– Все зависит от вас, братцы, – сказал он артиллеристам, не погнушавшись собрать всех, и офицеров, и нижних чинов. Кто-то мог быть не в восторге, однако же – какая разница? Если корабль пойдет на дно, все они будут плавать в одной и той же воде. И в том, что сдаваться никто не собирается, тоже понимал весь экипаж. Смерть предпочтительней позора. Случаев, подобных «Рафаилу»^[3], в русском флоте быть не должно!

Британцы, очевидно, поняли все и сразу, аккурат в тот момент, когда успевший набрать приличную скорость корвет резко, почти валясь на борт, начал разворот. К тому времени дистанция между кораблями составляла не более семидесяти саженей^[4], и носовые орудия британцев уже вовсю перестреливались с кормовыми у русских. Впрочем, без особого эффекта вследствие качки и слабости самих орудий. Реакция британцев была мгновенной, они начали замедляться и, в свою очередь, разворачиваться. Вот только и остановить, и развернуть корабль водоизмещением две тысячи триста тонн – не такое простое дело.

В результате в момент русского залпа «Леопард» оказался в крайне невыгодной позиции, уже подставив борт, но еще не имея возможности ввести в дело свою артиллерию. Да еще и сократил дистанцию почти на двадцать саженей, что позволило «Князю Варшавскому» ударить практически в упор.

Стоит признать, русские артиллеристы показали класс. Полдюжины дырок, проделанных в борту и надстройках ядрами не самого крупного калибра, и одно разбитое орудие… Неприятно, однако совсем не смертельно, даже не слишком опасно. Однако попадание в левое гребное колесо – это куда хуже, для парохода фактически паралич. Фрегат мгновенно потерял управление, и, хотя развернувшийся корвет прошел мимо него встречным курсом на небольшой дистанции, его залп пропал втуне. Попасть куда-то с выписывающего непредсказуемую циркуляцию и быстро теряющего ход корабля – это надо не только постараться, но и крепко поймать за хвост удачу.

Заработав на проходе всего одно практически безобидное попадание в надстройке и успев ответить из кормовых орудий, корвет лихо проскочил мимо противника, продолжая разворот, и, ловя развернувшимися парусами ветер, прошел за кормой британца. Теперь Беренсу противостоял лишь один противник.

Изначально расчет окрыленного первым успехом Беренса был прост, как гвоздь, и надежен, как удар кувалды. Орудия левого борта разряжены? Плевать! Все равно «Леопард» стопорит машину, иного варианта вернуть хоть какой-то контроль за фрегатом не просматривается. Значит, какое-то время он фактически выключен из боя, шансы дотянуться до наглого русского есть только у кормовых орудий, а это несерьезно. Стало быть, противник у него сейчас один.

Оставалось всего два варианта. Или заметно отставший от головного корабля британец будет выдерживать прежний курс, и тогда корвет, повернув, имеет шанс «обрезать» ему нос. В сторону противника смогут работать все орудия ранее не стрелявшего правого борта, а тот ответит разве что носовыми. Удачный продольный залп в упор вполне может нанести противнику серьезные повреждения, и дальнейший ход боя зависит исключительно от его результатов. Или сбежать, пользуясь форой, или добить, если очень повезет, или еще что.

Второй вариант – это если британцы начнут поворот. Тогда держать курс – и проскочить по носу или корме противника. Разумеется, обстрелять его не получится, орудия левого борта только что разряжены, но и он достанет «Князя» разве что из одного-двух орудий вне зависимости от того, куда повернет. Это вполне можно вытерпеть.

Беренс не учел лишь одного нюанса. Британский капитан не уступал ему ни в опыте, ни в тактическом мышлении. Скорее, даже превосходил – столько, сколько британский, не плавал ни один флот в мире. И возможные действия своего визави он просчитал мгновенно.

Хладнокровно дождавшись момента, когда корвет начал поворот, обозначив тем самым свои намерения, англичанин фактически зеркально его повторил, ложась на параллельный курс. Небольшое отставание он компенсировал лучшей маневренностью парохода, и в результате корабли встали борт о борт на «пистолетной» дистанции, после чего обменялись мнениями о происходящем.

