Вдруг Гришин хриплый голос шёпотом подозвал меня. Уже намеревались заколачивать гроб. Егор с женщинами принесли крышку и накрыли тело. Работница кладбища дала рыжему молоток и несколько гвоздей. Под стук молотка резко усилилось рыдание Насти, которую, судя по всему, увели от гроба. Гвозди легко проходили сквозь фанеру, обтянутую тканью. Когда все гвозди забиты, под ящик протянули верёвку, я, как обычно, взялся за конец у ног. Все встали по углам могилы и начали опускать Александра. Всё так же доносился женский плачь. Мне следует скорее опускать свой конец, чтоб честь, где расположены ноги, первой коснулась земли, и вот, ящик на дне. Старуха в тулупе подошла к здоровяку и взяла его конец, приказав всем отпустить верёвку, после чего принялась резво сматывать её. Присутствующий здесь народ брал по горсти земли с кучи и бросал в могилу. Гриня одним из первых набрал полную пригоршню глинистого чернозёма и резко метнул в яму. Я предпочёл не участвовать в процессе, т.к. считаю плохой приметой брать кладбищенскую землю в руки, будучи наслышанным о её широком использовании в области чёрной магии. Каждый по очереди отдал дань памяти усопшему, двое молодых парней в затёртых рабочих комбинезонах моряков, судя по всему – ещё одни работники кладбища, взялись за совковые лопаты и принялись наполнять могилу с покойником землёй.

Все медленно шагали к выходу, обивая об асфальт грязь, налипшую на подошву обуви. Всё так же дул ветер и из-за того, что весь день отсутствует солнечный свет, трудно примерно определить, который сейчас час. Настасья ещё долго о чём-то общалась с работницей, поэтому мы решили подождать её у автобуса. Гриша почистил ноги по ходу движения, оббивая башмаки об асфальт, ну а мне привычнее об чистику у ворот. Соблюдая народное поверье, я вышел из кладбища не оборачиваясь. На прежнем месте стоял тот самый ЛАЗ и процедура погрузки пассажиров в точности повторилась. Всё-таки мне взбрело в голову взглянуть в сторону ворот, отыскивая взором работодательницу. Она как раз выходила в сопровождении двух друзей. Я вышел из-за автобуса, подозвав уже где-то стрельнувшего сигарету Гришу, чтоб навязаться её взору, т.к. в душе было беспокойство, вдруг она о нас случайно позабудет. Госпожа заметила нас и попросила своих товарищей подождать, направляясь к нам, по пути запустив руку в сумочку. «Не забыла» – согрела душу приятная мысль и мне захотелось плясать. Подойдя, Настя достала из кошелька две пятидесятигривневые купюры, протянув нам. Мы резко схватили, услышав от неё благодарственную речь. «Так вы это… Обращайтесь если что» – прохрипел выбрасывающий окурок Гриша. «Обедать будете?» – требовательно вопросила хозяйка, чётко дав понять, что второго предложения не будет. Деньги уже были в кармане, да и от утреннего пирожка не осталось следа, и, разумеется, мы согласились. Настя пошагала в иномарку, где её ждали товарищи. Автомобиль, судя по всему, здорового, т.к. рыжий ехал с нами. Ну а мы живо запрыгнули в автобус. Многие места были свободны, и мы без проблем уселись. За нами зашли ещё несколько людей, звук оборотов двигателя, скрип дверей и машина тронулась с места.

– Хух, ну наконец то можно снять это полотенце.

– Эх, хорошая женщина, жалко её, ты видел, как она убивалась над гробом?

– Ой, Миша, не вспоминай. До этого она держалась, т.к. всё это висело на ней.

– Ну, а нам с тобой после смерти такое счастье не грозит. Нет у нас тех, кто бы плакал и это всё организовывал, так что если не начать копить денежку, то и похоронят нас под забором.

– Да какая, в общем-то, разница, как тебя похоронят? Мне лично после смерти уже будет всё равно, что и как со мной будет.

«Хлопцi, щовитаке кажете?» – не могла промолчать сидящая позади тётя Зина, подслушивая от скуки наш разговор. И вправду, чего о смерти-то думать, как придёт – никуда уже не денешься. Вот почему-то меня всё ещё волнует вопрос о том, узнает ли моя дочь, когда меня не станет. Хоть бы ей кто-то сказал, пусть даже после того, как меня похоронят, лишь бы она нашла мою могилу и пришла со мной прощаться. Все мои друзья давно уже меня бросили и им всё равно, если я исчезну. И тут я всё таки решился на вопрос, но задавать его пришлось тихо, чтоб соседка не слышала.

– Гриш, а когда я помру, будешь по мне плакать?

– Ты что, дурак? Что ты такое несёшь?

– Ну, серьёзно.

