Внутренние взрывы имели катастрофические последствия. Корабли были загружены под завязку, на каждом, помимо шести с лишним тысяч тонн мазута имелись боезапас и топливо для девяноста самолетов. Высокооктановый бензин, почти пятьсот тысяч литров, что еще надо, чтобы превратить огромные корабли в хорошую жарочную печь? И взлетевшее до небес белое, почти прозрачное пламя оказалось закономерным результатом бомбардировки.

«Саратога» выгорел дотла за считанные минуты и, как ни странно, не затонул. «Лексингтон» взорвался – пламя добралось до погребов. Из экипажей обоих кораблей не уцелел никто находившийся в тот момент на борту. Американский флот в этих водах практически лишился воздушного прикрытия. Разве что «Энтерпрайз», корабль счастливый – этот ушел из Пёрл-Харбора вечером буквально за десять часов до японской атаки и сейчас находился в двухстах милях к северу от места побоища. Вмешаться он уже не мог.

Самое интересное, что с точки зрения классической морской тактики для американцев еще далеко не все было потеряно. Более того, их шансы на победу выглядели достаточно весомыми. Пять линейных кораблей, считающихся основной силой флота – это немало, а радар четко видел расположившиеся на пределе дальности японские корабли. Американский самолет-разведчик, добравшись до них, смог не только определить, что это японцы, но и пересчитать их, и даже сфотографировать. Два линейных корабля, «Хией» и «Кирисима», три авианосца и шесть эсминцев. Не так и много, кстати. В горячке боя никого из американцев не насторожило, что из всех разведчиков до цели дошел один, ни разу не обстрелянный, даже не атакованный истребителями. И не только дошел, но и счастливо унес ноги. А ведь все было просто. Самолету дали выполнить свою миссию, только об этом пока никто не знал, и его экипаж, люди храбрые и самоотверженные, свято верили, что дело в их мастерстве, ну и, конечно, изрядной толике везения.

На самом же деле все оказалось несколько иначе. Помимо этой эскадры, давшей себя вначале обнаружить, а затем и пересчитать, на приличном отдалении и совсем в другой стороне шли еще три авианосца под охраной двух тяжелых и одного легкого крейсеров и трех эсминцев. Эти корабли сразу меняли расклады сил, но американцам про них ничего известно не было. Кроме того, пылая праведным гневом, они даже не задались мыслью, как будут гоняться за японцами на своих раритетных кораблях, хорошо вооруженных и защищенных, но тихоходных. Ну и плюс к тому, японские самолеты продолжали бомбить побережье, превращая в руины город и инфраструктуру базы. И надо было чем- то ответить, хотя бы отогнать противника, чем американцы и занялись.

Линкоры разводили пары и выходили в море около четырех часов. За это время каждый из них получил по нескольку бомбовых попаданий, не причинивших серьезного ущерба, из чего сделан был ошибочный вывод о том, что потери в гавани – случайность, обусловленная неподвижностью кораблей и отсутствием нормального зенитного прикрытия. На самом же деле просто-напросто их сейчас бомбили с высокой горизонтали легкими бомбами, чтобы раззадорить, но не заставить отказаться от контратаки. И американцы клюнули!

Дальше все было предсказуемо. Японские самолеты нанесли массированный удар, когда американские корабли находились уже в десятке миль от берега. Из пяти линкоров прорваться назад смог лишь один, но и он затонул примерно в миле от гавани. В отличие от прошлой истории, на сей раз потери американцев зашкаливали, а флот им надо было не ремонтировать, а строить с нуля. Японцы на какое-то время стали хозяевами океана.

Итак, сражение-то они выиграли, а вот союзников при этом подставили всерьез. Теперь, вместо того, чтобы спокойно закончить подготовку, приходилось выступать с тем, что есть. Было, кстати, немало, но проблема в том, что строительство эскортных авианосцев еще не было завершено, и восемь кораблей, которые должны были нести по два десятка самолетов, остались пока на стапелях, где их, работая в три смены, спешно доводили до ума. Фактически объединенный флот сопровождали только серьезно перестроенный (если говорить правду, корабль отстроили заново, разрезав пополам и вставив секцию корпуса, а также поменяв конструкцию палубы и увеличив число подъемников, что позволило и увеличить число самолетов, и довести скорость их запуска до приемлемого уровня) «Граф Цеппелин» да британские трофеи. Катастрофически мало, поэтому с них в спешном порядке сняли все бомбардировщики, оставив лишь мессершмитты. Ударную мощь авианосцев это резко снижало, зато появлялась надежда, что истребительный «зонтик» сможет защитить свои корабли. А кораблей этих оказалось ой как немало.

