Во дворец (или кто будет учить принца?)

В этом мире вы не можете нравиться всем и каждому. Правильнее было бы сказать, что вы не можете по-настоящему нравиться ни одному человеку в этом мире. Другие вас любят, пока они в вас так или иначе заинтересованы, пока вы не перешли им дорогу. Вы можете делать человеку много хорошего, но стоит вам лишь один раз не угодить ему, как все это сразу же забывается, и вы впадаете в немилость.

Вам надо выбрать: будете ли вы и впредь угождать другим или же займетесь серьезно своим духовным развитием. Пока другие не мешают вашему внутреннему духовному развитию и не вмешиваются в вашу практику, вы можете общаться с ними. Но старайтесь все же взаимодействовать лишь с теми, кто, как и вы, духовно развивается. Старайтесь избегать общества тех людей, которые не интересуются Божественным и придерживаются других жизненных ценностей, нежели вы.

Чандра Свами Удасин

Поужинав, я не торопился идти спать. Хотя было не холодно, в очаге (просто так, для уюта) горел огонь, и я просто сидел и смотрел на него. Я вообще любил глядеть в пламя, в нем можно увидеть все, что захочешь. Мне нравилось в огне все: тепло, мерцающий свет, звук потрескивающих сухих дров и даже запах.

Любовь к огню была у меня наследственной, мой отец тоже любил сидеть дома у очага. Он говорил об огне так:

– Для древних людей огонь был чем-то божественным и наделенным сверхъестественными качествами. Он освещал, согревал, защищал по ночам от хищников, отгонял насекомых, помогал готовить, изменяя при варке и жарении вкус пищи. Он даже продлевал день! В общем, сплошная магия и чудеса. Но тут не о чем говорить, ибо это чепуха, известная любому придворному историку.

У меня же есть собственная теорию по поводу костра или очага, вокруг которого собирались люди, я ее называю теорией «общего огня».

Людям всегда нужно что-то, вокруг чего можно объединиться. Это может быть что угодно: семья, деревня, религия, общее ремесло, совместная работа, все равно что, лишь бы это позволяло им иметь что-то общее.

Костер – это прекрасная штука для совместного времяпрепровождения. Все вместе, всем тепло, все расслаблены, все чувствуют себя в безопасности, а если удалось хорошо поохотиться и на костре жарится мясо, то и предвкушают обильную трапезу. Согревшись, расслабившись и наевшись, они начинают общаться, образуя, пусть первобытное и примитивное, но сообщество. В общем, костер может быть поводом для многих вещей в жизни человека.

Я же никогда не пытался это анализировать. Видимо, я все-таки не настолько ученый, насколько мой отец. У меня подход другой: согревает, успокаивает, дает мне чувство покоя и гармонии, вот и ладно.

Но вдруг гармония нарушилась. Резко хлопнула дверь, и в обеденную комнату вошли двое. Взгляды всех посетителей обратились на них и тут же опустились в пол. Я усмехнулся. Понятное дело: знакомая всей стране форма императорской стражи.

Их все боятся и никто не любит. Вообще говоря, никто никого не любит, но этих не любят особенно сильно. Лучше сразу опустить глаза, чем нарваться на неприятности. Уж я насмотрелся на таких парней за те семь лет, что обучал наследного принца философии и прочим важным для благородного мужа дисциплинам. Правда, во дворце их вообще никто не замечал. Так, стройные статуи в роскошных, расшитых золотом костюмах. Впрочем, любой чиновник понимал: стоит императору кивнуть, статуи оживут, и тому, на кого император укажет пальцем, уже никто не позавидует.

Меня все это не касалось. В те времена я был почти другом (даже императору тоскливо, если у него совсем нет друзей) императора и учителем наследного принца.

