Вначале казалось, что есть еще шансы отбиться. Хотя французские артиллеристы и не блистали подготовкой, что неудивительно для еще не введенного в строй корабля, но они все-таки старались. На пятнадцатой минуте боя эти старания принесли успех, и им удалось влепить снаряд в надстройку «Худа», превратив в металлолом дальномерный пост. В ответ они получили сразу два снаряда, а перед этим еще четыре. Ну а еще через полчаса британцам удалось вывести из строя единственную орудийную башню «Жан Бара», оставив корабль практически беззащитным. Сразу же после этого французский флаг медленно пополз вниз – на «Жан Баре» служили моряки, а не самоубийцы. И легендарный дюнкеркский корсар, в честь которого был назван линкор, мог сколько угодно ворочаться в гробу – это уже ничего бы не изменило. «Жан Бар» сдался.

Нельзя сказать, что британцам этот бой обошелся совсем уж легко. Помимо попадания в «Худ» французы удачно накрыли один из британских крейсеров. Взрыв пятнадцатидюймового снаряда разом вывел из строя половину его артиллерии, а два шестидюймовых проделали дыры в бортах. Словом, дрался линкор неплохо, но результат вышел не в его пользу. Призовая команда британцев быстро взяла линкор под контроль, после чего он взял курс на Александрию.

Однако, несмотря на победу в этом бою, можно было с уверенностью сказать, что операция «Катапульта» с треском провалилась. Британцам не удалось окончательно уничтожить французский флот, и теперь он, сконцентрировавшись в Тулоне, вновь представлял грозную силу, с которой приходилось считаться.

«Мессершмитт» Колесникова неловко запрыгал по взлетно-посадочной полосе аэродрома. Здесь, под Тулоном, она мало чем напоминала берлинскую. Тем не менее, взлет-посадку она обеспечивала исправно. Несколько «девуатинов», стоящих тут же, подтверждали это.

Не успел адмирал вылезти, как к самолету подкатил запыленный «ситроен», и французский лейтенант, на взгляд Колесникова слишком пожилой для такого незначительного звания, буквально выскочил из машины, вытянувшись в струнку.

– Адмирал Лютьенс?

– Есть такой, – буркнул Колесников, снимая неудобный парашют. В полете, конечно, вещь необходимая, но процесс избавления от него каждый раз вызывал у адмирала острый приступ раздражения. Не меньше портил настроение тот факт, что за время пребывания в Италии он не смог посмотреть Рим. Времени не было от слова вообще. А жаль, пускай Ватикан и является, по слухам, бледной тенью питерских (сейчас ленинградских, но это дела не меняет) соборов, но все же хотелось посмотреть, хотя бы для общего развития.

– Лейтенант Лагранж. У меня приказ немедленно доставить вас к адмиралу Жансулю.

– Ну, так доставляйте, – Колесников избавился наконец от проклятого парашюта и, бросив его пилоту, чтобы прибрал, вновь повернулся к лейтенанту. – Что встали-то? Едем, едем.

Глухо зарычал слабосильный мотор, и детище французского автопрома запрыгало по местным ухабам. Никакого сравнения с машинами, к которым адмирал привык в своем времени, да и со здешними немецкими машинами рядом лучше не ставить. Чтобы, значит, не расстраивать ни водителя, ни пассажиров. Однако сумасшедшая скорость в тридцать километров в час, периодически снижающаяся до совсем уж несерьезных двадцати, надоела Колесникову очень быстро. Буквально через пять минут он попросил остановить машину и, выйдя, приказал водителю пересесть. Француз попытался было возражать, но не в том он был звании, чтобы путаться под ногами у адмирала. Оставалось только освоиться с архаичным управлением – и показать класс!

