Джейн прикусила губу и сжала левый кулак, чтобы ногти впились в ладонь. Другого средства борьбы со сном она не знала. Оказывается, если что-то делать руками, особенно невозможно трудное, к примеру, мешать похлёбку в котле, в который она могла нырнуть с головой, сон не подступает. А вот если ты должен что-то запоминать…

– Нож лезвием к тарелке, вилка зубцами вверх, десертный прибор над тарелками, – пробормотала она.

– Хорошо. Стол сервирован, ты выносишь блюда. Поднос в твоей левой руке, ты всегда подходишь к джентльмену слева. Держи поднос на ладони, на пальцах ты его не удержишь. Поднос – не ящик, его нельзя поднимать выше плеча. Бутылки, графины, кофейник и высокие вазы должны быть в центре, тяжёлые блюда – ближе к тебе. Поднос непременно застелен салфеткой. Не для того, чтобы не пролилось, у тебя не должно пролиться ни капли. Блюда не должны скользить по подносу!

Кок взял пустой поднос, протянул Джейн.

– Поставь на него пустой кофейник, пару горшков и походи по коридору. Не так уж и плохо, что ты не был стюардом на суше: тебе проще привыкнуть работать в качку. Не ленись, Джонни, побегай с подносом по коридору, поучись подхватывать блюда и тарелки, если они поплыли к краю. Джонни, освоить эту науку в твоих интересах. В городах за битую посуду у стюардов удерживают жалованье. Здесь взыщут по-другому.

Угрозу Джейн пропустила: слишком много угроз, запоминать все – головы не хватит. Зато идея освоить сноровку стюарда пришлась ей по душе. Поэтому Джейн подхватила пустой поднос, положила небьющуюся утварь и вышла из камбуза в коридор. Расстояние до трапа было шагов десять, на этой дистанции она и тренировалась, то спокойно проходя, то пробегая, то танцуя. Иногда даже поднимала поднос на пальцах, потом, правда, опускала как надо. И никто ей не мешал. Не день, а подарок! Как там в песенке, которую Микки с Джейми поют:

 
– Куда лежит дорога мне, куда дорога мне,
Я лишь зелёный новичок, куда дорога мне?
– Учись вязать надёжно трос и кормовой отдать,
И старший станешь ты матрос, вот путь тебе куда.
 

Она быстро привыкла к качке и добилась, чтобы кофейник не ездил по подносу, когда «Пасифик» кренился. Правда, волнение было сегодня не сильным. Да ещё хорошо бы поучиться, как вести себя при неожиданностях и сюрпризах.

Одна неожиданность скоро произошла.

Послышался вой и ругань, с трапа кубарем скатился Микки. Встал и тут же был настигнут боцманом, опять схватившим его за покрасневшее ухо. Удивлённо взглянул на юнгу и его странные манипуляции с подносом, но, не останавливаясь в движении, протащил Микки мимо Джейн. Доволок до камбуза, загнал туда пинком и крикнул вдогонку:

– Эндрю, капитан приказал проследить, чтобы этот троглодит на три шага не приближался к джентльменам. Пусть шустрит другой стюард.

«Ну вот, а я только обрадовалась, – вздохнула Джейн. – Ладно, пошустрим».

* * *

Миссис Дэниэлс любила повторять: все не так просто, как тебе хотелось, и все не так страшно, как ты боялась. Джейн лишний раз убедилась в этом, когда наступил её дебют в роли стюарда: вечерний чай. То, чего она боялась больше всего – уронить чашку, разлить чай, – не случилось. Зато были другие… шероховатости.

Перед выходом на «сцену» кок дал последние указания:

– Запомни, Джонни, если бы в шляпных лавках продавались шапки-невидимки, господа покупали бы их для слуг и заставляли никогда не снимать. Ты никогда не сможешь стать невидимкой, но ты обязан стараться им быть. Ходи быстро и тихо, не открывай рот, пока к тебе не обратились.

Джейн, в сотый раз, ответила, что все поняла. Жаль только мистер Эндрю не приказал ей заодно ничего не слушать. Впрочем, руки заняты подносом, уши не заткнёшь, а стюард с плотной повязкой на ушах выглядит немного странно, вы не находите?

Кают-компанию Джейн увидела впервые. Она даже удивилась: неужели в этом мире существуют накрахмаленные скатерти и салфетки, лакированная мебель, занавески, элегантные канделябры, зеркала… Прошедшие четыре дня убедили её, что в мире ничего нет, кроме мешков с углём и картошкой, раскалённой плиты, луковой шелухи, рыбьей чешуи, сковородок с жирным припёком. Каждый такой денёк стоил недели в Освалдби-Холле. Даже в комнате под домашним арестом.

Теперь Джейн убедилась: в мире остались гостиные, а в гостиных сидят джентльмены. Они чем-то напоминали папиных гостей: тоже были в мундирах и беседовали о военных делах.