Меня пригласили обучать наследного принца, когда тому стукнуло восемнадцать. Хотя «пригласили» – это, пожалуй, не совсем правильное слово. Разумеется, все выглядело очень мило, я бы даже сказал, чуть ли не ласково, ведь предполагаемый наставник будущего императора – это несомненная фигура при дворе. Но столь же несомненным было полное отсутствие у меня выбора. Слово императора – это всегда приказ, даже если это кажется вежливой просьбой.

Честно говоря, ехать мне не хотелось. Не хотел этого и мой отец, который справедливо полагал, что человеку, посвятившему себя философии, совершенно ни к чему суета, интриги и опасности императорского двора. Как мне потом рассказывали, сначала на эту должность без всякого конкурса хотели назначить моего отца, который был очень известен в ученом мире. Но потом решили, что для такой работы он староват и не сможет управиться с принцем, который был известен живостью характера. Меня же решили попробовать, «как сына известного отца». Претендентов было много и проверяла их целая комиссия, состоящая из дюжины «книжников». Экзаменаторов было так много, потому что философия считалась «наукой наук» и человек, мнящий себя ее знатоком, должен был разбираться еще и в истории, математике, да много в еще в чем, включая игру в Сянци и, смешно сказать, рукопашный бой. Хотя смешного тут ничего не было: и то, и другое основано на базовых понятиях философии. Именно поэтому мой отец говорил, что игра в Сянци и занятия воинским искусством – это реализация философии вовне, иначе говоря, наглядная демонстрация того, как работают философские принципы. Ну, например, принцип Инь-Ян, Пять элементов и Восемь триграмм.

И он, спасибо ему большое, не только говорил, но нанимал самых лучших учителей, чтобы те обучали меня и тому, и другому. Сянци – это еще куда ни шло, мне нравилось сидеть, думать, переставлять фигуры, разбирать с наставником партии. Физические же упражнения меня никак не привлекали.

Отец, приучавший меня думать, обычно никогда просто так не наседал на меня и не принуждал меня к занятиям рукопашным боем, он всегда начинал издалека и под все подводил «философскую базу»:

– Все просто, – говорил он. – Если есть внутреннее, то должно быть и внешнее. Если у тебя есть ум, то должно быть и место для его надежного сохранения. Ум сохраняется в голове, голова – это часть тела. Так что, чем сильнее и гибче твоя шея, чем крепче и надежнее тело, тем сохраннее ум. Уму нужно что-то «есть», а аппетит у него, поверь мне, немалый, «жрет» он, думаю, побольше, чем любой из прочих органов. «Кормится» он тем, что ему поставляет тело, так что чем лучше работает в теле система кровоснабжения, чем больше в нем накоплено Ци и чем свободнее она движется по каналам, тем лучше работает ум. Философу нужен очень сильный ум, но стать «умом без тела» не получится, так что если хочешь, чтобы твой ум был обеспечен энергией, чтобы он работал в полную силу, чтобы тело имело силы высиживать часами над книгами, чтобы глаза могли разбирать иероглифы величиной с мушиную головку, упражняй в достаточной степени свое тело. А какие упражнения подходят для этого больше, чем Ци-Гун и У-Шу? Не за плугом же тебе идти. Несомненно, дело важное, без этого никак, но оно больше утомляет и изнашивает тело, чем упражняет и укрепляет его.

Правильные занятия Ци-Гун и У-Шу упражняют не только тело, но и ум, они дают способность к сосредоточению. Например, средний человек способен концентрировать внимание примерно на время двух «вдохов-выдохов». Всего лишь пару раз вздохнул, и потерял «нить внимания». Мастер же У-Шу способен пребывать в состоянии полного сосредоточения столько, сколько нужно, ибо, стоит ему лишь на мгновение потерять концентрацию, как он тут же будет убит.

И, наконец, возможно, самое главное: У-Шу – это искусство свободного человека. Учить такому рабов – это самоубийство, ведь это искусство освобождает человека от страха. Человек, ум которого утратил способность бояться, все делает иначе: он ведет себя иначе, общается с другими людьми иначе, быстрее и легче принимает решения. Он обретает не только тело, способное свободно двигаться, но и ум, способный свободно думать.