Немецкий флот составляли, разумеется, «Бисмарк», на котором держал свой известный уже всему миру флаг Колесников, «Тирпиц», «Шарнхорст» и «Гнейзенау». Ну, это «старички». Помимо них в строю были три корабля типа «Кинг Георг Пятый», захваченные у британцев и достроенные с учетом опыта боев и достижений немецкой и советской инженерных школ. Корабли эти, получившие название «Фон дер Танн», «Гебен» и «Зейдлиц», вместе с четырьмя изначально немецкими кораблями, составляли быстроходную часть флота. Помимо них шли более старые британские трофеи – «Ривендж» и «Ройял Соверен», переименованные соответственно во «Фридрих дер Гроссе» и «Дерфлингер». Ходовые качества у них были пожиже, но артиллерия оставалась впечатляюще мощной. Увы, линкоры «Уорспайт» и «Малайя», на момент капитуляции Великобритании находившиеся в Средиземном море, были затоплены командами на глубине, не дающей возможности произвести их подъем. Это, конечно, делало честь британским морякам (Колесников даже отдал специальный приказ, запрещающий применять к тем из них, кто попал в плен, рукоприкладство, а то раздосадованные победители могли их и к стенке от огорчения поставить), но сил немецкому флоту не добавляло.

Вторым по мощи, теоретически, являлся флот СССР, имеющий сейчас четыре новейших линкора – «Советский Союз», «Советская Россия», «Советская Белоруссия» и «Советская Украина» – и два линейных крейсера, «Кронштадт» и «Севастополь». Старые линкоры-дредноуты даже не пытались учитывать, поскольку эти тихоходные, слабо защищенные реликты прошлой войны, вооруженные вдобавок всего лишь двенадцатидюймовыми орудиями и обладающие абсолютно неудовлетворительной мореходностью, представляли достаточно сомнительную боевую ценность. Так что они остались на базах, осуществлять прикрытие своих берегов, а вот шесть новейших кораблей с немногочисленным эскортом (с легкими крейсерами у русских всегда было неважно), состоящим в основном из эсминцев, присоединились к немецкому флоту. Адмирал Кузнецов лично держал флаг на «Советском Союзе», и оставалось только гадать, чего ему стоило добиться у Сталина разрешения на участие в этом походе.

Теоретически этот отряд был силен, практически же… Откровенно говоря, как бы ни хотелось Колесникову считать соотечественников лучшими из лучших, причем во всем, за что берутся, в нереальной эффективности советского флота он сомневался. Причины к тому имелись достаточно весомые.

Во-первых, уже более полувека русский флот побед как-то не демонстрировал. Воевали храбро и вроде бы даже грамотно, но при этом как-то бестолково.

Во-вторых, новые корабли, которые наверняка еще толком не освоены. Все «детские болезни» всплывут наверняка в самое неудачное время, а недоученное придется осваивать в бою. С освоением же и обслуживанием новой техники, что у русских моряков, что у советских военморов, частенько получалось как-то не очень.

В-третьих, и матросы, и офицеры (ой, простите, командиры, но сути это не меняет) почти все необстрелянные. Кое-кто, правда, успел повоевать в Испании, некоторые даже успешно, но таких минимум, да и масштабных сражений там как-то не наблюдалось.

В-четвертых, у русской эскадры не имелось усиления в лице авианосцев. Были еще и в-пятых, и в-десятых, но сути это не меняло – советский флот оставался пока что темной лошадкой с весьма сомнительными перспективами.

В этом плане даже французы выглядели чуть предпочтительнее. В храбрости они русским, может, и уступают, но вот касаемо всего остального – вопрос открытый. Во всяком случае, в боях участвовали и дрались неплохо, а Жансуль – флотоводец опытный, достаточно решительный и отнюдь не бесталанный. Старые, откровенно слабые «Прованс» и «Лоррэн», он оставил в Тулоне, приведя с собой корабли, обладающие реальной боевой ценностью. Новейшие линкоры «Ришелье» и наконец- то достроенный «Жан Бар», линейные крейсера «Страссбург» и «Дюнкерк», ну и британские трофеи, ныне «Фридрих Великий» и «Мольтке». В общем, достаточно мощная эскадра, вдобавок, являющаяся организационно частью немецкого флота. Вместе с ней у Колесникова получались отряд новейших быстроходных линкоров, отряд линейных крейсеров и отряд тихоходных линейных кораблей плюс авианосцы. Все с опытными, проверенными в бою экипажами. С такими силами выходить против флота США было уже вполне реально.

