Она так и замерла на месте с не успевшим вырваться из груди визгом «сюрпри-и-из», и Анжик тоже застыла, так как в этот момент Костя, наконец, закончил возиться с замком багажника и резко, с хлопаньем, поднял крышку. Взгляды обеих девушек опустились вниз.

Внутри багажника лежало что-то красное и мокрое – мокро-красное – упакованное в полиэтилен. Вполне возможно, в тот самый полиэтилен, обрывки которого болтались в саду на стенах теплицы.

Краем глаза Настя уловила движение – это у Анжик отвисла тяжелая недевичья челюсть, задрожали полные губы, полезли из орбит глаза. Не соображая, что делает, подчинившись внезапно проснувшимся в ней животным инстинктам, Настя быстро и бесшумно прижала ладонь к лицу подруги, закрыв ей рот так, чтобы та не выдала их криком.

– Если в кране нет воды, значит, выпили жиды, – глухо пропел Костя и захихикал. Упершись руками о бортик, склонился над багажником. Казалось, он разговаривает с окровавленным свертком внутри. – Если в кране нет… Ну что, сучка, не далеко уехала.

Настя почувствовала, как шевелятся волосы у нее на затылке, и это был не ветер. В голосе стоявшего перед ними буквально на расстоянии вытянутой руки мужчины слышались тонкие истеричные нотки, отдельные слова звучали еле слышно, неразборчиво, другие он, наоборот, почти выкрикивал. Она с трудом узнавала этого человека – фигура, прическа казались знакомыми, но одновременно и чужими, словно кто-то натянул на себя костюм Кости. Кто-то больной на всю голову.

– К маме она собралась, падлюко! Вот тебе мама, вот! – человек, похожий на мужа ее подруги, несколько раз сильно ударил сверток кулаком правой руки. Только сейчас Настя заметила на предплечьях и майке Кости алые разводы. И, что самое ужасное…

То, что лежало у него в багажнике, сваленное там, как мешок картошки, – оно никак не отреагировало на яростные удары. Там, под полиэтиленом, чавкало и хлюпало, но это не были звуки чего-то живого.

Ладонь Насти увлажнилась, она услышала тяжелое сопение пускающей слюни Анжик, ей и самой уже хотелось орать от ужаса. Но каким-то чудом Настя сдерживала себя. Продолжая зажимать подруге рот, она попятилась, осторожно увлекая ее за собой обратно, за угол дома, в их жалкое укрытие, и только об одном сейчас молила Бога – чтобы Анжик не выронила чертову бутылку.

– Если в кране есть вода, значит, жид нассал туда, – Костя снова засмеялся тоненьким детским голоском. На секунду выпрямился, застыл – Настя и Анжик тоже замерли, затаили дыхание, боясь нарушить тишину.

Костя наклонил голову набок, посмотрел направо, на забор. Потом резко, по-птичьи, дернул головой в другую сторону.

«Только не за спину. Только не оборачивайся за спину».

– А ты что, сучара, думала меня бросить? Бросить меня думала, да?..

Медленно, очень медленно Настя сделала еще пару мелких шажков назад. Они уже обошли крыльцо, до спасительного угла остался буквально метр. Легкие разрывало от недостатка кислорода – Настя боялась дышать ртом, в горле застрял истеричный всхлип.

– Еще ни одна жидовка меня не бросала… – он снова начал что-то бормотать. Потом нагнулся, закопался в багажнике, шурша полиэтиленом. Вытащил оттуда что-то. Воспользовавшись моментом, дрожащие Настя и Анжик успели преодолеть оставшееся расстояние и, скрывшись за угол, прижались спинами к стене дома.