Так что в конце концов отец постепенно (а он все делал постепенно и не торопясь) уговорил меня, и я кое-как принялся заниматься. Точнее, я не столько стал заниматься, сколько перестал сопротивляться занятиям. А там постепенно и привык. Тем более, что «поедания горечи» в моих занятиях почти не было. Разумеется, я с самого начала обучения знал старинное правило: «обучаться У-Шу – это все равно что есть горечь». Все наставники, как один, делали суровый вид и постоянно твердили мне об этом. Так что я затвердил это намертво, но, честно говоря, не понимал. Какая тут «горечь», ну, перепадет изредка (совсем без этого не получается), но в основном занятия, скорее, напоминали игру, чем серьезное обучение рукопашному бою. Уж не знаю, в чем тут дело: то ли отец дал наставникам указания не бить и не напрягать меня, чтобы я не бросил, то ли они сами понимали (дураков среди них точно не было), что у меня совершенно другой путь и я никогда не стану настоящим бойцом и поэтому нет необходимости браться за меня всерьез. А, может, была еще какая-то неизвестная мне причина. Но это не имеет значения, для меня было важно то, что процесс обучения был построен так, что я больше развлекался, чем учился.

Кстати, позднее оказалось, что все было сделано правильно, ибо скоро мне стало интересно и тогда неожиданно выяснилось, что у меня несомненный талант к боевым искусствам. Так, во всяком случае, говорили мои наставники рукопашного боя. У отца же была другая точка зрения.

– Какой там талант, – пренебрежительно махал он рукой. – Просто тебе сейчас это кажется занимательным, а каждый человек легко добивается успеха, делая то, что его интересует. И наоборот: даже самый умный человек, делающий то, что ему не интересно, будет выглядеть (и вести себя), как самый настоящий тупица.

Наставники, разумеется, объясняли мне внутреннюю суть искусства, но, учитывая мое малолетство, уделяли этому не слишком большое внимание. И тут меня удивил отец. Вдруг выяснилось, что эти вещи он знает (и умеет!) ничуть не хуже наставников, только объясняет все проще, понятнее и не преподносит это, как величайший секрет, свойственный одному какому-то стилю:

«Пара «Инь – Ян»^[1] в рукопашном бое работает очень явно. Если в твоем противнике, в его действиях много агрессии, много полноты, много Ян, тебе необходимо стать податливым, мягким и пустотным Инь, и тогда его расширяющий Ян, не встречая сопротивления, просто провалится в пустоту. Если же противник хитер, мягок и изворотлив, если он становится Инь, то ты становишься могучим Ян, сметаешь все на своем пути, заполняешь пустоту и прорываешься к его центру. В общем, все исключительно просто. Важно лишь понимать, что отношения Инь и Ян, Пяти элементов и Восьми триграмм не статичны, что они непрерывно меняются. И то, что только что было Инь, становится Ян. И наоборот.

Поэтому главное, чему ты должен научиться, – это понимать (точнее, мгновенно чувствовать), где сейчас пребывает Инь, а где Ян. Человек, научившийся использовать это, начинает двигаться, практически не используя физическую силу. Разумеется, совсем без нее не обойтись, но ее применение сводится к «прожиточному» минимуму под названием «лишь бы не упасть».

Представь себе шар, внизу которого находится «тяжесть», а вверху – «легкость».

Такой шар будет полностью устойчив: для того, чтобы его перевернуть (а потом, при необходимости, еще и удерживать) «тяжестью» вверх, требуется сила. И, разумеется, время: попробуй переверни тяжелый шар, намучаешься!

Для того, чтобы шар перевернулся «сам собой», нужно «тяжесть» поместить вверх, а «легкость»