Я сбежал с веранды и начал огибать дом по часовой стрелке. Прошел мимо гаража, сарайчика с верстаком и лыжами. Вот я уже на траверсе, как сказал бы вице-адмирал Хорлин, глухой веранды. Почему-то мне казалось, что Леня должен быть ошиваться где-то поблизости. Самым загадочным моментом в истории с убийством Модеста Анатольевича было исчезновение Фила. А исчез он с веранды. Стало быть, надо осмотреть веранду. Мне, например, хочется это сделать. Лене тоже должно было захотеться.

Но у веранды его не было.

И у теплицы его не было.

И у кучи камней, которые предназначались для подновления фундамента, он тоже не обнаруживался. Ну и хорошо, ну и слава богу, нечего ему тут делать. Я еще раз осмотрелся и удостоверился, что все в порядке. От сердца у меня отлегло, и я понял, как много на нем лежало.

Теперь можно и перекусить. Мне тоже захотелось сырников.

Заканчивая обход дома, я вышел к главному крыльцу, ища по инерции взглядом сторожа.

Куда бы это он мог запропаститься?

Сидит в сторожке? Скорей всего. Где же еще ему быть!

Нет, мне определенно не по себе, когда я не знаю в точности, где он. Все время грызло ощущение, что он заходит ко мне в тыл. Ничего плохого человек мне не сделал, а я до такой степени настроен против него! И здесь мне вспомнилась пригнувшаяся ночная тень, убегающая по крыжовникам от Марусиного окна в сторону сторожки. Мне ничего другого не оставалось, как присоединиться к мнению Вероники Модестовны, называвшей меня «идиотом».

В данный момент именно добродушный и трудолюбивый белорус представляет для меня и Маруси реальную опасность. Не сбежавшие невесть куда Барсуков и Фил, а именно он. Мне страшно захотелось узнать, где он сейчас находится, нестерпимо! И как бы по моей молчаливой просьбе открылась дверь сторожки, и ее обитатель вышел наружу.

Плотно прикрыл дверь.

Куда это он направляется?

К воротам. Сейчас он их закроет… Леня их закрыл, а сам остался с той стороны. Осмотрелся и зашагал налево, то есть не сторону железнодорожной платформы, а в глубь дачного поселка. Что это с ним? Ну, пусть погуляет, а я хотя бы перекушу в свободной обстановке.

7

Леонид шел по неширокой асфальтовой дороге меж двумя стенами высоких деревянных заборов. Солнце отражалось в мелких дождевых лужах, в воздухе чувствовалась тяжелая, лесная сырость. Адмиральские дачные дома стояли в глубине огромных участков, как старые корабли. Было очень тихо, если не считать отдаленного, как бы игрушечного пощелкивания колес ранней электрички. Миновав пять или шесть участков, Леонид не встретил ни единой живой души. Даже бродячей собаки. Понятно, что рано, но странно. Да и не слишком рано, скоро девять.

Дойдя до поворота, сторож, покинувший свой пост, повернул налево. Выбора у него не было, направо открывалось поле, с которого совсем недавно и неаккуратно убрали пшеницу. Поле заканчивалось кладбищем, еще менее привлекательным, чем поле. Однако было понятно, что Леонид при выборе маршрута руководствуется не красотою открывающихся картин, но заранее намеченной целью. Когда ему навстречу показался старичок на велосипеде, Леонид замахал ему рукою, прося остановиться. Старичок остановился. Вид он имел классически похмельный. Глаза красные, к щеке прилипло несколько блесток рыбьей чешуи; одет в выцветшую офицерскую рубашку и синие трикотажные штаны с вытянутыми коленями. На руле велосипеда сетка с пустыми бутылками.

– Слышь, отец, мне бы надо человечка одного разыскать в поселке этом, поможешь, куплю у тебя бутылки по спекулятивной цене.

Утренний велогонщик не торопясь полез в нагрудный карман рубашки, достал оттуда какие-то проводки с маленьким пластмассовым приборчиком, распутал проводки и вставил приборчик в ухо.