Во дворе громыхнуло, лязгнуло. Настя, жестом приказав подруге молчать, осторожно отвела ладонь от ее лица и еще более осторожно выглянула из-за угла: Костя расхаживал вокруг машины, болтая руками в воздухе – разговаривал сам с собой, но с таким видом, будто обращался к большой аудитории. Ей все еще с трудом верилось, что это тот самый Костя, простой трудяга, учившийся с ней в одной школе, всего-то на пару классов старше. Но когда он повернулся лицом в сторону дома, Настя убедилась – это он, Костя. Просто Костя… сошел с ума.

– Лопаты говно стали делать, а? – теперь он смотрел прямо на дом, словно обращался непосредственно к Насте, хотя и не мог видеть ее из-за крыльца. По бледному, белому лицу ползали пятна.

– Суки пархатые, на всем экономят! Раз копнешь – и черенку кирдык. А еще грибники эти… Ну ничего, ничего, где наша не пропадала!.. А вот… хер вам! – Костя потряс в воздухе кулаком, красным от крови убитой им Светки кулаком. – ХЕР ВАМ, слышите? Если в кране нет лопат… нам топор и брат и сват!

Резко развернувшись, он, пританцовывая, пошел в сторону, противоположную той, где скрывались девушки.

– Настя-а-а…

– Тише, тише, – она обняла Анжик за плечи, посмотрела в глаза.

– Настя-а-а, он, он…

– Он в любой момент может нас найти, – тихо, но как можно четче произнесла Настя, надеясь, что до подруги дойдет смысл того, о чем она говорила. – Надо валить, Анжик, понимаешь?

– Ну не-е-е… – Анжик тряслась от ужаса. Насте дико захотелось сейчас влепить ей крепкую пощечину, от души врезать по дрожащей пухлой щеке, но она сдержалась – звук удара мог услышать слоняющийся в округе сумасшедший.

– Ворота, – прошептала она. – Он не запер ворота, помнишь?

Глаза Анжик закатились, вряд ли та что-нибудь сейчас соображала, в полуобморочном состоянии. Настя, так и не решившись дать ей пощечину, сильно ущипнула подругу за полную грудь – та ахнула от внезапной боли, но во взгляде появилась осмысленность.

– У нас мало времени, – сказала Настя. – Надо бежать.

– Бежать?.. – неуверенно повторила Анжик. – Меня ноги не держат…

Дальше разговаривать было нельзя – Настя услышала шум со стороны сарая. Кажется, Костя снова затянул свою дебильную песенку. В любую секунду он мог вернуться – и да, что он там говорил про топор?

На полусогнутых (хорошо, что на ней были босоножки – «чоботы», как говорил дядя Витя, – а не туфли какие-нибудь московские на высоких тонких каблучках) Настя пробежала десяток метров до сортира и встала там, прижавшись всем телом к доскам. Мелкая щепка впилась ей в щеку, но она не обратила внимания на боль. Оглянулась на Анжик – та все еще стояла, покачиваясь, у крыльца, держа в безвольно повисшей руке бутылку.

– Если в кране нет воды…

Настя махнула подруге рукой: быстрее, дура, быстрее же! Но та затрясла головой из стороны в сторону: нет, нет, ни за что.

– Значит, выпил ее ты! – голос и шаги раздались совсем рядом, буквально в нескольких метрах: Костя возвращался. Анжик спряталась, медленно осев за крыльцом. Настя замерла, прислушиваясь.

Теперь они были разделены, одна стояла возле сортира, другая забилась в угол между крылечком и стенкой дома. Настя видела Анжик, а та видела ее, но никому из них сейчас не был виден Костя. Судя по звукам, тот возился у багажника. Шуршал полиэтиленом, разворачивал сверток, кулек с чем-то, что – в этом Настя уже была уверена на все сто – когда-то было Светой.

Распахнутые настежь ворота манили, притягивали взгляд, но… «Если я сейчас побегу – он увидит». Защекотало подбородок, по щеке вниз, к шее, стекла капелька пота.

– Вот какого хера ты такая тяжелая стала, а?

Тяжелый влажный шлепок. «Вытащил труп из машины», – догадалась Настя.