– Ну, конечно, с кем же я тогда пить буду? Да и не факт ещё, что ты первый помрёшь.

Мы оба заулыбались. Я обернулся назад, оценить реакцию бабули. Та лишь вздохнула через нос и повернулась к окну. Всё с нами ясно. К тому же половина автобуса посчитала нужным взглянуть на нас укорительным взглядом, что не могло не угнетать. Одна из бабушек даже перекрестилась. А ведь действительно, жаль Анастасию, её сейчас будет тяжело и непривычно, когда в доме отсутствует любимый человек. И не просто, сожитель, а воистину любимый. Каждый день по утрам они шли под руку по делам, чего не хватает большинству супружеских пар данного возраста. Да я никогда и не слышал, чтоб он жаловался на неё кому-либо. Возможно, у них и были ссоры, но никто из них не выносил сор из избы. И детьми своими он гордился: один футболистом был, у другого своё дело, приносящее им прибыль. Тем не менее, жили они всегда сравнительно скромно, на всё, что они купили, они заработали сами. У Саши был старенький немец, который он перегнал из Молдавии в конце девяностых, и ездил он на нём до самой пенсии, пока не продал. До этого, отец подарил ему отечественный прототип Тольяттинской автомобильной промышленности. Мы копались в нём всем двором. После каждой произведённой ремонтной операции, собирались у него в гараже за гранёными стаканами беседовали на мужские темы, строя планы дальнейшего ремонта и замены. С каждым улучшением, его Жигулёнок летал, как ракета, особенно после того, как покойный дед Максим переделал его карбюратор под спортивную езду. Правда, это существенно повлияло на расход топлива, но в то время это не являлось проблемой. Но и кольца, так же, приходилось менять чаще, да и много чего другого, поэтому от данного стиля Сане пришлось отказаться. А с появлением современной немецкой техники, ремонтные работы производились реже. Всё ограничивалось периодической заменой масла и доливанием импортной охлаждающей жидкости в бачёк радиатора. А в основном, машина работала как часы. Да и Александр, тоже, был трудолюбивым мужиком. Всё у него в руках всегда ладилось, и работа спорилась. Одним словом – мужик.

Вот мы и приехали в кафе. У входа переносной умывальник с тёплой водой, несколькими кусками мыла и рулонами бумажных полотенец. Возле рукомойника столпились старухи, которые, как обычно, помоют руки и не отходят по непонятным причинам, создавая тем самым столпотворения. Ну, да ладно, в их возрасте уже не принято куда-либо спешить. Мне, всё-таки, удалось протиснуться, быстро помыть руки и войти в зал. Сняв шапку, я присел скраю, чтоб никому не мешать в случае, если нужно будет быстро уйти. Гриша и Егор, заметив меня, заняли места рядом, чтоб было с кем выпить. Егор налил нам водки, до того, как все расселись и каждый наложил себе в тарелку по несколько кусков мяса и сала. Наконец все собрались. Вдова встала во главе стола, рядом с ней два её друга, все поднялись, взяв рюмки. Настасья стала благодарить всех за то, что собрались, несколько лестных слов о своём покойном муже, при этом, с трудом, сдерживая слёзы, и со словами «Царство Небесное» все перекрестились. Сладкая жгучая жидкость смочила глотку. Плавный выдох, и сало. За столом вперемешку заседали простые труженицы-бабки с интеллигентноговида женщинами. Вторые, аккуратно набирали пищу в тарелку, делили на части и молча ели, глядя исключительно в тарелку и изредка выпивая. Охмелевшие бабки же, никого не стесняясь, громко общались между собой с набитыми ртами и широкой жестикуляцией, стесняя при этом интеллигенток, сидящих рядом. Старухи уже забыли, по какому поводу здесь собрались, громко хохоча и обсуждая общих знакомых, выкладывая друг другу свои истории. Где бы они ещё могли так пообщаться? Мы с мужиками, доедая борщ, так же обменивались историями. Егор рассказал о своей семье, сказал, что у него дочь за границей. Что сейчас с женой приторговывает самогоном. Не обошли разговором и покойного, т.к. каждый из нас в своё время с ним тесно контактировал. Егор, даже, работал с ним. Ели мы мало, по чуть-чуть дегустируя разные блюда. Особенно все оценили мясной рулет с грибами. Он хорошо приходился к водочке. Рюмка за рюмкой, не чокаясь, жидкость лилась в желудок, оставляя по себе жгучие ощущения в груди, сгущая разум с каждой каплей. И вот она – кондиция. С трудом воспринимается чужая и выговаривается своя речь. Векитяжелеют, взгляд невозможно сфокусировать. Это беспомощное, но такое родное и такое приятное чувство безразличия. Любая обсуждаемая тема мгновенно забывается, перебиваясь другой, которую давно хотел сказать собеседник. За окном пасмурная холодная погода и уже начинало темнеть, тусклый свет в зале очень напрягал глаза, и было так тепло, так уютно в приятной компании мужиков, объединённых общими темами и бытовыми разговорами. Мозг уже начинал потихоньку отключаться и готовиться ко сну, не смотря но то, что ещё нужно было чесать домой. И вот все начали понемногу вставать и расходиться. Мне так было лень подниматься, так хорошо сиделось, однако крепкая рука Гриши толкает меня в плечё со словами: «Давай вставай, алкаш, совсем напился». Я, опираясь в стол и стараясь не задевать посуду и не создавать лишнего шума, встал на ноги, оправдываясь, что я ещё не пьян до крайней степени и что могу ещё себя контролировать. Только я повернулся к товарищу, как заметил, что он о чём-то договаривается с хозяйкой, склонившись и одобрительно кивая. Пока никто не видит, я положил в салфетку пирожочек, бутербродик с маслом и шпротами, пару кусочков сала и колбаски и две котлетки. Всё это я завернул во вторую салфетку и живо сунул в карман. Взяв в другую руку пару конфет, я подошёл к распрощавшемуся Грише. Тот уже одел шапку и дожидался меня. Вышли на улицу. Морозный ветер заставил немного протрезветь, но всё же, ноги слегка подкашивались.