– Великодушно прошу прощения, я не расслышал, что вы сказали. Вы не будете так любезны повторить?

Сторож подергал себя левой рукой за правый ус и усмехнулся.

– Извините, бога ради, за беспокойство, я ищу одного человека, он живет в этом поселке, не могли бы вы мне помочь?

– А как называется этот поселок?

– Спасибо, больше вопросов не имею.

– Так вы тоже не знаете? А я специально остановился, чтобы у вас узнать. Жаль, весьма жаль.

Велосипедист достал из уха свое приспособление и начал его сворачивать.

– Это Перелыгино, – торопливо сказал сторож, но было уже поздно.

Старичок в самых деликатных выражениях попрощался с ним и, взгромоздившись на велосипед, покатил дальше. Леонид некоторое время смотрел ему вслед, потом пожал плечами, развернулся и двинулся прежнем направлении. Шагов через двести он снова увидел людей. В открытых воротах очередного участка стояла черная, видно, что из хорошей конюшни, «Волга». Опираясь на открытую переднюю дверцу, покуривала дама в бежевом замшевом пальто. Каблуком своего вопиюще импортного полусапожка она нервно рыла гравий. Водитель машины непростительно задерживался.

– Простите меня, пожалуйста, что я вас отрываю, – сказал Леня, и было непонятно, что он имеет в виду под словом «отрываю». – У меня к вам всего лишь один маленький вопрос.

Бежевая дама достала сигарету изо рта, наверно, от удивления.

– Я разыскиваю Хорлина Валерия Борисовича. Мне известно, что проживает в этом поселке и давно.

– Эта гнида слишком давно проживает в этом поселке.

Леонид скованно улыбнулся, у него не было оснований держаться о Валерии Борисовиче другого мнения, но и солидаризироваться с откровенной бранью в его адрес он своей обязанностью не считал.

– И все-таки где именно он живет?

– Да пошел ты!

Дама окончательно рассталась с сигаретой и уселась в машину. Появился шофер. Он посмотрел на Леонида угрюмо и цыкнул зубом – приятная память о завтраке. «Волга» уехала. Сторож отправился дальше.

Всю необходимую информацию он получил на автобусной остановке от говорливых бабулек с кошелками. Они объяснили, где живет «Лерий Барисыч», и рассказали, как поскорее до него добраться. «Ты сейчас через овраг не иди, после дождя посклизнешься». На вопрос, что за человек разыскиваемый, было ответом пожимание плечами. Одна только бабушка сказала, что «мужик хороший, только ен пьеть».

Леонид улыбнулся выговору и пошел «до мостика», перехватывавшего опасное препятствие где-то посередине. За оврагом пошла совсем другая дачная жизнь. Домики были поменьше, участки тоже, никакого асфальта на улицах. Во дворах все больше запорожцы с отверстыми задними капотами. И вообще все было как-то человечнее, другими словами, народу попадалось навстречу больше.

Дом Валерия Борисовича – одноэтажное деревянное строение в четыре окошка – стоял в глубине захламленного участка: какие-то разбросанные дрова, велосипедные рули, рулон рубероида под чахлой сливой, ходит одинокая и явно нездоровая курица. Леонид немного задержался у калитки – определял, нет ли собаки. Но конечно же в такой обстановке опасного пса быть не могло.

Вошел. Участок наклонялся вниз от уровня улицы, можно было подумать, что домик съезжает куда-то. Оказалось, в сад. Именно сад обнаружил Леонид, обойдя дом с правой стороны. Чахлый, небольшой, запущенный, но однако же вишневый. В мае тут, должно быть, поэтично.

На саде внимание гостя задержалось не надолго. Его привлекла женщина, вышедшая на крыльцо. Седая, как бы немного скрюченная, в сером платке. Она поставила на ступеньку алюминиевую миску с мелкой картошкой и уселась рядом.

– Дайте прикурить, – хрипло сказала она, вынимая изо рта потухшую беломорину.

Сколько вокруг курящих женщин, мельком подумал Леонид.