Корпус «Князя Варшавского» задрожал от ударов. У русских оказалось больше орудий, англичане брали калибром. И, в принципе, обе стороны пытались обездвижить врага. Русские старались поразить огромное, неуклюжее гребное колесо, и это им вполне удалось. Все же кораблям со столь ярко выраженной уязвимостью клинч противопоказан. Но и британцы не остались в долгу.

Когда грот-мачта его корабля, не пережив удара ядра, начала медленно и величественно рушиться, Беренс не сдержался и выдал такую тираду, что ей позавидовал бы и матерый боцман. Но делу это помогло мало, корабль, неожиданно обретший новую точку опоры, загребающую воду, резко накренило и начало разворачивать. Матросы немедленно принялись рубить ванты, чтобы освободиться от тяжелой конструкции. Повезло еще, что никто не оказался за бортом…

Это был еще не конец. Без одной мачты корабль частично сохраняет ход и даже кое-как может маневрировать, однако на том сюрпризы британца не закончились. На борту «Одина» находился взвод морской пехоты, и капитан использовал этих людей наилучшим образом.

Когда-то давно, при Трафальгаре, французы применили тактическую новинку, стоившую жизни адмиралу Нельсону. На мачтах они расположили стрелков, которые ружейным огнем нанесли серьезный урон британским командам. Правда, решающей роли это не сыграло, но сейчас британцы, имея под рукой хорошо обученных стрелков, повторили сей прием, творчески его дополнив. У них было на борту изрядное количество стрелкового оружия, и каждый из морпехов имел в запасе три-четыре заряженных ружья. Шквал свинца будто жуткая метла прошелся по палубе корвета.

Беренс, как ни удивительно, сохранил хладнокровие. Учитывая, что он был мишенью номер один и получил сразу две пули, одну в плечо, а другую, вскользь, по ребрам, это само по себе удивительно, а он даже не выругался. Наверное, выложился полностью при виде падающей мачты. И, благодаря этому, он сумел сохранить управление кораблем, а матросы, несмотря на потери, видя командира, стоящего на мостике и спокойно отдающего приказы, не превратились в обычную толпу. Более того, Беренс даже всерьез подумывал о том, чтобы продолжить бой, но на мачтах британских кораблей уже суетились матросы. Еще немного – и они поднимут паруса и смогут дать ход. И Беренс сделал, пожалуй, наиболее правильный выбор – ушел, благо фора по времени у него имелась немалая.

В Петербурге его действия признали правильными, наградили орденом Святого Владимира третьей степени, и после лечения он получил под командование вожделенный линкор. Только вот адмиральского чина так и не дождался. Лишь выходя в отставку, он стал контр-адмиралом, что было, несомненно, весьма обидным. Так… подсластили пилюлю. И до конца жизни он считал, что подгадил ему папаша того мичмана, так и не узнав истинных причин высочайшего неудовольствия своей особой.

* * *

– Что будем делать, вашбродь?

Александр повернулся к Гребешкову, стараясь при этом сохранить бесстрастное выражение лица. Стоит признать, это было непросто – все же впервые в жизни он наблюдал настоящее морское сражение. Да еще и осознавал, что самым позорным образом, вместо того, чтобы быть в его гуще и исполнять свои непосредственные обязанности, позорно отсиживался на берегу. Тот факт, что эта ситуация явилась сочетанием приказа командира и стечения обстоятельств, в его глазах мало что менял.

Судя по реакции унтера, ему это вполне удалось. Ну, да и неудивительно, дядя, брат матери, служил в лейб-гвардии Измайловском полку, научил. Как он говорил, умение держать морду кирпичом для гвардейца первое дело. К слову, во время учебы пригодилось не раз – отцы-командиры обожали распекать нерадивых гардемаринов, а Александр был кем угодно, только не образцом дисциплины и прилежания.

– Что делать, что делать… Ждем ночи, потом садимся в баркас и уходим отсюда.

Гребешков молча кивнул. Тянуться во фрунт не было смысла, да и не слишком жаловал подобное мичман. Чай, не императорский смотр. Остальные матросы – а они, движимые любопытством, подтянулись, да так, что увлеченный наблюдением за сражением Верховцев их даже не заметил, – переглянулись.

