Все получилось так, как и планировалось. Рано или поздно баллистика превращается в статистику, и британский крейсер получил наконец первый восьмидюймовый снаряд с «Хиппера». Фугас – кэпитэн цур зее Гельмут Хейе оказался предусмотрительнее своего коллеги с «Адмирала Шеера» – разорвался на палубе британского корабля, сделав относительно небольшую пробоину, зато разнеся вокруг все, до чего дотянулся. В течение следующих десяти минут артиллеристы немецкого крейсера добились еще трех попаданий, выведя из строя одну башню главного калибра, броня которой оказалась совершенно неспособной противостоять германским снарядам. Но главное, скорость британского корабля то ли из-за полученных повреждений, то ли из-за проблем с машинами, начала наконец падать.

Дальше не происходило ничего интересного. Скорее, на взгляд Колесникова, шел объективно необходимый, но неприятный процесс уничтожения практически неспособного защищаться корабля. Вначале «Хиппер», сблизившись с жертвой, без особых усилий выбил ему вторую кормовую башню главного калибра и, похоже, вывел из строя рулевое управление. Потом, легко парировав неуклюжую попытку британского корабля развернуться с помощью машин и ввести в дело носовые башни, окончательно сбил ему ход. Ну, а затем подоспел «Гнейзенау» и, сблизившись с британским крейсером, двумя залпами носовых башен окончательно обездвижил противника и привел к молчанию его артиллерию. Последней точкой стала торпеда с «Хиппера». К тому моменту британский крейсер уже пылал от носа до кормы и был обречен, но немцы ускорили процесс. Колесникову не хотелось рисковать, слишком долго находясь на одном месте, и он приказал поторопиться.

Ну, поторопиться, не поторопиться, а людей спасать пришлось. К счастью, крейсер – не линкор, экипаж заметно меньше, не дотягивает и до шестисот человек, а после обстрела с немецких кораблей он и вовсе поубавился. И все равно из волн подняли около четырех сотен моряков, многие из которых были ранены. Немцы в этом бою получили два попадания шестидюймовыми снарядами в «Гнейзенау», оба без пробития брони.

После окончания спасательной операции Колесников отдал приказ возвращаться на базу. Откровенно говоря, можно было бы и еще попиратствовать, но не хотелось слишком долго испытывать судьбу. Конечно, тяжелые корабли противника на горизонте пока не появились, но мало ли. В спокойную погоду подняли бы в небо самолет и провели разведку, но сейчас такой возможности не было, а значит, можно было и нарваться, особенно учитывая преимущество британских радаров. К тому же Колесников всерьез опасался, что известная своей капризностью силовая установка «Гнейзенау» после нескольких часов гонки может и отказать, причем в самый неподходящий момент, поэтому, отдавая приказ, он не раздумывал. Все, отвоевались.

Однако, как выяснилось, поход был еще не завершен. Утром следующего дня их посетили с визитом британские самолеты, и результат неприятно удивил адмирала. А ведь как хорошо все начиналось!

Утро радовало глаз солнцем и слабой волной и навевало мрачные мысли о том, что сейчас британцы смогут реализовать свое преимущество в авиации. Подумав, Колесников решил поднять в воздух самолет-разведчик, но его приказание запоздало – британцы обнаружили их первыми. Вначале раздался слабый, на грани слышимости, стрекот мотора, а потом сигнальщик доложил об обнаружении самолета.

Маленький темный крестик на фоне неба, казалось, не летел, а еле-еле полз. И, зараза, не собирался улетать, а целенаправленно следовал за эскадрой. Наверняка успел и определить ее курс, и сосчитать вымпелы, и, возможно, идентифицировать участников веселья. При этом он аккуратно держался вне зоны досягаемости зенитных орудий, тем самым заставив Колесникова остро пожалеть об отсутствии в его распоряжении хотя бы плохоньких зенитных ракет.