– Я не курю, – сказал он, чувствуя, что этим заявлением делает себе плохую рекламу.

Женщина неприязненно покосилась на него, взяла из миски картофелину и принялась скоблить ее небольшим ножиком. В силу происхождения, Леонид трепетно относил ко всему, что имело отношение к картошке. Невольно присмотревшись к рукам женщины, он отметил про себя, что с ножом она обращаться умеет.

– Извините, я хотел спросить.

– Спрашивай.

– Это ведь дом Валерия Борисовича Хорлина?

– Можно и так сказать.

– А как бы мне его самого увидеть?

– Никак. Нет его.

«Пьеть», – подумал Леонид.

– Извините, он что, не ночевал?

– А мне почем знать? Может, и не ночевал.

– Прошу прощения, но я хотел бы узнать, а вы кто ему будете?

– Ну, уж не жена! – Женщина начала было смеяться, но смех перешел в тяжелый кашель.

– Вы знаете, мне очень нужно его повидать.

Поймав взгляд женщины на себе, Леонид понял, что производит впечатление обыкновенного, хотя и довольно молодого забулдыги, бродящего по дворам в поисках старого собутыльника. Да воистину по одежке встречают.

– У меня к нему дело.

– Я понимаю, дело.

– Где я сейчас мог бы найти Валерия Борисовича?

– Да где угодно. Может, у Степанчикова, может, в пивной на станции, а может, уже и в Москву уехал. Когда у него есть деньги, он едет в Домжур.

– А у Валерия Борисовича появились деньги?

– Когда у него нет денег, он тоже едет в Домжур.

– Я понимаю, это неловко, но все же… Он что, гонорар получил?

– За что же ему может быть гонорар? – неприятно усмехнулась старушка.

– Понятно. И последний вопрос, где живет этот, как его, Степанчиков?

Подождав немного и поняв, что ему не ответят и на этот раз, Леонид попрощался кивком головы и пошел вон со двора Валерия Борисовича.

Примерно через полчаса был отыскан вышеупомянутый Степанчиков. Он оказался пожилым огородником пристойного вида. Леонид застал его на морковной грядке. Он признал, что по временам принимает у себя в гостях литератора Хорлина, но в последнее время они разошлись. Во-первых, у него, у Степанчикова, зашевелились камешки в желчном пузыре, а Валерий Борисович стал проявлять утомительную склонность к бесконечному распеванию матерных частушек, что неприемлемо.

– У меня ведь две внучки.

– Но вы не единственный его со…сотоварищ здесь, в поселке. У кого бы я его мог найти?

– А что случилось?

– Он не ночевал дома.

Степанчиков усмехнулся.

– Да он почти никогда не ночует дома. И вообще редко спит по ночам. А этих, как вы хотели сказать, со…бутыльников у него тут в округе до десятка, наверно, будет.

Информация хоть и точная, но скудная.

Леонид отправился домой. То есть в свою сторожку. Шел медленно, бороздя сапогами подсыхающие лужи. Выражение походки было рассеянное. Чувствовалось, что человек этот, медленно и расслабленно двигая ногами, о чем-то напряженно думает.

На деревянном мосту, пересекавшем овраг, Леонид остановился. Оперся локтями о перила и долго изучал взглядом это явление местной природы. Овраг этот явно уступал и размерами и славой знаменитому Гранд-Каньону, деревья и кусты, покрывавшие его дно и берега, имели вид чахлый, так что причину интереса, читавшегося в голубых глазах, понять было затруднительно. Пешеходы, проходившие по мосту туда и обратно, косились на сторожа без всякого интереса. Ибо, даже бросившись с перил вниз головой, покончить здесь с жизнью было нельзя.

Трудно сказать, сколько бы он простоял так, когда бы не дождик, капли которого зашлепали по доскам, по его куртке, по листьям растущей внизу ивы.

– Ну что ж, – сказал громко Леонид, – сделаем еще один круг. И трохи почакаем.

Сказав эту, понятную, только ему одному фразу, сторож быстрым шагом направился в сторону дачи покойного Модеста Анатольевича.

