Справа и слева от экрана над дверями тускло горели плафоны с надписью «Выход», Валентина сосредоточила свой взгляд на одном из них. Примерно через двадцать минут окончится сеанс, и она с медленно продвигающейся к выходу толпой покинет кинотеатр. Краем уха услышит, как зрители негромко делятся впечатлениями о кинофильме. Потом еще часа два ей предстоит провести на улице, в кафе. Может, коротая время, она спустится на набережную, постоит у парапета, ощутив на лице речную прохладу.

Как ни странно, к вечеру пляж не пустел, а, наоборот, заполнялся еще больше. А на набережной до утра работали десятки ночных кафе, не испытывавших недостатка в посетителях.

Валентина вдруг решила, что ей необязательно идти домой, как только стемнеет. Она может просидеть в одном из таких кафе и до часу ночи, а уж потом думать о возвращении. Можно провести на набережной всю ночь. Примерно так же спланировать и завтрашний день.

Хотя нет, послезавтра ей предстоит трудный денек – два судебных заседания, одно из которых принесет ей как минимум десять тысяч долларов. На остальные деньги, которые ей пообещал Сергей Белоногов, Ширяева особо не рассчитывала.

Не дожидаясь окончания сеанса, Валентина вышла из кинотеатра. Щурясь от света, надела темные очки. Спуск на набережную не занял много времени, и вскоре она расположилась за одним из пустующих столиков в кафе.

Заведение это представляло собой переоборудованный для увеселений дебаркадер и находилось непосредственно на воде. Старое название «Прокат» заменило другое – «Поплавок», хотя в светлое время суток именно здесь можно было взять напрокат шлюпку или водный велосипед. Состоятельные клиенты предпочитали водные мотоциклы.

Валентина прикинула, что выпила сегодня уже сто пятьдесят граммов коньяка. Чтобы не беспокоить официанта дважды, она заказала еще двести граммов в графинчике и на закуску конфет. Когда официант выполнил заказ, судья расплатилась с ним и наполнила рюмку.

Их убили разные люди. Парень скончался в больнице на третьи сутки. Врачи, не скрывавшие к нему своего отношения, недоумевали: они рассчитывали на смерть семнадцатилетнего пациента в первый же день, в крайнем случае, на вторые сутки. Он же, не выходя из комы, прожил почти три дня.

Его убийцу Валентина знала так же хорошо, как и Свету: это был Николай Михайлов, отец девочки. Он скорее всего прикончил бы парня четвертым ударом кувалды, но помешал сосед, который вступил в схватку с обезумевшим от горя отцом. Это он, Николай, пачкаясь в крови, поднимал с постели мертвое тело дочери, а когда опустил его, конец удавки упал на шею парня-убийцы...

Валентина неожиданно вспомнила, что первое дело, об опеке, которое послезавтра она будет вести, может сорваться в самом начале. В нем, кажется, отсутствовало соглашение о проживании ребенка с отцом. Вспоминая, судья потерла кончиками пальцев лоб. Или соглашение все же поступило?.. Впервые за четыре года Ширяева невнимательно отнеслась к предстоящему слушанию, его детали напрочь вылетели из головы. Ее занимало только дело Белоногова, которое она помнила до мелочей.

В половине девятого вечера в кафе появилась шумная компания молодых людей. С ними был и мужчина среднего возраста, явно чувствующий себя среди молодежи не в своей тарелке. Он постоянно ерзал на месте, оглядывался. Наконец, приметив столик, за которым в одиночестве сидела Валентина, встал и направился к ней.

– Извините, – он указал на свободный стул, – у вас не занято?

Ширяева покачала головой, в который раз за день бросив взгляд на часы. Словно оправдываясь, мужчина пояснил:

– День рождения у сына. – Он сделал жест в сторону столиков. – Восемнадцать лет. Справлять именины дома наотрез отказался. Жена попросила проконтролировать.

Ширяевой показалось, что ее собеседник напрягся, пытаясь выглядеть крепким и мускулистым. Но под легкой рубашкой с короткими рукавами проглядывало тщедушное тело, руки, сплошь покрытые выгоревшими на солнце волосами, выглядели хрупкими.

Судья невольно улыбнулась и вылила в рюмку остатки коньяка. Она взглянула на молодых людей, которые шумно поздравляли именинника. Среди них были крепкие ребята, но ни один из них не выглядел так внушительно, как жертва того преступления.