Впрочем, «спитфайер» висел над ними в гордом одиночестве совсем недолго. Очень скоро он убрался, зато ему на смену пришла дюжина торпедоносцев типа «суордфиш». Откровенно говоря, меч-рыбы, а именно так переводилось название этих самолетов, особого впечатления не производили. С первого взгляда было заметно, что они морально устарели еще десятилетие назад, и ни одна развитая страна, даже Россия, к которой немцы и без нацистов традиционно относились с чувством некоторого превосходства, таких боевых самолетов уже давно не строила. Тихоходные бипланы с неубирающимся шасси, единственным преимуществом которых был короткий разбег, а значит, способность без проблем взлетать с палубы авианосца. Словом, этажерка этажеркой…

Все так, но вот только под брюхом каждой такой этажерки фаллическим символом летчика морской авиации висела торпеда, а Колесников хорошо помнил, что в той, сейчас растворяющейся в небытие истории именно такие самолеты ухитрились остановить «Бисмарк». И повторять судьбу легендарного линкора ему совершенно не хотелось. Под звуки боевой тревоги разбегались по местам орудийные расчеты, и три корабля приготовились к тому, чтобы накрыться от внезапной угрозы куполом из огня и стали. Ну, или попытаться накрыться.

Между тем британские летчики продемонстрировали, что они не только смельчаки (ну да трусы не летают на торпедоносцах), но смельчаки хорошо обученные. Самолеты разделились, неспешно заняли позиции, а затем синхронно атаковали с разных направлений, заставляя немцев распылять свое внимание. Действовали они четко, наверняка подобный маневр не раз отрабатывался и, в конечном счете, принес некоторые плоды.

Как оказалось, зенитных орудий на кораблях стояло совершенно недостаточно, а стреляли немецкие артиллеристы-зенитчики неожиданно паршиво. Снаряды упорно проходили перед атакующими самолетами, бессильно разрываясь в стороне от цели, а «суордфиши» словно заговоренные шли сквозь заполняющие все пространство белые облачка дыма и осколков. А потом эффективность зенитного огня и вовсе упала – корабли принялись отчаянно маневрировать, уклоняясь от сброшенных торпед.

По счастью, единственная торпеда, достигшая цели, не привела к гибели корабля. Хотя выглядело это, конечно, очень эффектно. У борта «Гнейзенау» вдруг поднялся колоссальный пенно-красный сноп воды и пламени – и рухнул, хорошенько облив палубу. Одновременно корабль тряхнуло, да так, что в рубке никто не устоял на ногах. Оглушенный Колесников, наверное, с минуту мог лишь трясти головой, не слыша почти ничего. В общем, спецэффектов море, а результата практически ноль. Пробоина оказалась очень маленькой и к обширным затоплениям не привела, возникший крен не превышал четырех градусов, но все равно неприятно.

Отработав по немецким кораблям, торпедоносцы развернулись и легли на обратный курс. Вслед им до последнего били зенитки, и один из самолетов все же удалось зацепить. Он вывалился из строя и начал постепенно снижаться, оставляя за собой все более четкий дымный след. Потом от него отделились две темные фигурки, над которыми тут же вспухли белые купола парашютов. Самолет же продолжал держаться в воздухе еще некоторое время, после чего вдруг резко пошел вниз и почти вертикально воткнулся в волны.

– Передайте на «Адмирала Шеера», пускай они подберут летчиков. И пускай обращаются с ними по-человечески – они храбрые люди и заслужили этого.

Голос звучал хрипло, в горле пересохло. Наверное, это был неправильный приказ, все же опять потеря времени. Тем не менее, его команду помчались выполнять бегом, все же авторитет Лютьенса на флоте с недавнего времени был непререкаем. Как же, почти легенда, лучший адмирал германского флота. И, надо признать, ему снова повезло – через пару часов погода вновь начала быстро портиться, и новых атак британских самолетов не последовало. То ли они не могли взлететь, то ли просто не нашли германскую эскадру, резко сменившую курс, но главное, кораблям удалось оторваться, и вскоре они вновь заходили в Кильскую бухту.

– …Честно говоря, ущерб от твоих действий для англичан небольшой, хотя пропагандистский эффект, несомненно, имеется.

– А что поделать? – Колесников пожал плечами. – Что получилось – то получилось. Нас заставляли обеспечить активность – мы обеспечили. Как смогли, естественно. Большего от нас сейчас требовать не стоит, все же у островитян подавляющий перевес в кораблях.