Шел он быстро, почти не глядя по сторонам. Но неожиданно остановился, как будто зацепился краем глаза за что-то. Огляделся. Оказывается, остановился он у тех ворот, где полезно побеседовал с бежевой дамой.

Ворота были открыты. Но не так, как в прошлый раз. Неаккуратно, нервно.

В глубине двора, рядом с большой цветочной клумбой, стояла машина. Старая, американская. Машина марки «форд». Машина, принадлежащая Веронике Модестовне Петуховой.

Леонид огляделся, не видит ли его кто-нибудь в этот момент, потом еще раз, явно подбирая место для засады. Ничего подходящего для этой цели поблизости не имелось. Разве что вон тот столб у поворота в переулок. Вместе с растущей рядом акацией он создавал нечто похожее на укрытие.

Несмотря на то что на улице по-прежнему никого не было, Леонид проследовал к столбу неспешным шагом, чтобы ненароком не привлечь к себе случайного внимания. Прижался к пахнущему застарелым креозотом дереву, изображая утреннего алкаша. Распахнутые ворота отлично просматривались с этой точки. На перекладине ворот виднелась фанерная табличка с отчетливой надписью.

«Улица Крузенштерна д. 9»

Дом вице-адмирала Хорлина располагался на улице Сенявина.

Только Леонид задумался над тем, какая может быть связь между этими двумя морепроходцами, как послышался звук хлопнувшей двери. Он сопровождался звуками брани очень интимного характера. Много слов, много чувств, ноль информации. Потом хлопнула еще одна дверь, автомобильная. Взревел двигатель. Захрустел гравий под озлобленными колесами, и «Форд» Вероники Модестовны вылетел из ворот на улицу.

Леонид стал еще старательнее изображать пьяного. Но машина повернула не в его сторону, не к родному дому, а в сторону противоположную. То есть неизвестно куда направляясь.

Постояв еще некоторое время у своего столба, Леонид рассмотрел человека, который будет запирать ворота. Высокий бородатый мужчина лет сорока в адидасовских спортивных штанах и тельняшке.

Тельняшка так тельняшка. Как говорится, ну и что?

Когда сторож отправился от столба восвояси, было заметно, что груз его задумчивости стал еще тяжелее.

Не доходя несколько шагов до ворот дачи, состоящей под его охраной, Леонид, снова остановился. Заставила только что возникшая мысль. Не в первый раз за сегодняшнее утро конспиративно оглядевшись, он забрался на пустую кабельную катушку, в незапамятные времена забытую у забора лихими связистами, и осторожненько глянул во двор. Для того чтобы незаметно проникнуть на территорию дачного участка, место было идеальное. Хватайся за сук клена, торчащий над забором, перебрасывай ноги и прыгай вниз, на кучу листьев. Два шага вправо – и куст жасмина сделает все, чтобы тебя не увидели.

Впрочем, и смотреть было некому. На чайной веранде никого не было. И даже дверь с веранды в коридор была закрыта.

По тому, как двигался Леонид, можно было подумать, что его целью является тыловая часть дома. Примыкающая к глухой веранде. Так оно и было на самом деле. На этом небольшом, самом укромном кусочке дачной территории Леонид провел минут пятнадцать. Ничего особенно интересного на первый взгляд там не было. Если встать спиной к дому, к глухой веранде, слева два куста персидской, но уже выродившейся сирени. Под ними сломанная тачка со следами присохшего раствора. Прямо по курсу, в десяти шагах, за густыми кустами смородины, забор из полуистлевшего штакетника. Направо развалины теплицы. Дюралевый скелет, битые стекла, куча камней.

Леонид заглянул на веранду – нет ли там кого? Там была лишь поваленная на бок раскладушка и старый комод, набитый пыльными банками с вареньем и огурцами. Спрятаться тут было невозможно, даже если бы кто-то захотел.