– Если… в кране… – Костя медленно выволок тело на середину двора.

Она поняла это по звуку и по тому, как столь же медленно распахивались глаза Анжик – та могла видеть происходящее, из ее угла обзор был лучше, и к тому моменту, когда Костя закончил, глазные яблоки Анжик уже вылезали из орбит, напоминая белые мячики для настольного тенниса, которые кто-то словно воткнул в ее рыхлое лицо.

– Дай знак, – беззвучно сказала Настя подруге.

«Дай знак, когда он будет за машиной. Тогда я смогу бежать».

– А, епт!

Анжик приподнялась, замахала Насте руками, пуще прежнего выпучив глазищи. В последнюю секунду Настя заметила тень на земле у самых своих ног и успела, скользнув по стенке, обогнуть сортир. Костя спешил к воротам, она слышала быстрые шаги и обежала туалет вокруг, остановившись со стороны, противоположной той, где пряталась сначала. Сбоку лязгали и скрипели петли и створки – Костя запирал их единственный путь к спасению.

Настя окаменела, позвоночник будто бы превратился в узкую стальную перекладину, вертикально пронзившую тело. Перед ней открылась жуткая картина – во дворе, между крыльцом и «Короллой», прямо на земле лежала упакованная в полиэтилен Света. Костя частично раскрыл сверток, и теперь Настя видела, что ее мертвая подруга полностью обнажена. Одна грудь повисла набок, другая была залита кровью, а из плеча над ней торчал топор, лезвие которого наполовину погрузилось в плоть. Настя видела глаза Светы – один был закрыт полностью, а второй лишь наполовину, словно мертвая подружка тайком подсматривала за происходящим. Должно быть, ситуация ее забавляла, а может, ей было интересно, кто же выйдет в итоге победителем в этой странной игре в кошки-мышки – муж-убийца или бывшая одноклассница.

«Не сходи с ума. Она труп, она ни о чем уже не думает».

Настя с громадным трудом заставила себя оторвать взгляд от окровавленных останков – как раз вовремя, чтобы увидеть Анжик, вновь лихорадочно ей о чем-то жестикулирующую.

– Если!.. В кране!.. Есть!.. Еда!

«Господи боже, да он же прямо ко мне идет!»

Они с Анжик сорвались с места одновременно. Настя переместилась к дверям сортира, пока Анжик, выбравшись из своего угла, побежала в сторону «Короллы». Настя даже обрадовалась – значит, подруге хватило мозгов догадаться, что за корпусом машины прятаться легче.

Увы, в следующую секунду бутылка «Сангрии», тонкое горлышко которой Анжик все еще сжимала потными толстыми пальцами, задела дном о край крыльца и с громким звоном разбилась, выплеснув на ступеньки пенно-красное содержимое.

Настя нырнула в приоткрытую дверь, быстро закрыла ее за собой и замерла на месте. Маленькое отверстие в форме сердечка белело у нее перед лицом, и она прижалась к нему, чтобы наблюдать за тем, что происходит снаружи.

– А-а-а! А-а-а!

Истошно вопя, Анжик пробежала мимо и исчезла из поля зрения. На секунду вид из отверстия в двери сортира оказался закрыт, а совсем рядом Настя услышала частое хриплое мужское дыхание. Потом Костя взвыл, передразнивая беглянку: «А-А-А!!!» и устремился вдогонку за Анжик.

– Не на… не на… Нась!.. – предательский вопль оборвался на полуслове. Из-за хлипких досок донеслись удары.

Настя отлипла от «сердечка», в панике – бежать, бежать, бежать! – заглянула в черную дыру под ногами, откуда поднималась сладковатая теплая вонь. Запах гнили, мочи и экскрементов наполнял всю коробку сортира, но над «очком» был особенно резким, почти осязаемым. От него на глазах выступали слезы и кружилась голова. Сумрак заколыхался морочными волнами, в которых вспыхивали белые искры – Настя поняла, что сейчас потеряет сознание. Упадет, стукнется об пол, и на этом все закончится, потому что Костя, пока еще занятый с двумя трупами во дворе, услышит и сразу же все поймет.