– Да бога ради, никто же тебя ни в чем не обвиняет, – Редер устало потер виски. – Вышел в море, победил, еще и пленных целую ораву притащил… Говорю же, пропагандистский эффект неплохой. Но в целом поход малоудачен.

– А вот это еще с какой стороны посмотреть, – усмехнулся Колесников. – Я тут у нашей разведки кое-чем поинтересовался, они поломались, как девочки, но дали.

– И что именно?

– А вот это, – на стол лег девственно белый лист бумаги со всего несколькими цифрами.

– И что это?

– Ничего особенного, всего лишь стоимость страховки морских грузоперевозок. До нашего похода и сейчас. Выросла резко.

– И что?

– Стоимость страховки, – терпеливо, как маленькому, начал объяснять Колесников, – приводит к росту цен на товары. В свою очередь повышается стоимость промышленной продукции и падают доходы населения. Проще говоря, мы увеличиваем инфляцию в Великобритании, одновременно вгоняя их экономику в кризис. А она и так сейчас на ладан дышит. Война. Помнишь, как говорил Наполеон? Для войны нужны три вещи: деньги, деньги и еще раз деньги. И, если мы разорим Британию, она сама упадет к нашим ногам.

– А ты прямо делец, – с непонятной интонацией протянул Редер.

– Просто умею думать и считать. И вообще, вспомни, из какой я семьи. Мне простительно.

Ну, а что поделать, Лютьенс по происхождению ни разу не аристократ, а буржуа, сын торговца. Это на флоте не афишировалось, но и секретом не являлось, в особенности между своими. Редер подумал и кивнул:

– Возможно, ты и прав. Хорошо, будем считать, что твой поход удался. Когда планируешь выйти в море в следующий раз?

– Когда у меня под командованием будут оба линкора, – жестко ответил Колесников. – И ни минутой раньше.

– А если прикажут?

– То пускай ищут другого исполнителя, – в тон ему отозвался Колесников. – Распылять силы ради крайне сомнительных успехов – дело гиблое, да ты и сам это знаешь. Нет уж, с двумя полноценными кораблями мы имеем шанс отбиться даже от линкора, а то и сами его раздраконить. Сам помнишь, что было в прошлый раз. А так, как сейчас, чтобы постоянно бояться – нет уж.

– М-да, у тебя за последнее время очень изменились взгляды на жизнь, – протянул Редер. Колесников разом прикусил язык. Вот так-то, сам того не замечая, переносишь свою манеру общения, а другим, тем, с кем бывший хозяин тела общался постоянно, это бросается в глаза. Мысли возникнуть могут… всякие, и не факт, что удастся списать вопрос на контузию. Вслух же он поинтересовался:

– Это плохо?

– Пока ты побеждаешь – хорошо. Но если проиграешь и выйдешь из фавора, тебе все припомнят.

Редер, опытный придворный политик, говорил дельные вещи. Только не в возрасте Колесникова переучиваются, затраты сил не окупаются. Стало быть, остается побеждать.

– Я постараюсь побеждать и дальше, – усмехнулся он. – Если, конечно, мне развяжут руки.

– Ну-ну, – неопределенно отозвался Редер. – Кстати, как тебе удалось столько добиться в Берлине?

– Все та же пропаганда, – Колесников пожал плечами. – Там ведь сидят не дураки и понимают значение наших скромных в масштабе войны побед. Но звучит красиво, и делу дали ход, а заодно продемонстрировали заботу о флоте. Да, кстати, у меня появилась одна мысль.

– Ну-ка? – с интересом поинтересовался Редер.

– Все же наши корабли типа «Дойчланд», на мой взгляд, недостаточно быстроходны. Нужна модернизация. Сейчас вроде бы затишье, в море их выпускать не планируется, так почему бы и не попробовать?

– Вряд ли это получится сделать быстро, да и дорого выйдет. Бюджет флота не резиновый.

– А ты, Эрих, погоди, не обгоняй крейсер. Я прекрасно понимаю эту проблему, но, повторюсь, есть у меня одна бредовая мысль, как попробовать сделать это и быстро, и дешево.

– Излагай, – секунду подумав, разрешил гросс-адмирал.