Когда машина затормозила в порту, лейтенант выглядел бледно. Интересно, от восхищения манерой Лютьенса водить машину или от страха? Подумав и решив считать, что все же от восхищения, адмирал щелкнул пальцами перед его носом, выводя сопровождающего из ступора, и поинтересовался, его доставят к командующему, или как? Француз мелко-мелко закивал, кое-как выбрался из машины и предложил следовать за ним. Ну, хвала богам, последний этап прошел быстро и без сюрпризов, катер, доставивший их к исполняющему роль флагмана линкору «Ришелье» – это вам не автомобиль. Тут техника привычная, экипаж опытный, словом, ездить можно.

Жансуль на этот раз выглядел куда бодрее и увереннее в себе. То ли морские прогулки благотворно сказались на его здоровье, то ли осознание того, что его эскадра стала значительно сильнее, и ее теперь и впрямь без соли не съешь. В общем, это был уже не тот вяло пытающийся изобразить гордость человек с поникшими плечами и затравленным взглядом, а спокойный, уверенный в себе профессионал. Вот с таким Жансулем можно было иметь дело.

После взаимных приветствий и предложения подкрепиться (отказываться Колесников не стал – проголодался во время полета) разговор быстро перешел в деловой формат. Убедившись, что британцы и впрямь готовы устроить его флоту локальный армагеддец, французский адмирал стал намного более склонен к продуктивному диалогу. Особенно когда Колесников сообщил ему о захвате британцами «Жан Бара». Узнав об этом, Жансуль скрипнул зубами, и дальнейший разговор шел, как любили говорить в двадцать первом веке, в конструктивном ключе.

Больше всего француза интересовало, на какие преференции он и его люди могут рассчитывать при различных поворотах событий. Как понял Колесников, вопрос о согласовании действий с командованием на повестке дня у Жансуля уже не стоял. Адмирал слишком хорошо знал его нерешительность, а выходить непосредственно на Петена тем более не собирался. Ибо – не уважал. На взгляд Колесникова такой подход выглядел уже явно перебором. Как-никак, не от хорошей жизни старый маршал взялся за грязную работу. Просто остальные разбежались, бросив страну, и кому-то пришлось заняться грязной работой для того, чтобы не потерять все. Но тут уж пускай сами разбираются, для него сейчас было важно получить в свое распоряжение этот флот.

Перспективы, которые он озвучил, выглядели не то чтобы радужно, но вполне приемлемо. Главное, чтобы французы не разбежались, бросив корабли. Помнится, в той истории они частенько так и поступали, но сейчас это значило лишь, что флот достанется англичанам или будет ими уничтожен. Такого количества обученных моряков, которое требовалось для формирования экипажей всех этих кораблей, у Германии просто не было. А и были бы – как их сюда доставить? Но даже если это каким-то чудом произойдет, быстро освоить чужую технику все равно не получится. Колесников понимал, что на данном этапе без французов не обойтись, и вынужден был с этим смириться. Главное же, что француз тоже понимал расклады и явно был настроен поторговаться.

Рамки данных в Берлине полномочий были широки, но отнюдь не беспредельны. Однако предложенный Колесниковым вариант выглядел достаточно щедро. Французским морякам предлагалось на время войны с Британией поступить на немецкую службу, с сохранением званий и жалованьем, аналогичным тому, которое получали немцы. По окончании войны они могли продолжить службу либо отправиться по своим делам. Корабли при этом возвращались Франции.

Конечно, анекдот «такой большой, а в сказки веришь» вряд ли был здесь в ходу, но Жансуль логично усомнился в словах своего немецкого коллеги. Во всяком случае, касательно возвращения кораблей – так уж точно. Против того, чтобы расквитаться с британцами в очередной раз предавшими их, он ничего не имел, зато полагал, что разбрасываться кораблями глупо. Однако на аргумент, что после окончания войны содержать изношенные корабли, которые будут уже не слишком нужны, для Германии окажется слишком накладно, возразить ничего не сумел. Ну а потом Колесников зашел с козырей.

