Изощренность, с которой следователь Зубарев защищал представителя теневых структур Малахова, была потрясающей. У меня есть документы этой конференции, и я найду возможность их опубликовать. Всему свое время. К тому же я располагаю и дополнительной информацией, которую собрали мои друзья, пытающиеся ныне самостоятельно разобраться в этом деле.

– Частное расследование?

– Можно назвать так, но эти люди – не профессиональные юристы, они помогают чисто по-человечески, в меру своих сил.

– Сегодня можно обратиться и в коммерческие сыскные агентства?

– Не хочу. Во-первых, для этого требуются большие деньги, во-вторых, боюсь, что и они поведут следствие так же, как и официальные органы. Если бы кто-то из частных агентов действительно хотел установить истину в этом убийстве, меня бы нашли.

– Вслед за Малаховым у следствия появилась другая фигура – Шляфман. На твой взгляд, его просто подставили или он действительно в чем-то виноват? Ты, кстати, видела его выступление в одной из телепередач, которое было записано в Израиле?

– Кассету, показанную по ТВ, я предоставила авторам программы сама. К сожалению, молодые журналисты не пошли дальше небольших комментариев к ней, хотя я надеялась, что они постараются как-то углубиться в это дело. Впрочем, благодарна им уже за то, что запись была показана.

Определенной вины с Шляфмана не снимаю, но приписать ему все грехи, конечно, поторопились. Некоторым политическим организациям, взявшимся распутывать это дело, было выгодно разыграть именно такую картину, свалить все на еврейский вопрос. Причем общаясь со мной, они выдвигали совсем иные версии по сравнению с теми, что появлялись с их же слов в прессе.

Шляфман, кстати, еще два месяца после гибели Игоря находился в Москве и ни от кого не скрывался. Мы общались, он говорил, что собирается уезжать в Израиль. Я ходила к следователю, предупреждала: «Делайте что-нибудь, Шляфман скоро исчезнет, а он же проходит главным свидетелем». Однако ему спокойно дали уехать, а вскоре после этого его обвинили.

– Ты занимаешь бескомпромиссную позицию и по отношению к официальным инстанциям, и по отношению к теневым элементам, связанным с этим делом. Тебе не пытались угрожать, не «советовали» прекратить докапываться до истины?

– Нет, никаких угрожающих звонков или других действий в отношении меня не было.

– Знаю, что многие наши известные музыканты проводили концерты в поддержку семьи Талькова, некоторые поклонники тоже собирали какие-то средства с аналогичной целью. Тебе помогают эти деньги?

– Все деньги идут на памятник Игорю, который я должна поставить. Это желание как мое, так и тех, кто помнит Игоря, кому он дорог. Стоимость памятника более 600 тысяч рублей. И я благодарна всем, кто помогает мне собрать необходимую сумму. Помню свою растерянность, когда нужно было сделать первый взнос. Откуда мне взять такие деньги? Тогда поддержали друзья, дали объявления в прессе. А сейчас вот разные люди поддерживают, и я не могу обмануть их ожидания.

– Как ты думаешь, творчество твоего мужа выдержит проверку временем?

– Думаю, да. Следующие поколения оценят его еще в большей мере. Надеюсь опубликовать многое написанное Игорем и еще не изданное. Есть и черновые записи песен, которые требуют технической доработки.

Спустя полгода, весной 1993-го, я вновь увиделся с Татьяной у нее дома. Она только вернулась с открытия московского музея Игоря Талькова по адресу: проспект Мира, 14.

– Выходит, твое скептическое отношение к музею и его создателям прошло?

– Да, оно изменилось. У тех, кто хотел поссорить меня на этой почве с родственниками Игоря, создававшими музей, ничего не вышло. Мое прежнее негативное отношение к проекту объяснялось тем, что еще ничего внутри не улеглось после трагедии, тяжело было думать о будущем. Потом увидела, что многим людям такой музей действительно нужен, и стала даже помогать его организаторам – дала кое-какие экспонаты, фотоархив…

Директором музея стал брат Игоря, ему помогают еще несколько человек. Эти люди ничего не получают, все деньги, которые удается добыть, уходят на оплату арендуемой у краеведческого музея комнаты, где размещается посвященная Игорю экспозиция. Даже 50 процентов выручки от продажи билетов получает краеведческий музей, хотя у самого вход бесплатный. Объясняю это, поскольку уже слышала обвинения в том, что организаторы музея пытаются нажиться на популярном имени. Ерунда! Им не хватает порой средств, чтобы сделать необходимые вещи, например, стеклянный кофр, куда можно убрать китель, в котором выступал Игорь, брюки, в которых его убили, и так далее, фанаты же хотят все потрогать, пощупать, так скоро ничего не останется.

