Археологические исследования установили, что территория Москвы была заселена с древнейших времен, но на страницах письменных источников Москва появляется очень поздно, только под 1147 годом. Первые известия о Москве неизменно дают понять, что перед нами небольшой окраинный пункт на западной границе богатой Владимиро—Суздальской земли. В то же время, нет никаких оснований утверждать, что в 1147 году Москва была совсем новым поселением. Летопись говорит о ней как о пункте небольшом, но так или иначе населенном. «Приди ко мне, брате, в Москову», – приглашает Юрий Долгорукий своего союзника Святослава Ольговича. И тот вместе с сыном и небольшой дружиной приехал в гости к Юрию на праздник Похвалы Богородицы. На другой день Юрий устроил обильное угощение для приезжих и поднес Святославу с его спутниками большие дары. «Обед силен», устроенный Юрием для гостей, общее веселье, обмен дарами, – все это предполагает, что Москва была удобным местом для встречи почетных гостей, где было достаточно припасов и хмельных напитков для шумного и сытного пиршества. Итак, история Москвы становится известной только с 4 апреля 1147 года,[33] но начинается она раньше, имеет свой предысторический период, может быть, уходящий корнями в самое отдаленное прошлое.
Раннее заселение территории Москвы устанавливается находками, сделанными в разных частях города. При постройке здания Оружейной палаты в Кремле были обнаружены две массивные серебряные витые шейные гривны; при устье ручья Черторыя (дворец Советов) и у Симонова монастыря найдены арабские диргемы IX века. Это первый показатель того, что бассейн Москвы—реки рано был втянут в торговые связи с отдаленными странами Востока. Люди, владевшие арабскими монетами, жили в разных концах обширной территории, занятой современным городом. Говорить о существовании Москвы в IX веке как города неосторожно, но можно положительно утверждать, что район Москвы в это столетие был уже заселен.
Свидетелями древней жизни на территории Москвы являются городища. Одно из них находилось у Андроньева монастыря, при впадении ручья Золотой Рожок в Яузу, другое у церкви Николы в Драчах, или Грачах. Эта церковь стояла на «холме угловом при двух лощинах, орошенных течением Неглинной и ручья».[34]
Район Москвы представлял значительные удобства для поселенцев. Вдоль реки здесь тянулись большие заливные луга, густые сосновые леса давали хороший строительный материал.
Славяне нашли в районе Москвы относительно редкое население, передавшее им свои или более древние названия значительных рек, тогда как мелкие реки и озера были прозваны славянами заново. Такой вывод становится еще более обоснованным, если только мы обратимся к более детальному изучению московской топонимики. В пределах самой Москвы мы найдем несколько маленьких речек с названиями, которые трудно объяснить из славянского языка. Таковы речка Пресня с Бубной, речка Сара, приток Яузы – Чечера, Сетунь, Неглинная.
Перед нами очень важное явление, указывающее на непрерывность устной традиции в передаче названий рек на территории ранней Москвы. Древние названия небольших речек могли сохраниться только при условии существования постоянных поселений в ее районе, иначе эти речки остались бы безымянными или получили бы прозвище от новых поселенцев. Относительная заселенность московской территории говорит о возможности существования здесь какого—то населенного пункта, городка или ряда городков задолго до XII века.
Два больших племени восточных славян оказали решительное влияние на заселение Залесской земли – кривичи и вятичи. Граница между теми и другими выяснена археологическими исследованиями. Поселения вятичей были выдвинуты на север, до реки Москвы, течение которой очерчивает примерные границы вятических поселений. Севернее ее жили кривичи, южнее вятичи. Однако в районе Москвы поселения вятичей переходили речную границу на север, вторгаясь в кривическую зону большим мешком. По заключению А. В. Арциховского, «Московский уезд за исключением небольшого куска на севере был весь вятическим».[35] Ясно, что славянское население пришло в район Москвы с юга. Москва была городом вятичей.
Таким образом, Москва—река очерчивает границу между двумя лесными зонами, являясь в то же время границей между вятичами и кривичами.
В позднейшее время (XIV век) мы сталкиваемся с тем, что земли к югу от Москвы считались рязанскими. К их числу принадлежали Лопасня и Коломна.