– Слышал я в свое время то ли байку, то ли легенду, очень похожую, тем не менее, на правду. Есть в России такой кораблестроитель, Крылов. Слышал?

– Слышал, – кивнул Редер. Немудрено, что он так ответил, все же флот, особенно в странах, которые не числят себя великими морскими державами, очень тесный мир, где все так или иначе друг друга знают или хотя бы имеют представление о существовании того или иного персонажа. – Бывший адмирал Российской империи, пошедший на сотрудничество с большевиками.

– И не прогадавший, – в тон ему ответил Колесников. – Те, кто пошли против, или в Париже таксистами работают, или в земле червей кормят, а он, по слухам, ничего не потерял. Стало быть, умный человек, умеющий заглядывать далеко вперед.

– Ты, я вижу, собирал о нем информацию?

– Специально – нет, но у русских есть хорошая поговорка: слухами земля полнится. Если держать уши открытыми, узнать можно многое, а этот персонаж меня заинтересовал. И есть про него легенда, что однажды, то ли на французских, то ли еще на чьих-то верфях его спросили, почему новый корабль не выдает проектной скорости. Он взял мел, провел на лопастях винта линии и сказал, чтобы укоротили по его отметкам. Это было сделано, и корабль выдал ход даже больше расчетного. Ты понимаешь, к чему я клоню?

– Понимаю, не дурак, – Редер на миг задумался. – Ты хочешь сказать, что этот человек может быстро, одним-двумя решениями и практически без затрат выдать необходимый нам результат?

– Не уверен, но… кто сказал, что нет? Попробовать, во всяком случае, можно. Да и потом, он ведь не один такой. У русских не слишком много рабочих с достаточной квалификацией и не самый лучший станочный парк, но школа у них весьма недурна.

– Можно, – с сомнением в голосе отозвался гросс-адмирал после недолгой паузы. – Вот только как к подобному отнесутся на самом верху? К русским у них отношение весьма предвзятое.

– Наверху, несмотря ни на что, хватает циничных прагматиков. А русских официально в качестве врага никто не рассматривает. Да и потом, разве может человек, выдающий такие решения, быть русским? Он может быть только немцем… или, хотя бы, иметь в предках немцев.

– Интересно, – Редера, похоже, его последний пассаж развеселил. – Ну что же, я не против, попробуй. В конце концов, в рейхе есть специалисты, которые докажут что угодно. Тем более про Россию, где немцев всегда хватало, а вот архивов – нет. Но пробивать будешь сам, твоя идея – тебе и отдуваться.

Ну что же, ход мыслей, вполне приличествующий любому бюрократу. Получится – он поимеет с этого свою долю, как вовремя заметивший перспективу и оказавший всемерную поддержку. Ну а не получится – стало быть, он и слыхом не слыхивал об этой авантюре. Что же, таковы правила игры, не мы их изобрели – не нам их и ломать, тем более что полвека спустя все будет точно так же. Колесников медленно кивнул и сказал:

– Мне нужна будет командировка в Берлин.

На этот раз он ехал на поезде. Можно было, конечно, и самолетом, но, во-первых, ехал Колесников не по вызову, а просто в командировку. Соответственно о месте в самолете пришлось бы просить, а быть кому-то должным лишний раз не хотелось. Во-вторых, ему хотелось посмотреть на Германию не через призму памяти Лютьенса, а своими глазами. Ну и, в-третьих, можно было не торопиться, все равно сейчас проблемы флота отходили на второй план. Во Франции началась заваруха. «Странная война», когда немцы и французы сидели в окопах друг напротив друга с категорическим приказом не стрелять, периодически устраивая совместные офицерские посиделки и даже футбольные матчи, наконец закончилась. Закончилась резко, да так, что никто, ни с той, ни с другой стороны линии фронта, этого не ожидал. Соответственно, все пребывали сейчас в обалдении, кто радостном, а кто не очень.

Колесникова, откровенно говоря, проблемы французов не волновали вовсе. Будучи самую малость националистом, он не любил «галльских петухов», считая их хамами семитской наружности. Может быть, в этом времени они и отличались, но он очень сомневался, и то, как немцы их громили, подтверждало его мнение. А вот самим немцам можно было только поаплодировать.