– Вашбродь, – осторожно влез один из собравшихся, за отсутствием Гребешкова, самый авторитетный. Впрочем, уровень авторитета здесь был, скажем так, относительный. Все, кроме унтера и Сафина, первогодки, примерно одного возраста с самим мичманом. – А как же приказ?..

Ну да, нюансы приказа все знают. Специально никто их до нижних чинов не доносит, однако же специфика их миссии такова, что шила в мешке не утаишь. Да и то сказать, мало ли что может случиться с командиром. Гребешков что-то нечленораздельно рыкнул, показав молодому внушительный кулак, но Александр только отмахнулся:

– Оставь, Иваныч. Пустое… Нам вместе рисковать, лучше, чтобы понимали. Так вот, братцы, основной приказ мы выполнили. Знак уничтожили. Ждать корвет… Сами подумайте, как он сможет за нами вернуться? Грот-мачты нет, значит, и плестись он будет еле-еле. Здесь два английских фрегата, а значит, и что-то посерьезнее может найтись. Вроде целого флота. Я на месте Беренса не стал бы рисковать кораблем, один раз он прорвался, но второй раз уйти ему не дадут.

– Вашбродь, а может, тогда лучше пехом?

– Сдурел, Савелий? Мы на острове. Ты по морю, аки посуху, идти собрался? Так то разве что Христу удавалось. И то, я думаю, дело было зимой.

Громовой хохот был ему ответом. Матросы хлопали товарища, обретшего новое прозвище, по плечам, да так, что пыль летела. Обстановка моментально разрядилась. Что, впрочем, было предсказуемо.

Александров был, по сути, мальчишкой, но субординация – наше всё. И потом, все собравшиеся подспудно сразу поняли – ждать помощи бесполезно. А потому и вопросов больше не возникло. Оставалось замаскироваться, грызть твердые, как камни, сухари да с ненавистью рассматривать силуэты британских кораблей. Жаль только, они, похоже, никуда не собирались уходить.

Их капитаны, очевидно, хорошо понимали, что в незнакомых водах и с поврежденными машинами гоняться за корветом слишком рискованно. Да и бесполезно, чего уж там. До сумерек точно не догонят, а там им придется отдавать якоря и ждать, иначе вылететь на мель проще, чем высморкаться. За это время корвет уйдет далеко, а главное, неизвестно куда. У беглеца одна дорога, у преследователей тысяча. И вывод был прост: незачем тратить время и силы, заняться собственными проблемами куда важнее.

А проблем у них, к слову сказать, хватало. Несмотря на относительно небольшой калибр орудий корвета и, соответственно, их ограниченные возможности, пробоины следовало как можно скорее заделать. Да и с гребными колесами что-то надо было решать. Вот и стучали топоры, звенел и лязгал металл да разносились над морем слова и фразы, смысл которых был понятен любому без перевода. В общем, нормальный процесс ремонта в море, чего уж там.

В результате корабли простояли до вечера, потом нарушали тишину грохотом и руганью всю ночь. Впрочем, измотанным русским морякам не мешали спать ни шум, ни мокрая одежда. Сбившись в кучу и накрывшись всем, чем можно, они спали. А утром снова наблюдали за британцами, благо погода, а вместе с ней и видимость, улучшилась. Британцы, правда, немного утихомирились, но разводить пары начали только ближе к полудню. Русские моряки наблюдали, как они, подпирая низкое балтийское небо столбами дыма из труб, величественно двинулись прочь. Двигались неспешно, уверенные в своих силах. И лишь после того, как корабли скрылись из виду, русские перевели дух. Их не пытались искать, скорее всего, даже не подозревали о том, что на острове осталась группа русских моряков, но все равно присутствие врага на расстоянии прямой видимости изрядно действовало на нервы.

К вечеру они смогли, наконец, чуточку расслабиться, подсушить одежду и поесть горячего. Самой большой проблемой было то, что с собой, высаживаясь, они взяли те же самые сухари, и ничего больше. Все же дело планировалось короткое, и, хоть и понимали, что могут случиться проблемы, все равно многое не продумали.