– Как обстоит дело с памятником? Помнится, ты целый год на него копила, присылали пожертвования…

– По-прежнему коплю. Хочется, чтобы это был достойный памятник. Председателем Фонда славянской письменности скульптором Клыковым уже подготовлен проект, который всем понравился. Но для его реализации требуются уже не сотни тысяч, как раньше, а миллионы рублей.

– Поклонники Игоря все еще дежурят у его могилы?

– Да. Но это не помешало кому-то в ночь на день рождения Ленина еще раз ее осквернить – потоптать цветы, хвойные ветки. Есть что-то мистическое в том, что такое случилось именно в ту ночь. Думаю, Игорь очень «насолил» некоторым своим творчеством.

– Следствие по его убийству как-то продвигается или замято окончательно?

– Судя по тому, что никаких изменений в стране не происходит и посты в прокуратуре занимают те же, кто и год назад, надеяться на что-то трудно. Я посылала запрос даже в Верховный Совет, но оттуда также никакого ответа. Сегодня уже поползли слухи, что дело скоро вообще закроют.

– Один работник российской прокуратуры рассказывал мне, что «дело Талькова» вообще-то такое, что пострадавшей стороне не стоит особо шуметь. Дескать, сами охранники Игоря завязали ту драку, сами открыли стрельбу из газового пистолета… Как ты относишься к такому мнению?

– Абсолютно с ним не согласна. Это еще одна попытка облить Игоря грязью. Пресса же изначально шумела, что Игорь был якобы пьян, что он вообще дебошир. Не хочу подобное комментировать. Для меня очевидно, что лица, виновные в случившемся, активно уводят следствие в сторону, и кто-то из официальных кругов им в этом способствует. Хотят все свалить на Шляфмана, которому органы внутренних дел, несмотря на мои предупреждения, дали спокойно уехать в Израиль. Я с него вины не снимаю, но не в убийстве, а в том, что он не сделал многого, что могло бы эту трагедию предотвратить. Вообще, если бы дело прочитал непредвзятый адвокат, он легко бы заметил, насколько в нем все подтасовано.

– Твои друзья вели ведь какое-то самостоятельное расследование?

– Да, для себя мы многое выяснили. Но, к сожалению, достать вещественные улики или документальные подтверждения случившегося мы не смогли. Сколько бы я ни делала сегодня публичных заявлений, они будут недоказуемы.

Не раз обращалась к различным адвокатам с предложением взяться за это дело, но они реагировали без энтузиазма. Видимо, не верят, что смогут выиграть, или боятся тех, кто стоит за этим убийством. Да что о них говорить, если даже неоднократные обращения к генпрокурору России Степанкову ни к чему не привели.

– Если дело все-таки окончательно прикроют, ты успокоишься на этом?

– Ну, как можно успокоиться? Я просто понимаю, что на сегодняшний день – бессильна. Но все тайное когда-нибудь становится явным.

– Интуитивно ты предполагаешь, что преступник находится в России?

– Да. И я догадываюсь, кто это.

Если ответ на вопрос об убийце Талькова с каждым днем становился все мутнее, то главного виновника драмы наш эстрадный цех определил сразу и однозначно. У Азизы Мухамедовой, ставшей для ряда своих коллег нерукопожатной, карьерные перспективы резко потускнели. О разборке в «Юбилейном» и ее последствиях певица публично не высказывалась очень долго. Возможно, впервые проникновенно и не односложно на эту тему Азиза поговорила в марте 2014-го в моей авторской радиопрограмме на «Сити FM».

«Когда произошла та трагедия, я от потрясения наполовину поседела и потеряла голос. Через пару дней после «Юбилейного» планировались мои стадионные концерты в Беларуси. Естественно, я сказала, что не могу ехать на гастроли. У меня, по ощущениям, просто земля из-под ног ушла. Хотя мне звонили и мои директора, и организаторы с белорусской стороны, говорили, что билеты никто не сдает, публика продолжает меня ждать. После выигрыша «приза зрительских симпатий» на Юрмале-88, я к 91-му году как раз была на самом взлете, сформировалась моя аудитория. И она не отказалась от меня в одночасье, пока все СМИ усиленно муссировали подробности событий в «Юбилейном», не разобравшись в ситуации, и постоянно упоминали мое имя. Публика не пыталась меня «добить». Но все равно я была не в состоянии выступать, ни морально, ни физически. Меня словно заживо похоронили. Не то что петь, разговаривать не хотелось. Все произошло внезапно и странно. Для меня это до сих пор потрясение. Пусть кто-то говорит о некой политической акции или спланированной мести, лично я считаю, что это была банальная закулисная драка молодых ребят, которым было по 25–30 лет. В то время все были такие бравые, и у кого оружие огнестрельное, у кого кинжал, ох…, у кого что. Все задиристые, играли в какую-то войнушку, и доигрались.