Насколько он мог судить, опираясь на свои неполные и частично забытые знания, процесс развивался так же, как и в его времени. Немцы, вместо того, чтобы тупо ломиться через линию Мажино, теряя людей, время и силы, нанесли удар по странам Бенилюкса, одновременно одним лихим наскоком выводя из войны и оккупируя Голландию. Танковые дивизии прорвались через считающиеся непроходимыми для тяжелой бронетехники Арденны и сейчас стремительно развивали наступление. А французская армия вместе с британским экспедиционным корпусом быстро теряла боеспособность и в панике отступала, бросая технику и вооружение. Фронт, и без того не имеющий сплошной линии, разваливался на глазах. Вот-вот произойдет чудо под Дюнкерком, и сейчас Колесников думал, стоит ли как-то сыграть на этом послезнании, и если стоит – то как?

Ну а пока он наслаждался неспешной ездой, хотя раньше терпеть не мог поезда. Все перевесили удобный вагон, совершенно не похожий на детище родных РЖД, и пасторальные пейзажи за окном. По этим полям еще не прошли танки, и самолеты не высыпали на них тысячи тонн бомб. Все еще впереди, хотя – кто знает?

А еще в поезде был вагон-ресторан, где повара, не избалованные благами цивилизации вроде микроволновок, тем не менее, ухитрялись кормить и вкусно, и сытно. И шел поезд с невероятной пунктуальностью, прибывая на станции и отходя от них даже, кажется, не минута в минуту – секунда в секунду. И вышколенный персонал… Словом, поездка оказалась недолгой, но ему понравилась.

Как оказалось, в Берлине о нем помнили. Иначе как объяснить тот факт, что знакомый «хорьх» и знакомый лейтенант оказались именно там, где нужно? И вот они уже едут в ту же самую гостиницу, уютное гнездышко для военных чинов в неплохих званиях, но не в первом ряду. И даже тот факт, что Гиммлер уже назначил ему аудиенцию на вечер следующего дня, особого удивления не вызвал. В конце концов, о его командировке было известно, и догадаться, что самый знаменитый на сегодняшний день адмирал Германии едет в Берлин не только с целью инспекции столичных борделей, труда не составляло. А Гиммлер – не дурак и наверняка оценил, что адмирал сдержал данное слово и сумел-таки провернуть пусть небольшую, но успешную военную операцию. Ну что же, это радует.

В гостинице ничего не изменилось, его даже поселили в тот же номер, что и в прошлый раз. Единственно, народу почти не было – все правильно, нечего им в тылу прохлаждаться, все на фронте. Однако на чистоте простыней это не сказалось и на обслуживании в ресторане тоже. И певичка та же самая. Как ее? Елена? Хелен. Именно так. И она адмирала тоже узнала. И от приглашения прогуляться вечером, благо погода была великолепной, тоже не отказалась.

Честно говоря, Колесникова слегка мучили угрызения совести. Все же Лютьенс был женат, имел детей… С другой стороны, жена адмирала далеко, не в Берлине и не там, где мужу приходится геройствовать. Он как попал сюда – так еще ни разу ее не видел. Да и потом, он же ничего противозаконного не делает – так, гуляет и разговаривает. Имеет, в конце концов, адмирал право не только жизнью рисковать, а в промежутках кучей бумаг заниматься? Поэтому, успокоив совесть и плюнув на то, что по местным, без малого пуританским меркам такая прогулка с трудом вписывается в рамки приличий, он посвятил вечер отдыху и восстановлению нервной системы.

Хелен, кстати, в качестве собеседника оказалась куда интереснее, чем ему показалось в прошлый раз. Во всяком случае, не дура, как многие женщины, встречавшиеся в жизни и Колесникова, и Лютьенса. И ее ресторанная подработка – это так, чтобы было, что на зуб положить. Кушать-то хочется, и, желательно, каждый день, да еще и не по разу. А так – студентка, как раз заканчивающая университет, будущая журналистка, гордая тем, что ее статьи даже иногда печатали в какой-то небольшой газете. Платили за них, правда, сущие гроши, но все же какой-никакой повод для самоуважения это давало.