– Что она говорила?

– Говорит, что сейчас она едет домой, а мы, когда придём, чтоб зашли к ней. От Саши осталось много новых вещей, которые он почти не одевал и она отдаст их нам, т.к. ей они не нужны, а только место занимают.

– Так это же хорошо, тем более, что Саня был добрым человеком, и, я думаю, он будет не против.

Так мы шли вдоль улицы по тротуару. Путь предстоял приличный, но мы уже достаточно прошли, чтоб садиться на маршрутку. Да и не было её в поле зрения. Ветер к вечеру усилился и разговаривать было трудно. На улицах почти не было прохожих. Не удивительно – в такую-то погоду. Мимо мчались автомобили, ветер от которых рассеивался, после чего волной накатывал на нас. В окнах уже зажигался свет, а автомобилисты включали фары. Я зачем-то предложил товарищу конфетку, он отказался и я спрятал её в карман.

Вот уже и рынок, на котором уже зажгли фонари, и родная улица, и кирпичный двухэтажный дом. Мы решили ненадолго зайти домой. В кармане с парой конфет, я с шелестом достал ключ и открыл дверь. Тишина и темнота. Теперь-то я включил в прихожей освещение, которого так избегал в начале дня. Разув ботинки и вытащив из кармана свёрток из салфеток, я положил его на тарелку и занёс на балкон, чтоб еда не испортилась. И снова меня накрыло хмелем. Замёрзший нос и пальцы пылали жаром, пытаясь согреться, но в дверь постучали. Я даже знал кто это. Это торопливый друг, который уже спешил идти и делить «наследство» покойного.

Мне приходится быстро прикрыть балкон и торопиться уходить. И как обычно, пока я обуваюсь, молдаванину обязательно нужно ещё пару раз стукнуть по дверям, будто я от этого скорей выйду. Его красная морда с золотыми зубами уставилась на меня, после чего он повернулся, торопясь к вдове. Моё туловище всё ещё шатало и было трудновато держать равновесие. Однако, сапоги дорогу знают и я следовал за спутником. На улице уже совсем стемнело, небо над городом было затянуто тучей, которая отражала свет фонарей и прожекторов. Одним словом: небо над городом светилось и без месяца и звёзд. Замёрзшие лужи так же хорошо отражали свет из окон. Мы быстро добрались до соседнего дома, где и жила Настя и когда-то жил Саня. Снова поднялись по ступенькам, по которым сегодня уже ходили и позвонили в дверь. Мне всё ещё было хорошо, но уже хотелось прийти и лечь скорее спать. Хозяйка пригласила нас в ту самую комнату, откуда я сегодня забирал венки. В прихожей, зеркало днём было, как и полагается, завешено простынёй. Сейчас же оно уже было открыто. Я на минуту взглянул в него и удивился.