Маршал Петен стар, ему уже за восемьдесят. Конечно, старик еще крепок, но все равно в таком возрасте сложно всерьез заниматься делами. Несколько лет он еще протянет, но дальше просто не сможет поддерживать необходимую для такой должности планку. И когда настанет время уходить, неизвестно, кто придет ему на смену. Профессиональные политиканы уже ввергли Европу в большую войну, и не хотелось бы, чтоб история повторилась. Поэтому будет лучше, если место маршала займет человек, успевший повоевать и знающий цену собственной крови. Если же это будет герой, сохранивший для страны флот, это и вовсе замечательно. И в этом случае Франция, пускай урезанная, сохранится. Насколько она окажется урезанной – ну, тут уж сами разбирайтесь, но, по мнению Лютьенса, мелочиться никто не будет.

Сложно сказать, насколько поверил его словам Жансуль. Однако морковка перед носом выглядела уж больно сладкой. И даже понимание, что, в любом случае, реальная власть останется у Берлина, не слишком портила общей картины. И в результате после нескольких часов ожесточенного торга два адмирала смогли договориться.

Александрия спала. Большой город, основанный еще Александром Македонским, видел многое. Через него проходили, чеканя шаг, грозные римские легионы, по улицам скакала арабская конница. Непобедимый тогда еще Наполеон отметился… Про более мелких вояк и говорить нечего, много их сюда приходило. И где они все теперь? Кости тех, кто прошел дальше, замело песками, потомки оставшихся выродились в совершеннейшее убожество. Город пережил и переварил не одно поколение завоевателей. Сейчас в нем считали себя хозяевами британцы, но их империя уже катилась к закату. Островитяне были такие же временщики, как и все остальные, а город стоял – и намеревался стоять дальше.

В просторном александрийском порту, уверенные в своей безопасности, вольготно расположились десятки кораблей. Торговые – их сейчас, по случаю неспокойного времени, оказалось меньшинство – и военные. Последних собралось неожиданно много.

Здесь расположилась эскадра адмирала Эндрю Каннингема, состоящая из двух линкоров и кораблей поддержки. Сюда же пришли три линкора и авианосец адмирала Сомервилла. Ну, с ним пришли еще пара крейсеров и целая свора эсминцев, однако кто считает эту мелочь в присутствии гигантов? Еще Сомервилл притащил с собой трофейный французский линкор «Жан Бар». Выглядел тот ужасно – изрубленные снарядами, обгоревшие надстройки, полузатопленный, с сильнейшим дифферентом на нос. В общем, наглядная иллюстрация того, что бывает с наглецами, рискнувшими перечить королевскому флоту. И, разумеется, теперь это был законный трофей британцев, который, правда, требовал немалых затрат для введения корабля в строй.

Еще в Александрии стояли французские корабли. Старый, тихоходный, хотя и неплохо вооруженный линкор «Лоррэн», четыре крейсера и эсминцы. Все эти корабли оказались в порту на момент капитуляции Франции, и британцы добились их разоружения. Фактически корабли были в плену, однако захватывать их не стали – не стоили они того. А вот кровь британцам пустить, начнись в порту бой, могли вполне. Так что французы интернировались на относительно почетных условиях и намерены были торчать здесь до тех пор, пока не кончится война.

Город спал. А чего бы и не спать тихому захолустью, отделенному от бушующей в Европе войны пусть небольшим, но все же морем, а от иных неприятностей надежно прикрытому пустыней? Стальная кавалерия Роммеля пока не продемонстрировала британцам, что для хорошего солдата нет иных преград, чем еще лучшие солдаты. Те, кто квартировал здесь, пребывали в счастливом неведении об этом, и в еще большем заблуждении относительно превосходства британских солдат над всеми остальными. Их очередь на разочарование и прозрение была еще впереди. Город спал…

Командиру британского крейсера с редкой фамилией Смит, патрулирующего подходы к порту, сообщили о появлении множественных неопознанных целей за час до рассвета. Откровенно говоря, он намеревался еще поспать, но доклад вырвал его из постели, как пробку. Ничего удивительного – он просто слишком хорошо знал, что его корабль, один из первых «вашингтонских» крейсеров, не блещет ни скоростью, ни защитой, ни вооружением. Построенный в рамках жестких ограничений по всем основным характеристикам, он оказался типичнейшей попыткой скрестить ежа и ужа. Результат тоже оказался соответствующим – и длины маловато, и колется так себе. А главное, устаревший радар (а кто будет запихивать новый на старое корыто, если их и для линкоров-то не всегда хватает) имел крайне посредственные характеристики. Чужие корабли оказались обнаружены, когда до них оставалось не более двенадцати миль.