– Жирная маленькая жидовка! – раздалось за стеной, совсем рядом. – Свинья кошерная!

Или это у нее в голове?.. Насте было уже все равно – ей стало дурно, ей нужно было срочно вдохнуть хотя бы капельку свежего воздуха, чтобы обморок отступил, а дальше – будь что будет. Она может неожиданно выскочить из укрытия и атаковать психа с топором во дворе, попытается выцарапать ему глаза прежде, чем тот успеет использовать свое оружие. А если ей удастся добраться до разбитой бутылки и схватить острый осколок…

– Ничего-ничего! Если в кране… нет… дерьма… Куда одно полезло, поместится и другое!

Настя потянулась обратно к «сердечку», но вдруг ей навстречу, словно из ниоткуда, из воздуха, рвануло залитое кровью лицо – лицо Анжик. Доски затрещали, когда о дверь с силой ударилось тело, щека мертвой подружки прижалась к отверстию, а выбитый глаз с помутневшей карей радужкой нырнул через дыру прямо внутрь коробки и повис, качаясь из стороны в сторону на ниточке нерва.

Настя ахнула и отскочила. Стопа оскользнулась, гнилая доска под ней громким треском вторила ломающейся двери. Девушка ухнула вниз, в клоаку. Слава богу, что не стала наедаться у родственников – дыра была узкой, грубо обструганные дощатые края расцарапали бока в кровь, но Насте все же удалось проскочить под весом собственного тела вниз. Короткий полет завершился мягким приземлением в вязкую жижу на дне выгребной ямы.

Настю немедленно вырвало, она успела только зажать рот руками, чтобы приглушить звуки рвоты. Сквозь пальцы брызнула желчь, повалились наполовину переваренные кусочки котлет – остатки недавнего завтрака-обеда. Давясь, Настя изо всех сил старалась удержать рвотную массу за щеками и одновременно боялась оторвать взгляд от смутно светлеющего над головой отверстия.

Там, наверху, скрипели доски пола, и Костя возился внутри сортира.

«Если он посмотрит сюда, вниз, то увидит меня».

Настя начала оседать на дне ямы – погрузилась в теплую жижу сначала по пояс, затем по горло. Тело все еще сотрясалось от рвотных позывов, словно пыталось выдать ее местонахождение. Все сейчас восстало против Насти! Подол светлого летнего платья, в котором она приехала в Шую («а платьице-то у нее какой, глянь-ко!»), задрался – ткань была слишком невесома, чтобы самостоятельно потонуть в дерьме, и Настя, оторвав ладони от лица, принялась топить одежду руками.

В коробке сортира над головой мелькали тени. Костя ругался вполголоса.

Настя уперлась задом в дно ямы и вытянула ноги вперед, чтобы коленки не торчали из жижи. Глубоко в щиколотку вонзилось что-то твердое и острое, из горла вырвался стон – она задушила его, вновь прижав ко рту руки, теперь уже перепачканные в нечистотах.

Заметил ли он? Услышал ли?.. «Конечно, заметил! Тебя, глупая ты овца, только глухой не заметил бы!»

Сейчас, вот сейчас, еще секундочка – Костя закончит с Анжик и явится за ней. Может, сначала помочится сверху или нагадит на голову, потому что «если в кране есть вода, значит, он нассал туда».

Если бы Настя помнила хоть одну молитву из тех, что доводилось слушать в детстве на службе в Воскресенском, куда ее водила тетка, то сейчас молилась бы, утопая в дерьме, о спасении души – в спасение жизни она уже не верила.

Но что это?..