Ну и итальянцы подтянулись. Правда, особой эффективности от них никто не ждал, ну так хоть рядом постоят, массовкой подработают. Надо сказать, адмирал Каваньяри притащил с собой буквально все, что мог. Четыре старых линкора, несущих всего-то по десятку орудий калибром триста двадцать миллиметров, и столько же новых, типа «Литторио», последний из которых, «Имперо», был введен в строй буквально только что и достраивался в дикой спешке, с помощью все той же Германии. Колесников хорошо помнил, что в прошлую войну итальянский флот, за исключением диверсантов, опозорился страшно, и эффективность его выглядела едва ли не отрицательной величиной. Так что в расчет он итальянцев особо не принимал, но на подхвате могли и пригодиться.

Помимо линейных и авианосных гигантов объединенный флот тащил с собой эскорт из крейсеров и эсминцев, а также транспортные корабли с боезапасом, топливом и десантом. Армада выходила крайне внушительная. Плюс подводные лодки, щедро рассыпавшиеся впереди. И Колесников уже заранее хватался за голову, представляя, каково это будет, совместить в единое целое огромную массу кораблей со столь разными характеристиками и уровнем подготовки экипажей. Но деваться было уже некуда, отступать поздно, приходилось играть теми картами, которые были на руках.

Местом сбора объединенного флота стал Рейкьявик. Здесь Колесникову уже приходилось бывать, причем дважды. В первый раз, когда он во время войны с Британией разнес здесь всю посуду, а второй – уже после капитуляции островной империи. Тогда исландцы, вспомнив, наверное, о предках-викингах и воспользовавшись творящимся в Германии бардаком, решили поиграть в независимость. Пришлось наспех вразумлять. К счастью, в правительстве Исландии сидели отнюдь не дураки, которые живо посчитали число вымпелов на горизонте, убытки, которые нанесут германские корабли в случае, если не удастся договориться. После этого они сравнили результат с теми выгодами, которые дает статус провинции с высокой автономией, и решили не доводить до конфликта.

Вот только Колесников в тот момент думал уже совсем по-другому. Он устал за последние месяцы настолько, что хотелось кого-нибудь убить. Претворять свою идею в жизнь он, конечно, не стал – любое дело не стоило доводить до абсурда. Тем не менее, правительство Исландии за попытку сепаратизма было арестовано в полном составе. Простые же островитяне, видя такое дело, предпочли заткнуться и не мешать серьезным людям делать серьезные дела. Так что сейчас в распоряжении новообразованного альянса имелась неплохая, очень удобно в стратегическом плане расположенная база, и именно с нее решено было начать последний бросок на Америку.

Однако события последних лет приучили Колесникова думать не только о военных аспектах вопроса, поэтому ему очень не понравилась самодеятельность японцев. Именно из-за этого он не торопился, вдобавок, задействовав силы разведки. В нюансы того, что и как они там проворачивали, он принципиально не лез, считая, что работу должны делать профессионалы, а вот о том, какой должен был оказаться результат, какие преференции получат участники операции при успехе и какие последствия будет иметь неудача, постарался объяснить предельно четко. И, как обычно, не скупился ни на посулы, ни на угрозы. А о том, что слов на ветер адмирал не бросает, знали все.

Разведчики впечатлились. Разведчики постарались. И, как показали дальнейшие события, справились. По насквозь неофициальным, но при этом считающимися в США абсолютно надежными каналам прошла информация, что выход флотов на позиции – не более чем демонстрация. Мол, должны немцы, верные союзническому долгу, продемонстрировать японским союзникам всестороннюю поддержку, вот и показывают готовность вмешаться. Демонстративно, ни от кого не скрываясь. Ну разве так серьезные дела делаются? Остальных же и вовсе только для массовки привлекли, поскольку ни итальянцы, ни русские на море воевать не умеют. Это же все знают…

Американцы купились. В иной ситуации, возможно, они вели бы себя иначе, но сейчас у них образовался настоящий цейтнот по времени. Японцы время зря не теряли и, используя завоеванное превосходство на море и в воздухе, стремительно развивали успех. В отличие от прошлой истории, у них не было второго противника в лице Великобритании, и потому они смогли сконцентрировать силы на ударе по США. Стремительным ударом захватив Филиппины, причем так быстро, что американцы даже не успели организовать сопротивление, Ямамото принялся развивать успех, ставя под контроль один остров за другим. Потом успешный десант на побережье Австралии, захват Сиднея. Колесников, узнав об этом, только головой покрутил – логика японцев оказалась для него непостижимой. Лично он предпочел бы захватить Гавайи, весьма удобное со стратегической точки зрения место. Плюс тот же самый Пёрл-Харбор с его отлично развитой инфраструктурой… Но в японском генеральном штабе, очевидно, руководствовались иными соображениями.