К тому моменту, как британский корабль начал делать осмысленные эволюции, было уже поздно. Идущая тридцатиузловым ходом французская эскадра вышла практически на дистанцию прямого выстрела и обрушила на крейсер град пятнадцати- и тринадцатидюймовых снарядов. В течение нескольких минут все было кончено. Крейсер буквально разорвало на куски, и французы, выделив один эсминец для спасения экипажа быстро погружающихся в воду раскаленных обломков, устремились дальше.

Гибель крейсера оказалась напрасной. Да, он успел сообщить о появлении чужих кораблей, да и гром орудий над ночным морем разносится далеко, но у британцев просто не осталось времени отреагировать. Слишком долго они пребывали в убеждении, что являются единственной силой в этих водах. Слишком презирали итальянцев. Слишком уверились в пассивности только что сбежавших куда подальше французов. Словом, они привыкли свысока смотреть на остальных – и оказались не готовы к тому, что кто-то сумеет перехватить у британского флота инициативу.

В боевой рубке «Ришелье» Колесников, глядя на уже ясно видимый в тающих предрассветных сумерках берег, в очередной раз повторил:

– Главное, авианосец не утопите.

– Дался он вам… Как вы его в океан-то выведете?

– Это будет уже мой вопрос.

Жансуль безразлично пожал плечами, но комментировать не стал. У него и без разговоров дел было по горло. Поначалу кажущуюся ему безумной идею Колесникова он принял в штыки, но когда ему напомнили, что он не вольный пират, а адмирал, причем теперь уже германского флота, скрипнул зубами и подчинился. А сунув голову в капкан, отступать уже поздно. Теперь или победить – или на дно.

Вообще, Колесников эту мысль крутил в голове все то время, пока летел в Тулон. Благо, как раз времени-то хватало. Та же операция «Катапульта», роли только поменять. Взять быстроходные корабли – и зажать англичан в их собственном порту, благо, куда они направились, итальянцы смогли установить точно. Конечно, жаль, что не получится взять с собой два старых дредноута – их орудия оказались бы не лишними, но тащить с собой эту тихоходную рухлядь означало упустить время и утратить эффект внезапности. А на внезапности, собственно, и строились все планы Колесникова. В открытом бою противопоставить британцам ему было попросту нечего, все же ни «Дюнкерк», ни «Страсбург» на полноценные линкоры не тянули. Да и не дойдет до нормального сражения – британцы поднимут самолеты, разбомбят, забросают торпедами, а затем корабельная артиллерия добьет уцелевших. Нет, атаковать первыми в то время, когда тебя не ждут, единственный шанс. Дохленький, конечно, и риск запредельный – но Колесников за свое недолгое пребывание здесь уже привык рисковать.

Эх, будь у него под рукой проверенные делом немецкие моряки… Или русские. Увы, приходилось работать с теми, кто есть. Как говорится, за отсутствием гербовой можно писать и на клозетной.

Впрочем, и так получилось на удивление неплохо. Французские моряки были насколько можно подстегнуты желанием отплатить британцам, осознанием того, что проигрыш равносилен смерти, и хоть какой-то перспективой. Пускай и немецкой, но все же. Колесников не скупился на обещания и под конец даже начал опасаться, что в Берлине его не так поймут. Однако же, когда простому матросу обещают, что если он будет храбр, то поместье на завоеванной территории ему обеспечено, это неплохо поднимает воинский дух. Помнится, начиная завоевания, Гитлер именно так стимулировал немцев. Так почему бы и не повторить удачный ход? Теперь оставалось посмотреть на результат.