У него была широкая спина, овальные плечи, короткие толстопалые руки и массивные ноги. Непропорционально маленькая голова сидела на неповоротливой шее. Несмотря на то, что ему было всего семнадцать лет, кожу на лице прорезали морщины, образовывая складки и делая глаза монголоидными. Его пальцы были непослушными, он с трудом справлялся со шнурками на ботинках, поэтому мать покупала ему обувь на резинках, а зимой он носил полусапожки, застегивающиеся на «молнию». В тот день он был одет во фланелевую рубашку и спортивные брюки.

Ровесники обзывали его по-разному, и он всегда обижался, жалуясь матери. Зато дети помладше почти никогда не дразнили его. Правда, недавно, когда неловкими движениями рук он снимал формочку, песочный кулич рассыпался, и соседская девчонка обозвала его неуклюжим медведем. На его глаза навернулись слезы, и он ответил: «Нет... Я – уклюжий немедведь». Дети, показывая на здоровяка пальцами, засмеялись: «Немедведь, немедведь!»

Мужчина посмотрел на Валентину, как ей показалось, с завистью. Он непроизвольно сглотнул, когда женщина выпила коньяк и бросила в рот шоколадное драже. Поколебавшись, он подошел к стойке и вернулся с бутылкой. И только что не расшаркался, когда, не присаживаясь, предложил Ширяевой:

– Вы не против, если я вас угощу?

Она пожала плечами. Этот вечер, как и несколько предыдущих, она намеревалась провести в одиночестве. Но в действиях незнакомца не было ничего похожего на завязывание знакомства. Просто в компании с ней ему было бы веселее.

В «Поплавке» среди пестро разодетой молодежи, веселившейся как только возможно и употреблявшей в основном пиво, Ширяева и ее спутник выглядели белыми воронами. На ней все та же косынка, легкий серый пиджак, который она окрестила блейзером, темная юбка, туфли с растрескавшимися подошвами; накрашенные губы словно подчеркивали нездоровый цвет лица. Она наконец-то сняла темные очки, и мужчина заметил под ее глазами синеватые тени.

Он не подумал о том, в его ли вкусе эта женщина. Скорее нет: полная, с крупными чертами лица; слегка декольтированная блузка выставляла на обозрение кулон в виде знака Водолея на тонкой золотой цепочке. Хотя мужчина не подумал и о своей внешности – с традиционным для лысеющих зачесом от уха до уха. Волосы были расположены на его голове довольно низко.

Как и у второй жертвы.

Морщины избороздили не только кожу под его глазами – толстый неповоротливый язык тоже был в складках. Из-за глубоко вдавленной переносицы нос казался сломанным, как у боксера. Он был сильным, но спортом не занимался. За всю свою жизнь ни разу не был в парикмахерской, мать сама стригла его – очень коротко. Он недолюбливал жужжание машинки и все время вертел головой, потом шел под душ, чтобы смыть с шеи колкие остриженные волосы.

Большую часть времени он проводил на улице, а когда приходил домой, включал телевизор и смотрел телесериалы: по окончании одного он переключал канал, где начинался другой. После просмотра передачи «Спокойной ночи, малыши!» послушно шел чистить зубы и укладывался в постель. Мать целовала его, и он быстро засыпал.

– Давайте наконец познакомимся, – предложил мужчина. – Вадим!

Ширяева представилась. Вадим, комкая слова, пробормотал, что ему очень приятно. Завязался разговор ни о чем. Точнее, не разговор, а монолог мужчины. Валентина, назвав свое имя, больше не произнесла ни слова. Ее спутник то изливал душу, то бросал тревожные взгляды на веселившуюся неподалеку компанию.

Первым признаком того, что молодежь за столиками захмелела, стал голос бармена, сказавший в микрофон, соединенный с мощной магнитолой:

– С днем рождения Сашу поздравляют его друзья.

Сияющий паренек, стоявший рядом с барменом, перегнулся через стойку и крикнул в микрофон:

– Во всем удачи, Санек!

Поздравление подхватили за столиком, звонко звякнули бокалы. И тут же пластиковые стулья опустели: вся компания под забойную музыку высыпала в широкий проход между столиками.

На наряд милиции выкрики из «Поплавка» подействовали как красная тряпка на быка. Как мотыльки на огонь, патрульные слетелись в кафе. На лице возглавлявшего наряд молодого усатого сержанта было написано желание продемонстрировать власть. Увидев милиционеров, Вадим тотчас вскочил с места.

– У меня все под контролем! – громко приветствовал он патрульных, направляясь в их сторону. – Я полностью контролирую ситуацию!

Он него пахло коньяком, и вообще он казался излишне возбужденным. Старший наряда переглянулся с напарником и попросил «контролера» предъявить документы.

– А что, я обязан носить их с собой? – неосторожно осведомился Вадим.