Леонид занялся делом. Несколько раз присаживался у сирени и у смородины, поднимал с земли какие-то тряпки, рассматривал, клал на место. Поднимал окурки, тоже рассматривал. Одни брезгливо отбрасывал, к другим относился с почтением, упрятывал осторожно в карман куртки. Потом еще что-то рассматривал, похоже, какую-то дощечку или железку. Она тоже последовала в карман.

Был осмотрен и забор. В нем не хватало четырех штакетин. Сразу за этим проломом начиналась тропинка, уводящая вниз, в овраг. При виде тропинки сторож загадочно улыбнулся.

Закончив свои невнятные исследования, Леонид осторожно выглянул из-за угла дома. Именно на эту сторону выходили окна кухни, Марусиной комнаты и комнаты секретаря. Гусиным шагом, чтобы не заметили, и медленно, чтобы не нашуметь, сторож двинулся вдоль дома, заглядывая поочередно и очень осторожно в окна.

На кухне никого не было. Газ не горел, никаких приготовлений к обеду заметно не было. Вообще могло создаться такое впечатление, что дом покинут. Человеческое присутствие тут не ощущалось.

Но, заглянув в следующее окно, сторож понял, что, подумав так, он ошибся.

8

Явился не запылился!

Маруся сидела на полу в позе Возвышенного Внимания, я располагался перед нею, так же на полу, приняв классическую позу Говорящего. Глаза моей «демонической девы», как назвал ее пошляк Шевяков, были закрыты, на лице читалась смесь умиротворения и сосредоточенности. Я же, наоборот, глядел во все глаза, ибо, если Говорящий не зряч, он безумен. Произносимые мною слова напрямую, минуя даже обыкновенный физический слух, вливались в сознание ничему не удивляющейся девицы и отзывались благодарным дыханием ее девственного сознания.

От моего округленного ока не утаилось неожиданно возникшее затемнение в левом нижнем углу окна. Слегка лишь скосив зрачок, я определил, чьему это хамскому вниманию подвергается наше возвышенное уединение.

Я не испугался.

И не удивился.

Даже если бы этот усатый бульбоед мог слышать каждое слово из произносившихся мною, он не уловил бы смысл действа. Просто потому что не в состоянии представить себе то, о чем идет речь. Папуас может взять в руки микроскоп, может разобрать его на винтики, но никогда не поймет, для чего он предназначен.

Физиономия сторожа исчезла. Что ему ответить, когда он спросит, чем мы тут занимались? Во-первых, не спросит, постесняется. А ежели, обнаглев, заговорит на эту тему, скажу – медитировали. Это слово обозначает так много всякого, что уже ничего и не обозначает. Кроме того, знакомо любому, кто хоть разок заглядывал в журнал «Знание – сила». А Леонид, судя по его пытливому характеру, заглядывал. Пусть думает, что мы какие-нибудь тайные йоги или, хуже того, вегетарианцы.

Уложив после сеанса Марусю отдохнуть, я отправился на неизбежную встречу с любопытствующим сторожем. Я был уверен, что он с нетерпением ожидает возможности завести со мною беседу, и не ошибся. Меня, кстати, такое развитие наших отношений устраивало. На самом деле, надо же было поближе познакомиться с человеком, с которым ты вынужден делить кров трагического жилища. Существенным было и то, что, беседуя со мной, настырный сторож терял возможность шляться по участку и этим меня нервировать.

На это глобальное сближение я пошел, вооружившись заранее вскипяченным чайником и баночкой малинового югославского джема, изъятого из последнего заказа Модеста Анатольевича. Человек более щепетильный, чем я, счел бы это мародерством, но я не испытывал угрызений совести.

Разглядев мой чайник из окна сторожки, Леонид прискакал к веранде так скоро, как будто чайник был заранее оговоренным паролем. Увидев, как он направляется ко мне со свертком в руках, я заволновался – вдруг он опять тащит шмат сала. Оказалось, нет, не сало. Редкий спиртной напиток.

– Называется «Папарц кветка». Я добавляю иногда в чай несколько капель. Сегодня набегался, утро сырое, надо погреться. Не желаете присоединиться?

– «Папарц кветка»?