Рязанская земля, как это доказал А. В. Арциховский, признавалась страной вятичей. Рязань была вятическим городом. Она была крупнейшим центром племени, почему поздние летописи и считают возможным заменять ставшее непонятным слово «вятичи» привычным словом «рязанцы».[36] Принадлежность территории Москвы к земле вятичей, возможно, объясняет нам и замечательную языковую особенность московского говора – аканье, которое сближает его с южнорусской диалектической ветвью, хотя наиболее древние и культурные города северо—восточной Руси расположены в современной области окающих говоров. Московское аканье, вероятно, явление древнее, находящее себе объяснение в заселении московской территории вятичами.
Тем не менее, в первом известии 1147 года, которое нами было приведено выше, Москва оказывается городом, принадлежавшим не рязанским, а ростово—суздальским князьям. Слова «приди ко мне, брате, в Москову» не оставляют никакого сомнения в том, что Москва была городом Юрия Долгорукого. Позже Москва неизменно оказывается во владении также ростово—суздальских, а не рязанских князей, хотя ближайшие Лопасня и Коломна до конца XIII века остаются рязанскими волостями. Позднейшие легенды считали Юрия Долгорукого основателем города Москвы, но те же легенды помнили о еще более раннем московском владельце, о боярине Стефане Ивановиче Кучке. На легендах о Кучке не стоило бы долго останавливаться, если бы не было надежды обнаружить в них какое—то зерно старых воспоминаний о первоначальной Москве. Предания о Кучке дошли до нас в двух поздних повестях, или сказаниях, о начале Москвы. Одна из этих повестей носит название «О начале царствующего великого града Москвы, како исперва зачатся». Она начинается рассуждением о том, что древний Рим возник на крови, а потому и Москва, как третий Рим, также возникла «по кровопролитию же и по закланию кровей многих». В доказательство этому приводится следующий рассказ:
«В лето 6666, т. е. в 1158 году, великий князь Юрий Владимирович шел ис Киева во Владимир град к сыну своему Андрею Юрьевичу, и пришел на место, где ныне царствующий град Москва, по обеим сторонам Москвы—реки села, красныя. Этими селами владел тогда боярин некий богатый имянем Кучка Стефан Иванов. Тот Кучка очень загордился и не почтил великого князя подобающею честью, какая полагается великим князьям, но и поносил его к тому же. Князь великий Юрий Владимирович, не стерпя его хулы, повелевает того боярина схватить и смерти предать и сыновей его, Петра и Акима, молодых и очень красивых, и единственную дочь, такую же красивую, именем Улиту, отослал во Владимир к сыну своему, князю Андрею Юрьевичю. Сам же князь великий Юрий Владимирович взошел на гору и обозрел с нее очами своими там и здесь по обе страны Москвы—реки и за Неглинною. И полюбил же села оныя и повелел на том месте вскоре сделати малый деревянный город и прозвал Москва город по имени реки, текущей под ним. И потом князь великий уехал во Владимир к сыну своему князю Андрею Боголюбскому и сочетал его браком с дочерью Кучковою. И велел сыну своему князю Андрею Боголюбскому град Москву людьми населить и распространить».[37]
Далее говорится об Андрее Боголюбском, о его убийстве и наказании убийц.
Известна и другая повесть, которая носит все черты народного устного сказания, какой—то исторической песни. Порой эта повесть сбивается на песенный лад, с типичными оборотами народной поэзии. Она начинается словами: «И почему было Москве царством быть и хто то знал, что Москве государством слыти».