Однако выручил все тот же многоопытный Гребешков. У помора рыбалка в крови, так что буквально за час он ухитрился добыть разнокалиберной рыбешки достаточно, чтобы если не объесться, то хотя бы заглушить голод. А то грести на одних сухарях, которые вдобавок уже кончились, то еще удовольствие. Так что вечер внушал осторожный оптимизм, хотя, конечно, сомнения закрадывались.

Самое главное из этих сомнений озвучил все тот же Гребешков. Когда гребцы уже садились в шлюпку, он, пользуясь тем, что их разделяет приличное расстояние, осторожно тронул Александра за плечо.

– Вашбродь, разрешите обратиться?

– Давай, Иваныч. И можешь на «ты», пока никто не слышит.

– Спасибо, вашбродь. Александр Александрович, скажи… Мы хоть доберемся?

– Ну, я не Колумб, но и Балтика – не Атлантический океан. Малость поменьше будет.

– А… Ночь?

– Выяснило, так что по звездам пойдем. Я какой-никакой, а штурман. Все, пошли. А то нас заждались уже.

Разговор он, честно говоря, свернул, чтобы скрыть неуверенность. Подчиненные не должны сомневаться в том, что их командир все знает наперед и убежден в своей правоте. В ином случае возможны осложнения, причем очень неприятные. Случались прецеденты. И вот как раз в том, что он прав, Верховцев уверен не был.

В одном он ошибся точно. Рассчитывал, что до намеченного им места они доберутся еще до полуночи, однако потребовалось часа на два больше. Все же молодые матросы не могли грести так же долго и мощно, как отборные крепыши из тех, что составляли команды разъездных катеров. Там капитаны собирали отборных людей, а здесь и сейчас… Хрипят, как лошади, то и дело «ловят щук»^[5] и совершают кучу мелких ошибок, обычных для неопытных гребцов. В общем, шли долго, устали сильно, однако же добрались, хотя Александр уже всерьез опасался, что ошибся в расчетах и направляются они куда угодно, кроме того места, что ему требовалось.

А волноваться было о чем. Как ни крути, а такой переход – всегда риск. Если же нарвутся на кого-то… Оружия у них – пара карабинов да пистолет. Много с таким навоюешь?! Тем не менее они дошли до острова, такого же пустого, как и место начала их одиссеи. Более того, они уже здесь бывали, точно так же разрушив навигационный знак, как раз накануне последней высадки. Можно сказать, знакомые места!

Здесь хотя бы нашлось место, где можно было развести огонь, не опасаясь быть замеченными. Свет ночью, с моря, видно далеко, но имелась маленькая, аккуратная ложбинка, зажатая между голыми камнями. Красно-коричневые глыбы местного гранита, словно бастионы старинного замка, надежно отсекали свет, хотя сами при этом искрились, словно усыпанные миллионами крошечных зеркал.

Как говорил один из многочисленных приятелей-собутыльников Верховцева, студент Горного института, созданного стараниями Екатерины Великой и, наверное, лучшего в своем роде учебного заведения в Европе, связано это с огромным количеством слюды. Может, и так, хотя, говоря по чести, Александра тогда его рассказы интересовали поскольку-постольку. Вообще, области интересов молодых людей сходились на выпивке и женщинах, которых студент, на зависть будущему офицеру, ухитрялся находить с легкостью невероятной. Все же горы и моря чем-то близки. Наверное, людьми, которые ими занимаются…

Хорошо еще, с дровами проблем не было, не пришлось среди ночи ползать-искать. Штормами на берег накидало изрядно топляков^[6], некоторые, особенно оказавшиеся далеко от уреза воды, лежали, похоже, не первый год. Оставалось только протащить их к месту стоянки, что совсем не сложно даже в темноте. Конечно, до конца дрова не просохли, но умеючи можно разжечь что угодно. С малолетства хаживавший на охоту Александр умел, его унтер – еще лучше, да и остальные тоже не пальцем деланные. В общем, не так и плохо устроились.