Ей удалось погрузиться в жижу почти целиком, так что снаружи остались только глаза, нос и рот, а теплая мерзость залила уши. Звуки глохли, тонули в клоаке, но этот отдаленный гудок показался ей знакомым.

Оглянись вокруг себя, не гребет ли кто тебя. Дядя Витя приехал.

«Господи, спасибо. Слава тебе, Господи!»

Насте хотелось кричать и смеяться от радости, но она продолжала лежать в своей гадкой ванне и слушать эти замечательные, спасительные гудки автомобильного клаксона: раз, другой, третий… тишина.

Следовало подняться и заорать что есть мо́чи, нужно было предупредить дядю Витю, прокричать ему о том, что Костя сошел с ума, что он совсем уже свихнулся на ненавистных ему жидах, убил свою беременную жену и только что зарубил Анжик. Настя понимала, что это необходимо сделать, но не могла заставить себя шевельнуть и пальцем – жижа сдавила ей горло, словно пытаясь задушить.

«Ничего, дядя Витя все сам поймет, когда увидит кровавое месиво во дворе. Дядя Витя справится, он в армии служил, а потом до самой пенсии в милиции работал, дядя Витя сильный, дядя Витя взрослый, он сможет – мне надо просто подождать».

И Настя ждала, лишь самую малость приподняв голову, чтобы лучше слышать. Она потеряла счет времени, оно буквально потонуло вместе с нею тут, в нечистотах. Глаза постепенно привыкали к темноте. Рука нащупала рядом, на дне ямы, твердый комок, напоминающий кучу старого мокрого тряпья. Настя сжала его пальцами, осторожно потянула наверх – и у нее перед глазами всплыла покрытая вязкой массой голова собаки породы хаски. С клыков распахнутой в смертном оскале пасти капало – Джуля…

Настя отпихнула песью голову подальше, и та с бульканьем пошла обратно на дно своей могилы. На поверхность вытолкнуло что-то еще – что-то маленькое и похожее на куклу-младенца.

«Выкидыш. У Светки случился выкидыш», – осознала Настя и вспомнила слова сумасшедшего: «Куда одно полезло, поместится и другое». Видимо, с этого все и началось – Костю уволили, Костя стал бить жену, у Светки случился выкидыш – и…

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем у нее над головой хлопнула, распахнувшись, дверь сортира и забрезжили слабые отголоски солнечного света.

Послышался шорох, скрипнули доски.

Время остановилось окончательно. Каждое мгновение растягивалось до бесконечности.

Наконец в круглом отверстии наверху появилось лицо, которое Настя была особенно рада увидеть именно сейчас, после всего того ужаса, что окружал ее внизу. Она потянулась навстречу этому лицу, улыбаясь – какой же дядя Витя все-таки смешной с этими дурацкими усами и в солнцезащитных…

«Ой, не смешите!»

…очках, которые ему не нужны, потому что в старом вонючем сортире темно. А раз не нужны, то не беда, что они медленно соскальзывают и падают вниз, чтобы шлепнуться в жижу где-то между наполовину потонувшей собачьей головой и телом недоношенного младенца.

…Дядя Витя не видит Настю, потому что у дяди Вити нет глаз. Дядя Витя никого не спасет, потому что он мертв, потому что вместо глаз у него – кровавые дыры. Он никогда больше не сводит Настю на рыбалку или по грибочки.

Мама Вася уже никогда не будет с ним ругаться, не назовет его «милай мой» и не потреплет по редким волосам на макушке, потому что отрубленная голова дяди Вити летит в дерьмо вслед за очками.

Брызги попадают Насте на лоб и щеки, но Настя не обращает на это внимания. Настя смотрит наверх, на круглую дыру, похожую на солнце.

…Дыру, сияющую ей с высоты, словно купол звонницы Воскресенского собора.

А потом в этой дыре появляется окровавленная харя безумца, который хохочет и орет:

– СЮПРИИИЗ!