– Значит, документов нет... – протянул сержант, легонько ударяя дубинкой по ладони.

Валентина решила, что ей пришла пора вмешаться.

– Молодой человек, подойдите сюда, пожалуйста, – позвала она, не изменив позы и не повышая голоса.

Милиционер скривился и очень медленно направился к столику. Он вполне резонно предположил, что перед ним жена подвыпившего мужчины.

– Ну? – Он вопрошающе приподнял бровь. И тут же еще более напрягся, потому что в открытой сумочке женщины увидел пистолет. Ее рука была на полпути к нему. Сержант отчего-то не очень быстро потянулся к своей кобуре.

– Спокойнее, – попросила его Ширяева, – у меня есть разрешение на ношение оружия. Пожалуйста, – она протянула удостоверение.

Патрульный не очень хорошо знал законы. Но то, что он знал о статусе судьи, предполагало, что женщину, сидящую перед ним, нельзя задержать и принудительно доставить в отделение или, тем паче, привлечь к уголовной ответственности в общем порядке.

Он вернул ей документ. Нехотя козырнув, все же догадался извиниться.

– У меня все под контролем, – пробормотал вслед удалявшемуся наряду Вадим.

– Который из них ваш сын? – спросила Ширяева, кивнув головой на танцующих.

Вадим указал рукой:

– Вон тот долговязый. А рядом с ним его девушка, Марина. Симпатичная, правда?

Ширяева ответила улыбкой.

– Что за мода такая, – проворчал Вадим, – отмечать дни рождения в кафе... У вас сын или дочь? – продолжил он по инерции и в очередной раз наполнил рюмки.

После непродолжительной паузы Валентина ответила:

– Сын.

Достав из пачки сигарету, она прикурила и отвернулась от собеседника. Скорее бы дожить до суда над Белоноговым, думала она. Закончить одно дело и заняться другим. Скорее бы купить крупную партию терок.

Терок... Универсальных терок и... ножей для чистки рыбы. Жаль, что таких ножей, как был у нее, нет в продаже.

Сын всегда помогал матери на кухне, особенно ему нравилось натирать через терку овощи. И делал он это только потому, что мать любила тертую морковь с сахаром и пекла очень вкусные оладьи из перетертых с чесноком кабачков. Вкусные для нее – сам он недолюбливал их и ел только потому, что они нравились матери.

Если он был на улице, она звала его с балкона: «Илюша, натри мне морковки». И он бежал сломя голову, забывая про друзей. Он мог натереть морковь только до половины, боясь поранить пальцы, которые с трудом удерживали овощ, и виновато смотрел на мать. Она довершала работу, начатую сыном, кормила его, и он, счастливый, убегал на улицу.

«Уклюжий немедведь...»

– Вы так и не выпили свой коньяк.

– Что?.. Ах да... – Она сделала глоток.

Этот мужчина может подумать, что она, сидя в одиночестве за столиком, ищет знакомства, даже легко согласилась разделить с ним компанию. Прав он будет только в одном: она одинока. Безумно одинока. Пусть этот лысеющий мужчина и его сын, бросающий на отца насмешливые взгляды, думают, что хотят. И Белоноговы тоже – из судей не она первая, не она последняя, кто берет взятки.

Уходящее солнце окрасило горизонт в темно-малиновый цвет, по периметру дебаркадера зажглись яркие огни. Празднично было и на палубе небольшого теплохода, чинно проплывающего в непосредственной близости от черного бакена, указывающего фарватер. Вокруг царило летнее ночное веселье, а Валентина вдруг почувствовала, что нервы сдают и она вот-вот может разрыдаться.

Позавчера она вошла в свой подъезд ровно в двенадцать часов ночи. Престарелая соседка с первого этажа, страдающая бессонницей, словно поджидала ее. Она успела сказать только одну фразу, но и от нее Ширяева дернулась, как от удара.

– Я, бывало, зову его: «Илюша, сериал начался», и он сразу бежит...

Несмотря на запрет врачей, ее пускали в реанимационную палату. В тот вечер она буквально на минуту отлучилась, а когда вернулась в палату, сын был уже мертв. Он лежал с забинтованной головой, на изуродованном плече и груди темнели пропитавшиеся кровью марлевые тампоны, прикрепленные к телу полосками лейкопластыря. Лицо непохожее, неродное.

Она метнулась за врачом. Тот, едва взглянув в лицо пациента, бросил короткое «все». Но на всякий случай приложил пальцы с правой стороны шеи на сонную артерию.

– Сделайте что-нибудь!

– Я же сказал: все. Покиньте палату.

Врач грубо оторвал полоску лейкопластыря,