Измотанные переходом гребцы заснули практически мгновенно. Добровольно взявший на себя самую тяжелую, «собачью» вахту^[7], да следующую – тоже, Александр откинулся спиной на удачно подвернувшееся бревно и хмуро разглядывал костер. Физически переход измотал его чуть меньше остальных, но нервное напряжение было таким, что, наверное, он сейчас не смог бы заснуть, как ни старайся. Ничего, днем отоспится.

Тяжело ступая, подошел Гребешков. Устало сел рядом, поворошил костер длинной палкой. Тот в ответ выбросил сноп искр и волну ровного, сухого жара. Отсветы пламени заиграли на небритых щеках матроса, заставив сверкнуть, как намасленные, шикарные, пшеничного цвета усы.

– Что, вашбродь, не спится?

– Не хочется пока. Иди, передохни.

Гребешков кивнул, вытащил кисет. Сшитый из кожи, с хорошо навощенными швами, он сохранял табак в сухости, несмотря на любой дождь. Александр невольно принюхался… Что же, табак не лучший. Да и откуда у простого матроса деньги на по-настоящему хорошее курево? Не солдатская махорка, и то ладно.

– На, Егор Иваныч, угостись.

– Благодарствую, – Гребешков принял у мичмана кисет, такой же, как и у него, аккуратно зачерпнул содержимое, набил трубку и, выловив из костра подходящий уголек, раскурил. Над землей поплыл мягкий, с едва заметным оттенком вишни, дымок. Глядя на то, как Александр прячет кисет, удивленно приподнял брови: – А сами?

– Не хочется пока. Как-нибудь позже.

В словах Верховцева не было ни тени рисовки. Действительно, не хотелось – он вообще не любил курить. Просто так уж повелось со времен Петра. Не куришь – значит, против нового, против царя, и вообще вроде как не совсем настоящий мужчина. В лицо такого не скажут, конечно, однако подумать могут, а шепоток за спиной – это неприятно. Особенно для мальчишки, едва-едва вступающего во взрослую жизнь.

Нет, конечно, были и те, кто мог отмахнуться от всеобщих неписаных правил. Только это чаще всего люди состоявшиеся, занимающие определенное – и немаленькое – положение. Александр себя к таким отнести не мог при всем желании, а потому иногда вынужден был курить. Хотя бы просто, чтоб не выбиваться из компании. Ну и таскать с собой табак, причем хороший, тоже приходилось. Курить – но не злоупотреблять этим. Вот и сейчас не хотелось совершенно.

Они некоторое время сидели, думая каждый о своем. Потом унтер поинтересовался:

– Александр Александрович, вот ты мне скажи. Доберемся мы?

– А почему нет? – искренне удивился мичман. – Если все нормально, еще переход, и будем на материке. Там найдем лошадей – это быстрее, чем на шлюпке.

– Оно так… Вот ведь не повезло нам. И кто эту затею с навигационными знаками выдумал только…

– Я, – вздохнул Александр.

– Ты? – изумлению в голосе собеседника не было предела. – И кто ж тебя, такого умного, послушал?

– Отец. Он ведь у меня капитан первого ранга, при штабе служит. Я ему сказал, он там сослуживцам пересказал, а дальше автором стал кто-то из адмиралтейства. Ну, ты сам понимаешь, как это бывает.

– И не обидно?

– Чему?

– Ну, старался, придумывал, а награду кто-то другой на грудь повесит.

– Да нет. Главное, чтобы Отечеству на пользу пошло. А награды – да будут они еще. Какие наши годы.

Гребешков хмыкнул, но спорить не стал. В конце концов, у их благородий все не как у людей. Докурил – и отправился спать, чтобы через пару часов сменить мичмана. Как ни крути, а очень скоро усталость возьмет свое, и парень вряд ли выдержит. Так что лучше подменить – и не создавать молодому командиру ситуации, когда придется стыдиться за то, что уснул на посту.

Стоит признать, что учили в Корпусе неплохо. Во всяком случае, до берега к следующему утру они добрались. Впрочем, промахнуться мимо континента вообще затруднительно, так что за подвиг сие достижение мичман не считал. Ну, переход и переход, бывает. А что самому приходилось на веслах сидеть – так что с того? В пору учебы гардемаринов гоняли, в том числе и в гребле.