И никаких извращений с ультиматумами. В порту еще только-только начиналось шевеление, а французские корабли уже заняли позиции и открыли плотный огонь. Линкор, два линейных и четыре тяжелых крейсера сотрясались, их орудия развили максимальную скорострельность. В такой ситуации сложно целиться, но это компенсировалось малой дистанцией боя, а снаряды, ушедшие с перелетом, закономерно попадали в город. Чужой город, который не было пока резону щадить.

Британцы не были трусами и отвечать начали не сразу, но очень быстро. Тем не менее, первые минуты артиллеристы французской эскадры работали, словно на полигоне, и результат оказался закономерен. Вначале под раздачу попал очень удобно расположившийся линкор «Куин Элизабет». Старый корабль, построенный еще к той войне и считавшийся тогда вершиной корабельной архитектуры, к началу боевых действий всерьез устарел, и никакие модернизации уже не могли исправить положение. Откровенно говоря, на слом он должен был отправиться еще пять лет назад, и только резко обострившаяся международная обстановка и нехватка у Британии денег на постройку новых кораблей взамен устаревших позволили ему остаться в строю, а не пойти на иголки.

Результат оказался вполне закономерным. Броня корабля, изначально не самая толстая, не предназначалась для противодействия современным снарядам, выпущенным из современных же орудий. В течение пятнадцати минут корабль получил не менее двух десятков попаданий только главным калибром «Ришелье». Потом над третьей башней уже вовсю горящего линкора взлетело вверх ослепительно белое пламя, практически мгновенно сменившееся клубами черного дыма. Удачный снаряд достал до порохового погреба, и детонация боезапаса буквально вырвала старому кораблю днище, заодно подбросив вверх бронированную крышу башни, которая, бешено вращаясь, взлетела выше мачт. Остальные орудия моментально прекратили огонь, а спустя пару минут линкор, сильно накренившись, лег на грунт.

Линкору «Рэмиллис» повезло чуть больше. Просто потому, что по нему работал «Страсбург», орудия которого имели меньший калибр. Тем не менее, к тому моменту, когда «Ришелье» закончил расправу над «Куин Элизабет», второй по мощи корабль Каннингема уже перестал отвечать на огонь французов. Обе носовые башни были выведены из строя прямыми попаданиями, а кормовые не могли вести стрельбу из-за перекрывающего им сектор обстрела «Резолюшна». Тот, вначале активно и достаточно результативно отвечавший на вражеский обстрел, после того, как «Ришелье» обратил на него внимание, моментально загорелся. Точность и интенсивность стрельбы корабля резко снизились, а когда нарушилось энергоснабжение башен, и вовсе практически прекратилась. Линкор осел на нос и коснулся форштевнем грунта, что сделало бесполезными попытки дать ход и ему, и «Рэмиллису», который не мог протиснуться мимо собрата.

Тем временем «Дюнкерк» обстрелял британский авианосец, быстро добившись попаданий в летную палубу и сделав невозможным взлет самолетов. После этого линейный крейсер, поддерживаемый парой тяжелых крейсеров, наглухо увяз в перестрелке с «Вэлиентом», артиллеристы которого не только не ударились в панику, но и успели организовать стрельбу. Более того, корабль смог дать ход, и остановить его удалось бы, наверное, только объединенными усилиями эскадры. К тому моменту «Дюнкерку» вести бой оказалось практически нечем – снаряды британцев вздыбили палубу перед носовой башней, наглухо ее заклинив. Во вторую башню угодил снаряд, уничтоживший два орудия вместе с расчетами. Два других орудия уцелели только благодаря спорному новаторству французских корабелов – башни корабля были разделены на две «полубашни». В результате взрыв в одной половине не причинял вреда второй. Теоретически. На самом деле, все находившиеся во второй половине башни получили жесточайшие контузии, и вести огонь, пока не прибежали на помощь оставшиеся не у дел артиллеристы первой башни, было просто некому. Но, в любом случае, выходить с двумя орудиями против сохранившего половину артиллерии британского корабля выглядело извращенной формой самоубийства.