Впоследствии я выкарабкалась только благодаря своей публике. У меня был сценический имидж сильной женщины, женщины-вамп, словно я не из Узбекистана, а из каких-то древних воинственных племен. А на самом деле я – восточная женщина, со своими комплексами, страхами, и та ситуация меня сильно подкосила. Знакомые спрашивали: «Чего ты не выходишь к журналистам? Не объясняешь, что не виновата». Но меня отец воспитывал как мальчика и говорил: никогда не оправдывайся. Если что – дай сдачи. А в этой ситуации мне сдачи давать было некому. Ощущала какую-то борьбу с ветряными мельницами. Не знала, кому и что доказывать? Сама себе не могла объяснить: что произошло? Я была 27-летней девушкой, недавно приехавшей из Ташкента, открытой, доброжелательной, доверчивой. И вдруг в моей жизни случилась такая… подстава. Даже не подстава, меня в принципе никто не подставлял. Но… Это же как раз шоу-бизнес начинался. Люди, которым было неугодно, что я как певица, актриса занимаю слишком большое пространство на сцене и под солнцем, после той истории нашли предлог и чуть что говорили: ой, давайте Азизу вырежем из эфира, или не возьмем в ту или иную программу. В общем, начались манипуляции. Мне не давали выхода на телеэкраны, хотя публика продолжала идти на мои концерты.

– Когда ты вновь стала контактировать с Лолитой Милявской, Александром Цекало, Олегом Газмановым?

– После трагедии очень многие артисты, в том числе Лолита, Саша Цекало, Олег Газманов, не хотели выходить со мной на одну сцену. По-моему, они даже письмо какое-то составили и подписали. И к Пугачевой с ним пришли, чтобы она тоже подписала. Мол, объявляем Азизе бойкот, потому что из-за нее произошла такая драка, погиб наш коллега, и теперь ей не место среди нас. В общем, «сжечь на костре», «пепел развеять по ветру» и все такое. На что мудрая Алла Борисовна сказала, чтобы все занимались своим делом и что-то еще в своем стиле. На этом все закончилось. Некоторое время я почти ни с кем из коллег не виделась. Но прошли годы, кто-то из них что-то переосмыслил, к чему-то стал относиться иначе, в том числе ко мне. Лолита пригласила меня в программу «Без комплексов», которую она вела. Позвонила по-дружески, по-человечески. И с Сашей Цекало где-то пересеклись, и никакого негатива с его стороны я не заметила. А Леша Глызин, который со мной вообще долгие годы не здоровался и глаза отводил, когда мы вместе снимались в телешоу «Ты – суперстар!» подошел и сказал: «Боже мой, какие мы были молодые дураки, и неправильно все представляли». Он у меня даже просил прощения. Вот Газманов – да, до сих пор как-то странно меня воспринимает. Если здороваюсь с ним, не понимаю, он меня замечает или нет. Но я не осуждаю никого. Ради бога, создали свое мнение, придерживайтесь его и дальше. Поменяли – тоже ваше право.

– Валерий Шляфман не убивал Талькова?

– Нет.

Буквально накануне той поездки в Петербург Тальков общался со мной по телефону. Он недавно забрал сына из школы, дабы его обучали не «по советским методичкам», а иначе. А в стране как раз разворачивалась дискуссия о государственном и частном образовании. Для «Учительской газеты», в которой я тогда работал, тальковский пример был весьма кстати. Тут еще День Учителя на пороге – то самое 6 октября. Договорились «после Питера» встретиться, подробнее обсудить новую учебу Талькова-младшего – тоже Игоря (который позже станет музыкантом и в 2006-м споет дуэтом с… Азизой). Не довелось.

Свое последнее интервью для одного журнала Тальков дал мне месяцем раньше. В начале разговора ему позвонил гитарист его группы «Спасательный круг» Геннадий Берков и услышал следующее: «Гена, тут ко мне со студии Никиты Михалкова приходили. Предлагают сниматься во французском фильме. Им нужен крутой русский бард, обратились к Михалкову, он направил ко мне. Хотят отснять наш концерт, плюс у них еще сценарий с ролью, так что фильм, кажется, художественный. По-моему, неплохо. Мы туда можем включить и все наше новое…».