Ну, их дело. Колесникова не особенно интересовали пока что японские завихрения, главное, чтобы силы противника на себя исправно оттягивали. Куда важнее сейчас был тот факт, что японский флот обстрелял с моря города Сан-Франциско, Лос-Анджелес и Юрика. Ничего особенного в военном отношении эти налеты не принесли, поскольку обстрел велся с дальней дистанции, подставляться под ответный удар японские крейсера, участвовавшие в набегах, не желали. Но с пропагандистской точки зрения смотрелись красиво. Для японцев, естественно.

А вот в Америке веселье по этому поводу началось нешуточное. Страна, не привыкшая, что ее обстреливают, отнеслась к данному обстоятельству крайне нервно. Вдобавок, когда снаряды упали на Фабрику Грез. Ну, поблизости от Фабрики Грез. Ну, где-то в районе расположения этой Фабрики. В общем, визгу было столько, что неосторожно оказавшиеся поблизости могли и оглохнуть.

Где-то в стране, имеющей во главе короля, диктатора или какой-либо еще жестко централизованный орган власти, на вопли можно было бы не слишком обращать внимания, действуя спокойно, методично, продумывая каждый шаг, благо непосредственной угрозы территории США, в общем-то, пока и не существовало. Все силы и средства Япония бросила в другом направлении, это было хорошо видно даже стороннему наблюдателю. Но там, где президента избирают – или не избирают, где власть доллара, конечно, велика, но у каждого гражданина в кармане ствол, с помощью которого он может и покритиковать… В общем, реагировать пришлось. И как всегда, в условиях нехватки времени, далеко не все последствия были продуманными.

Для начала в США провели вполне резонную операцию по изоляции живущих в стране японцев. Их считали потенциальной «пятой колонной», и, в общем-то, обоснованно. Около ста двадцати тысяч человек было интернировано в лагеря, отстроенные в штатах Арканзас, Калифорния, Юта и других, где, по мнению компетентных органов, они уже не могли представлять такой уж серьезной проблемы. Кроме того, часть разместили на территории недавно поставленной под контроль США Канады. Судя по тому, с какой оперативностью были проведены мероприятия, такой вариант родился в голове инициаторов отнюдь не за пять минут и прорабатывался в деталях.

Однако если первое действие американцев выглядело вполне логичным, то второе – по меньшей мере спорным. Исторически военно-морские силы США делились на две части, базирующиеся в Тихом и Атлантическом океанах. И не зря американцы так трепетно относились к контролю за Панамским каналом – по сути, это была единственная артерия, позволяющая быстро перебросить боевые корабли с одного театра на другой, чтобы усилить соответствующую группировку. Корабли США строились, исходя из возможности прохода этим каналом, что накладывало определенные ограничения на их размеры. И, как и средиземноморские коммуникации для Британии, этот канал являлся стратегически уязвимым местом для США.

Взяв за основу информацию о том, что атлантическое побережье можно считать безопасным, американцы практически моментально начали переброску части своего флота с Атлантики на Тихий океан. Ушли два авианосца, «Йорктаун» и «Хорнет», шесть линейных кораблей, включая два новейших, только что спешно достроенных. Эти линкоры типа «Айова», отлично вооруженные и быстроходные, Колесников не без основания считал наиболее грозными противниками. Ну и более трех десятков кораблей поменьше, класса эсминец- крейсер, тоже отправились на усиление терпящего одно поражение за другим Тихоокеанского флота США, что вполне устраивало злорадно потирающих руки адмиралов, наблюдающих за процессом из Рейкьявика.

Такого рода операции, как переброска практически целого флота, мероприятие чрезвычайно масштабное, требующее и подготовки, и расчета, и отлаженной логистики. Времени на подготовку у американцев не имелось, однако амбиции могут сдвинуть такие горы, о каких ум и талант не смеют даже и мечтать. Так вот, амбициозных адмиралов в Америке хватало, а вот откровенных бездарностей среди них практически не наблюдалось. И контрадмирал Мак-Кенн, флотоводец и инженер, сумел пропихнуть армаду сквозь игольное ушко канала прежде, чем японцы сообразили его заблокировать. А потом их стали больно бить…

«Шарнхорст» пришел в Галифакс на рассвете, когда солнце только-только начало окрашивать воду в бухте в золотисто-алый цвет. Зрелище было нереально красивое, и Колесников, глядя на него, улыбнулся – он вообще часто в последнее время улыбался, когда был убежден, что его не видят. Репутацию души компании он, точнее, Лютьенс, и без того имел устойчивую. Перебарщивать не стоило. Другое дело, его самого удивляло такое поведение – в той, прошлой жизни особо веселым нравом он не отличался. То ли остатки личности немецкого адмирала давали о себе знать, то ли просто нынешняя жизнь ему подходила больше, чем прежняя, куда более пресная. А может… Да и мало ли, что может быть. Колесников с определенного момента просто перестал ломать голову над ерундой, резонно полагая, что есть дела поважнее.