Повесть рассказывает, что на берегах реки Москвы когда—то стояли «села красные хороши» боярина Кучки и его двух сыновей Кучковичей. Князь Данило убил Кучку, а двух его сыновей за их красоту взял к себе во двор, пожаловал одного в стольники, а другого в чашники. Братья понравились княгине Улите Юрьевне и сделались ее любовниками. Преступная связь должна была обнаружиться, и Улита вместе с Кучковичами задумала убить князя. Братья напали на князя во время охоты. Спасаясь от преследования, Данило подбежал к реке Оке и умолял перевозчика перевезти его на другой берег реки, обещая подарить дорогой перстень. Перевозчик потребовал положить перстень на весло, а сам оттолкнул лодку и оставил князя на берегу. В отчаянии Данило побежал вдоль Оки. Наступил вечер «темных осенних ночей». Не зная, куда укрыться, князь влез в сруб, где был похоронен мертвец, и заснул, забыв страх «от мертвого». Кучковичи были в отчаянии, что упустили князя живым, но злая княгиня Улита дала им любимого княжеского пса – «выжлеца». Пес показал дорогу к срубу, «и забив пес главу свою в струбец, а сам весь пес в струбец не вместися». Кучковичи нашли и убили князя, брат которого Андрей Александрович отомстил убийцам и воспитал Ивана, сына Даниила.[38]
Древнейшие летописи ничего не знают о боярине или тысяцком Кучке, но его дети, Кучковичи, и Петр, «зять Кучков» – лица исторические. Они составили заговор против Андрея Боголюбского и убили его в 1174 году. Начальник же убийцам был Петр, Кучков зять, Анбал Ясин ключник, Яким Кучкович, сообщает Ипатьевская летопись.[39] Повесть о начале царствующего града Москвы делает Петра и Акима братьями, а их отцом боярина Кучку. Но можно ли сомневаться в том, что боярин Кучка действительно существовал, если нам известен его зять и сын» Видимо, это была сплоченная и сильная боярская семья, настоящий род Кучковичей, оставивший по себе прочную память в народных преданиях. Еще долго после убиения Андрея Боголюбского ходили легенды о Кучковичах, записанные не позже середины XV века. Рассказывали, что Всеволод Большое Гнездо отомстил за убитого брата: «Кучковичей поимал, и в коробье сажая в озере истопил».[40] Предание о гибели Кучковичей прочно держалось в людской памяти и даже в XIX веке поблизости от Владимира показывали болотистые озера, по поверхности которых передвигались плавучие торфяные островки – их считали коробьями с останками проклятых Кучковичей.
Имя Кучки осталось не только в легендах, но и в названиях местностей. В XIV веке в Суздальской земле упоминается волость «Кучка». Тогда же в Москве существовало урочище «Кучково поле» в районе позднейших Сретенских ворот. Но самое важное то, что еще во второй половине XII века Москва носила двойное название: «Москва, рекше Кучково»,[41] иными словами «Москва, то есть Кучково». Таким образом, предание, записанное в XVI–XVII веках, сохранило отзвук какого—то действительного события, связанного с именем Кучки, которого народное предание считает первым владельцем Москвы. В высокой степени примечательно само название «Кучково», с окончанием на о, как обычно называют до сих пор села в Московской области, да и вообще в России. «Села красные» боярина Кучки («Кучково село») – это историческая реальность. Позже на месте боярской усадьбы возник княжеский городок Москва. Была ли связана с этим какая—либо личная трагедия первого московского владельца Кучки или нет, этого мы достоверно не знаем, но упорная традиция о насильственном захвате Москвы суздальскими князьями, возможно, опирается на действительные факты. Напомним здесь, что Кучково поле в Москве находилось поблизости от реки Неглинки и городища Николы на Драчах. Нет ничего невероятного в том, что легендарный Кучка был одним из вятических старшин или князьков, отстаивавших свои земли от притязаний Юрия Долгорукого.
Место для нового городка, по—видимому, было выбрано не сразу. В так называемой Тверской летописи сообщается, что в 1156 г. «князь великий Юрий Володимеричь заложи градъ Москьву на устни же Неглинны, выше рекы Аузы». С. Ф. Платонов не доверяет этому известию, видя в нем позднейшее припоминание, так как в 1156 году Юрий Долгорукий находился на юге Руси и не мог строить городок на Москве.[42] Но ошибочная дата не мешает считать факт построения городка Юрием Долгоруким действительным. Ведь на Юрия как на основателя города Москвы упорно указывало предание. Особое внимание обращают на себя слова летописи о том, что город был поставлен выше реки Яузы. Автор записи каким—то образом связывал устье Яузы с известием о поставлении городка на устье Неглинной. Между тем в Москве еще в XVII веке существовало предание, что первоначальный «градец малый», приписываемый легендарному Мосоху, был поставлен на устье Яузы. Он находился там, «где теперь стоит на горе той церковь каменная святого и великого мученика Никиты», – говорит предание.[43] Высокий холм с церковью Никиты мученика, прекрасным памятником XVI века, и теперь возвышается над берегом Москвы.