– Игорь, а ты бард? Я как-то на твоих афишах видел даже определение рок-бард.

– Я себя так не называл. Это несколько лет назад сделали, анонсируя мои концерты, некоторые газеты. И определение как-то закрепилось за мной. Поначалу смутился, а затем подумал – почему нет? Рок – музыка протеста, а я протестую своей музыкой. Протест не обязательно выражать в «металлическом» стиле, можно и под балалайку. Ну, а бард – это человек, выражающий то, что его волнует, с помощью собственной музыки и стихов. Так что название «рок-бард» в принципе справедливо. Но года два назад я, тем не менее, попросил убрать его с афиш.

– И на что направлен твой протест?

– Он направлен против зла, насилия, умышленного развала моей Родины. Против правительств, что правили ею начиная с 1917 года. Считаю, что эти правительства боролись с Богом за право обладания этой землей и служили впрямую сатане.

Я не молчал и в прежние времена, другое дело, что не имел сцены. Еще в 1975-м в Туле на площади сказал все, что думаю о Брежневе. Мне было восемнадцать. Потом затаскали по разным инстанциям, в КГБ. Собирались посадить. Выручил мой друг Анатолий Кондратьев, известный велогонщик. Он был тогда в Туле очень популярен. Мы с ним вместе в одной группе играли. Мне удалось избежать суда. Потом отправили в армию. Вторую попытку сделал в Москве в восьмидесятом. Директор одного клуба пригласил выступить на дискотеке. Песен у меня уже было много, но никто их не знал, а тексты – примерно теперешние. Ну, в общем… Вот на стене афиша старая: «Завтра в помещении столовой состоится концерт автора и исполнителя своих песен Игоря Талькова. Вход бесплатный». Так после той дискотеки меня и в столовую больше никто не звал. Ко мне тогда подбежал тот директор, совершенно бледный, и начал лепетать: «Что ты наделал! Ты соображаешь, что спел? Ну, ты меня убил!». Больше до 1987 года у меня не было возможности публично выступить. А как только стала популярной песня «Чистые пруды», мне дали сцену. Я сразу начал петь то, что хотел.

– Кстати, о «Чистых прудах». Песня родилась из искреннего ностальгического порыва или по необходимости, поскольку с «Россией» пробиваться на большую эстраду было сложнее?

– «Чистые пруды» были спеты случайно. В 1986-м Давид Тухманов пригласил меня в группу «Электроклуб» в качестве автора-аранжировщика. Я согласился лишь потому, что надеялся на его помощь в раскрутке моих песен. Когда понял, что Тухманов этого делать не будет, сразу из коллектива ушел. Но уже успел записать «Чистые пруды» для одной из его пластинок. Совершенно неожиданно песня стала популярной. Посыпались приглашения в различные концерты…

– То есть, непроизвольно Тухманов все же способствовал твоей раскрутке?

– Получается так. Меня даже позвали в «Песню года». Раньше на пушечный выстрел не подпускали, а тут сами позвонили. Такой показ по центральному ТВ тоже во многом помог. Стали звонить из других городов, гастроли… Причем звали-то скорее всего с «Чистыми прудами», но я уже пел совсем другое.

– Со своим «рок-бардовским» материалом ты все же оказался преимущественно на поп-сцене. Не смущает?

– Мне все равно, в какой программе и для какой аудитории выступать. Важно делать свое дело, несмотря на среду, тебя окружающую. Пою там, куда меня приглашают. Пел даже с «Ласковым маем» в одной программе, и меня хорошо принимали. Вообще считаю, если не смог установить контакт с залом, значит, ты – плохой артист. Значит, сделал что-то не так.

– Тебе необходим определенный образ, сценический костюм, дымовые пушки, ансамбль или можешь просто выйти один, в футболке, с гитарой и спеть?

– Никогда не пишу песни, рассчитывая только на гитару или рояль. Я – не Высоцкий, не Розенбаум. Сразу ориентируюсь на работу с группой. Даже, когда одно время не было группы, работал с фонограммами, под аккомпанемент оркестра. Оформление тоже играет для меня большую роль. Как правило, сам продумываю свой костюм, освещение на сцене и все остальное.

– Если возникнет ситуация, когда у тебя ни группы, ни оркестровой фонограммы – отработаешь под гитару?

– Так уже приходилось делать, когда по ходу концерта ломалась аппаратура. Для меня это хуже, но зрители, кажется, особо не замечают и так же аплодируют «Родине», «России», другим моим песням.

– Ты недавно выступал в Гамбурге. Собрал зал?

– Да, был полный зал. Причем немцев, а не эмигрантов…

– Пел на русском?