужно будет тащиться в поле под пронизывающий даже доху и термобелье марсианский ветер.
Настроение Аглаи улучшилось.
Лицо академика Ефимова на экране космической связи выглядело серым, морщинистым, изможденным. Андрей поразился изменениям к худшему, которые в нем произошли. Застарелая лучевая болезнь продолжала подтачивать казалось бы несокрушимый никакими недугами могучий организм Ивана Антиповича.
– Как наши дела? – спросил Иван Антипович.
«Наши дела хорошо!» – хотелось отрапортовать Андрею, глядя в глаза учителя, которые даже отсюда, из космического далека казалось присыпаны пеплом с трудом одолеваемой муки. – «Следы Великой Марсианской Цивилизации найдены! Как вы и предсказывали в многочисленных работах! Ваши оппоненты посрамлены!»
Ему очень этого хотелось. Очень. Но подобного он, к сожалению, сказать не мог. Ничего они не нашли в этой самой Обсерватории. Песок и камни. Камни и песок. Тут даже воды не было. Ни единой каверны, которая хоть как-то могла оправдать археологические раскопки, и за что в Теплом Сырте им сказали бы большое человеческое спасибо. Но язык не поворачивался признаться даже в том, что учитель и так знал из ежедневных отчетов.
Андрей понурил голову. Самое печальное, он понимал суть вопроса. Суть заключалась в простой вещи, без которой однако невозможны никакие археологические изыскания.
Вера.
Необходима вера, чтобы искать, просеивать тонны пустой породы, тщательно осматривать и анализировать тысячи камней, в которых, при большой фантазии, можно усмотреть материальные свидетельства исчезнувшей миллионы лет назад цивилизации… но именно что при большой фантазии и именно что усмотреть… Потому как тесты по методу академика Ефимова на микровкрапления, то есть мельчайшие остатки тех инструментов, которыми могли обрабатываться эти камни, неизменно давали отрицательный результат.
Шлиман верил, что отыщет Трою, и сделал величайшее археологическое открытие.
О проекте
О подписке