– Господа, эти разговоры лишний раз убеждают меня, что в мире существуют несколько вечных вопросов: первичность курицы и яйца, первичность бытия и сознания, возможность прокладки подводного телеграфа между Европой и Америкой^[21], ландшафт обратной стороны Луны. Теперь к этим вопросам прибавился ещё один: когда закончится война с Россией?

Джентльмен – в чине майора, как определила Джейн, – явно желал возобновить спор. Спор и возобновился.

– Сэр, вы употребили весьма удачные сравнения, – ответил капитан (как решила Джейн, глядя на нашивки, капитан-артиллерист). – Думаю, если русские сами не запросят мира, война закончится несколько раньше, чем мы узнаем тайны обратной стороны Луны, но явно позже открытия телеграфного сообщения Лондон – Нью-Йорк. Удачное название войны с Наполеоном – битва акулы и льва – как нельзя лучше подходит и к нынешней войне. Правда, вместо льва – медведь. Население России – шестьдесят девять миллионов, это больше, чем в Англии и Франции, вместе взятых. К тому же в Британии скоро найти добровольцев для армии будет труднее, чем приличного стюарда для этого салона.

Джейн уже приноровилась, поэтому смогла не пролить чай.

– Что же касается русских, – продолжил офицер, – то им так же просто комплектовать свою армию, как зимой топить дома: везде лес и всегда можно нарубить дров, если они закончились. Царь даже если и проиграет одно или два сражения, он просто прикажет своим феодалам прислать ещё крестьян и создаст новую армию.

– К счастью, все не так грустно, Тремэйн, – заметил майор. – Русские солдаты храбры, но вооружены плохо и вынуждены охранять все царские владения, а не только те пункты, где мы можем высадиться. Это и Финляндия, и Кавказ, и Польша. Но главное не это. У царя нет волшебного мешка, откуда он вынимает полки. Его солдаты – это рабы, которых отдали ему феодалы^[22]. А эти феодалы, хотя и не дорожат своей личной свободой, дорожат своей живой собственностью. Если царь будет снова и снова забирать у них крестьян, они его убьют, как убили императора Павла. Ни рабовладельцы, ни рабы не способны быть патриотами…

Джейн подала чай. Стюарду полагалось уже уйти. Но она тянула время. И не только потому, что ожидала, вдруг кто-нибудь упомянет имя отца.

Только сейчас Джейн поняла, как ей хочется остаться здесь, среди джентльменов, так напоминавших папиных друзей, а может, и встречавшихся когда-то с ним. Пусть детям не место среди взрослых, когда те говорят о серьёзных вещах.

«Все равно, пожалуйста, пошлите меня в детскую, а не на душный камбуз, где кок орёт на меня, а Микки строит гадости. Я хочу остаться с вами!»

Джейн, конечно, ни о чем просить не стала, а просто переменила пепельницу.

– Сэр, патриотизм относится к наиболее естественным человеческим чувствам, и я не удивлюсь, если в России найдётся немало людей, которые поспешат встать под ружьё, увидев нас у своих берегов.

– Вряд ли стоит ожидать от жителей деспотии тех же порывов, что и от граждан свободных стран, – возразил майор. – Держу пари, Тремэйн, что мы не встретим ни одного русского, который добровольно отправится на войну.

– Я согласен на пари, – ответил капитан.

Кто-то из офицеров впервые с интересом взглянул на Джейн: что она здесь делает? Джейн вздохнула (незаметно) и вышла.

«Вот вырасту, – думала она, – буду сидеть за столом и вести умные разговоры. И если увижу, что у слуги, подающего чай, такие же грустные глаза, как у меня, непременно предложу ему выпить чашку чая. Мне, кстати, уже почти неделю не предлагали!»

* * *

Ужин Джейн подала без происшествий и приключений. Джентльмены обсуждали различные пари, заключённые на борту «Саут Пасифика». Пари, заключённое во время файф-о-клока, упомянули тоже и признали непроверяемым.

Пока джентльмены ужинали, Джейн сделала замечательное открытие: обнаружила умывальню для пассажиров первого класса. В ней было все необходимое для заведения, в которое нельзя не заходить, но самое главное – крючок на дверях. Джейн, не желая рисковать, провела в умывальне пять минут, но впервые за эти дни смогла помыть руки душистым мылом.

Могла бы и не мыть. На камбузе Джейн выяснила, что кухонные обязанности по-прежнему на ней. Джейми быстренько уснул, Микки тоже, причём старался перехрапеть Джейми. Следовательно, сковороды, оставленные в лоханке, ждали её заботливых рук.

Джейн все же попробовала разбудить Микки – случай с Джейми был безнадёжным. Тот прервал храп, повернулся к ней:

– О, Джонни, забыл кое-что важное. Я на этой работёнке срубал за день не меньше шестипенсовика, а то и двух. Ты сам-то будешь жировать от щедрот уважаемых джентльменов?