Мало того, что у меня перед глазами всё плыло, так ещё я никак не мог узнать себя в отражении. Я напрягал глаза, но всё равно, силуэт в отражении никак не сходился с тем, который я видел в зеркале в последний раз. Там стоял какой то мужчина с тощим лицом. Кожа лица чёрная и обвисшая. Белые глазные яблоки светились в темноте. Я застыл в оцепенении. Мы глядели друг на друга почти вечность, не производя никаких движений. Вдруг хозяйка включила в прихожей свет. «Может так вам будет виднее?» Действительно, темнота и пьяный угар искажали видимость, и я в этом убедился, увидев в зеркале красное, небритое лицо с глубокими морщинами на лбу и возле глаз. Та ё маё. Привидится же такое, даже спать перехотелось. «Ты идёшь?» – грубым пропитым голосом проворчал Григорий из комнаты. Его громоздкий силуэт занял весь дверной проём, держа в руках какую-то футболку. Мне ничего не оставалось, как присоединиться к компании. Войдя за порог, я вижу аккуратно сложенную новую одежду на диване. Это были в основном футболки и рубашки. Гриша уже успел присвоить себе единственную ценную вещь – джинсы. Но мне не завидно, потому как у Сани с Гриней схожий объём бёдер, так что они на меня были бы великоваты. «Я набрала ему футболок и рубашек, а некоторые оказались маленькими» – равнодушно за моей спиной произнесла вдова, пробираясь к центру комнаты. Ну раз уж маленькие – значит на меня. Хотя я рано обрадовался. Из всего гардероба мне досталось от силы: две рубашки с длинным рукавом и одна белая футболка. Хотя друг тоже не особо поживился. Вся одежда, в основном летняя и сейчас не особо пригодится.

В соседней комнате раздавался мужской диалог. Похоже, дети всё-таки приехали. Разговор был спокойный, без повышенных тонов, словно они боялись кого-то разбудить. «Будете уходить – вынесете, пожалуйста, эти два мешка к помойке. Это вещи мужа, которые он носил» – томно озвучила просьбу Настя. Ну, слава Богу, выбранные нами вещи он почти не одевал. Ну мои, по крайней мере, точно. Молдаван поджал «награбленное» подмышку, взялся за один из целлофановых мешков и поволок ближе к выходу. Я хотел взять второй, но вдова меня отдёрнула. Она повернула меня к себе, достала какой-то свёрток из кармана и протянула мне, шёпотом произнося:

– Михаил, я могу вас попросить об одолжении? Это обручальное кольцо моего мужа. Он зачем-то снял его перед смертью и положил так, что я только сегодня его нашла. Как только выйдите к помойке – тут же выбросьте его! Я вас умоляю.

– Да, хорошо. Я выброшу его.

Я взял завёрнутое в платок золотое колечко и сунул в карман брюк. Тут в комнату вошёл бородатый. Она резко отвернулась от меня и покинула комнату, а я взял другой мешок.

– Что это вы тут делали? Ты, как обычно, заигрываешь с вдовами? Вот был бы Саня, он бы тебе руки-то повыкручивал бы, – улыбаясь золотыми зубами, произнесла бухая красная рожа.

– Иди и проспись, старый алкаш! Бухаешь каждый день – вот тебе и мерещится.

– Да ладно, я же прикалываюсь. Зачем ей такой ханыга как ты нужен?

Да уж, друг всегда был щедрым на комплементы, за что не раз получал по бороде. Я поднёс торбу к выходу и стал обуваться. Из двери напротив показался старший сын. Он взглянул на нас, кивнул и проследовал на кухню. Я не сразу его узнал. Вылитый отец в его годы. Когда с трудом стоишь на ногах – трудно их обуть. Но всё же, я отворил дверь и вынес свой баул в подъезд, прощаясь и благодаря хозяйку. На душе удовольствие от насыщенного дня. Хорошо выпил, поел, нажил пару шмоток, да ещё и денег заработал. Кстати о деньгах.

– Ну, так что, Гриша. Ты обещал, что твою долю, заработанную у Васи, мы вечером пропьём.

– Ты что, ещё не напился? По моему, ты и так бухой. Сейчас самое оно – прийти домой и лечь спать, и так день напряжённый.

– Что значит спать? Ты меня развёл на пирожок, при этом я заработал меньше тебя, а теперь собираешься съехать?

– Ты старый жлоб! Если я сейчас куплю бутылку, ты её даже не ощутишь. Всё равно, завтра сутра жрать захочешь, вот и пойдём сутра и поедим за мои. А если останется – пузырь возьмём. Или ты думаешь, что если сегодня повезло, то экономить не нужно?

Логично. Он никогда не отличался чрезмерной жадностью, чтоб меня обманывать, а завтра тоже на что-то жить надо будет. Ну, и Бог с ним – и так день довольно удачный. Бывают же добрые люди. Мы уже поднялись на этаж и стали открывать двери. Меня по-прежнему шатает. Я попрощался с другом и зашёл. Перед глазами всё плывёт, мозг не соображает, но зато так хорошо, так спокойно. Я быстро разделся и завалился под тёплое одеяло. Думаю, что теперь я быстро усну. Голова полностью свободна от лишних мыслей, как это бывает, когда ложишься спать трезвый. Мне было тепло, хорошо и нынешняя ситуация меня более чем устраивала. И вот я усыпаю.