Поселения вятичей на территории Москвы не отличались крупными размерами, так как бассейн Москвы—реки долгое время оставался глухим уголком, о котором молчат наши источники. В известии 1147 года Москва появляется на страницах летописи наряду со многими другими городами, о которых раньше не упоминалось, хотя нет основания думать, что этих городов ранее не существовало.
В 1147 году Святослав Ольгович шел к Москве уже по проторенной дороге. От Карачева он двинулся на север к Козельску, из Козельска к Оке, остановившись в Лобыньске при впадении реки Протвы в Оку. Здесь он получил предложение от Юрия Долгорукого – «Смоленскою волость воевати», и, действительно, пошел походом на верховья Протвы, откуда отправился в Москву. Комментируя летописные известия о Москве, С. Ф. Платонов правильно отмечает ее пограничное положение.[44] Москва занимала крайнее положение на западе Владимиро—Суздальской земли, дальше уже начиналось Смоленское княжество, к югу за Окой лежали земли черниговские, а на юго—востоке – рязанских князей. Путь из Владимира шел по Клязьме до ее верхнего течения, а отсюда поворачивал на юг к Москве, вероятно, по Яузе, как это отметил еще И. Е. Забелин, указавший на существование села Мытищи в том месте, где между Яузой и Клязьмой лежит водораздельный участок, который проходили «волоком». Поэтому первоначальное местонахождение городка на Яузе становится довольно вероятным. Здесь кончался путь от бассейна Клязьмы к Москве—реке. Низкий лужок, примыкавший с востока к Китай—городу, еще в XVI веке назывался Пристанищем, а гора на правом берегу Яузы у церкви Николы—Воробьино именовалась Гостиной горой.[45]
В XII веке район Москвы начинает привлекать к себе все большее количество поселенцев. К этому времени относятся «красные села» боярина Кучки, усадьбу которого надо искать где—нибудь в районе позднейшего «Кучкова поля», у позднейших Сретенских ворот, поблизости от которых находилось Городище у церкви Николы на Драчах. Построение города на устье Неглинной – это третий этап в начальной истории Москвы, результат княжеской деятельности Юрия Долгорукого. Вероятное название нового города – Москов или Московь—городок, как называет Москву первое летописное известие. Позже одерживает верх привычная форма, связанная с названием реки Москвы.
В XII веке Москва упоминается редко и обычно в связи с военными событиями – явный признак того, что она не выросла еще в сколько—нибудь значительный пункт. Город продолжает сохранять значение крайнего оплота Владимирского княжества на его западной окраине, передового пункта по отношению к Рязанской земле. Обычная дорога из Рязани во Владимир шла кружным путем по Москве—реке и далее по Клязьме, так как Владимир и Рязань разделяли непроходимые леса и болота. Это своеобразное положение Москвы как передаточного пункта между Рязанью, Черниговом и Владимиром становится все более заметным во второй половине XII века. В 1175 году Москва была местом остановки князей, претендовавших на владение Владимиро—Суздальской землей по смерти Андрея Боголюбского.[46] Один из них поехал из Москвы в Переяславль Залесский, другой направился во Владимир.
В 1207 году князь Всеволод Большое Гнездо предполагал идти походом на Чернигов. Местом для сбора сыновей Всеволода сделалась Москва. Сюда пришел Константин, княживший в Ростове, сюда пришли и другие сыновья Всеволода: Юрий, Ярослав и Владимир.
Итак, дороги из Владимира, Переяславля и Ростова ведут к Москве. Тут есть возможность прокормиться и отдохнуть пришедшим воинам перед новым походом. Москва начала XIII века – уже не просто пограничный пункт, а удобное место для сбора и отдыха войска, база для действий против черниговских князей. В Москву должны были прийти и рязанские князья, шедшие вверх по Оке. Узнав об измене рязанских князей, Всеволод переменил свой план и вторгся в Рязанскую землю.[47] Исходным пунктом для этого вторжения была Москва. В свою очередь, рязанские князья, нападая на Владимиро—Суздальскую землю, прежде всего обрушиваются на Москву и разоряют ее окрестности.[48]
О проекте
О подписке