– Я не об этом, я про сковородки.

– Ну как знаешь, – Микки будто вообще не заметил вопроса Джейн, – срубать или не срубать – дело твоё. Но я потерял доход, и ты его возместишь. Три пенса в день, Джонни, и я на тебя не обижаюсь. Замётано?

И, не дожидаясь ответа на собственный вопрос, захрапел ещё громче, чем минуту назад.

Джейн обратилась к коку, тот посоветовал разбудить кого-нибудь или вымыть самому, а его не отвлекать от разговоров. Действительно, на камбузе собрался небольшой клуб корабельных старожилов, допущенных к вечернему пиву. Среди них был и солдатский повар, стряпавший для солдат. Они потягивали пивко, курили, трепались, а Джейн отчищала сковородки.

На камбузе, как и в кают-компании, говорили о России. Как поняла Джейн, боцман и его помощники, в отличие от джентльменов, газет не читали, но некоторые сведения все же имели.

– Правда, что мы уже послезавтра в Балтику входим? – спросил кок. Услышав, что так и есть, он забеспокоился.

– Значит, придётся держать ухо востро. Можно столкнуться с русским крейсером. Джонни, ты научился держать тесак, если дойдёт до абордажа?

Джейн вытерла руки полотенцем, взяла длинный разделочный нож, встала в фехтовальную позицию и покрутила его, как рапиру.

– Сойдёт, – усмехнулся боцман. – Если рядом встанет старина Эндрю с черпаком, а слева от тебя будет твой друг Мистер Морган, русские не прорвутся на камбуз.

– Мы потому так спокойно идём одни-одинёшеньки, – успокоил собравшихся помощник боцмана, – что с начала войны ни один русский в море не вышел. Это с янки воевать опасно, они начинают нас ловить на всех морях, как только войну объявили. У русских так не принято.

– Русские с нами пока не воевали всерьёз, – возразил другой помощник.

– Не важно, принято, не принято. Важно, на чем крейсировать, – сказал боцман. – Будь ты хоть трижды Дрейк или Морган^[23], что ты сделаешь под парусом против винта? Штиль – и ты уже не корабль, а баржа. Старина Билли рассказывал мне, что его «Клеопатра» ходила в Петербург. В гавани – ни одного русского парохода, только парусники. Было это лет пять назад, может, с той поры русские пароходами и обзавелись, только мне не верится. Парус, оно, конечно, красиво. Но мне по душе, что, когда до войны дошло, у нас пар, а у врага – паруса.

– Интересно, а паровозы в России есть? – спросил кто-то.

Разгорелся спор. Клуб-на-камбузе разделился на две равные партии. Кто-то вспомнил слова одного из джентльменов, что железных дорог в России нет, кто-то утверждал, что его шурин года три назад отправился в Россию инженером на железную дорогу.

Спорщики разделились поровну, перевеса не было, и поэтому боцман обратился к Джейн:

– Эй, Джонни Друг Котов, а ты как думаешь, есть в России железные дороги?

– Сейчас не знаю, а в прошлом году их было три, – ответила Джейн. – Санкт-Петербург – Москва, Варшава – Вена и самая первая железная дорога из Санкт-Петербурга до загородного царского дворца, как называется – не помню.

А сама продолжала тереть сковородку, мысленно поблагодарив Лайонела. У того была привычка в присутствии сестры читать вслух газеты, причём, как иногда казалось Джейн, он нарочно подбирал разные занудства. Вот и пригодилось.

– Ну ты, Джонни, знаток, – покачал головой боцман. – Сразу видно, из джентльменов, в школе учился…

– До Москвы доплыть можно? – спросил его помощник.

Джейн ответила, что нет. После чего, краснея от боязни ошибиться, начала вспоминать карту и называть все крупные русские города, памятные по урокам географии. Слушатели качали головами, кто-то сам чего-то вспоминал, в основном по рассказам друзей, ходивших в Ревель^[24] или в Одессу, но сухопутные города были для них в новинку.

Сыпались вопросы. Что-то Джейн не знала, а иногда отвечала легко. Она рассказала и про сани, и про русскую зиму (про неё все слышали, но как одеваются русские, никто не знал). Что-то рассказала про русского императора Николая. Уже приготовилась рассказать про многочисленные народы, живущие в России, включая якутов, но боцман решил, что настала пора закрывать клуб.

– Расходимся ребята. Джонни, завтра расскажешь. Откуда ты столько знаешь-то? Может, бывал в России?

– Что-то читал, что-то слышал, сам пока не бывал, – ответила Джейн.

– Значит, запомнил хорошо. Повезло тебе с башкой. Будешь теперь Джонни Всезнайка.

«Джонни Задохлик, Джонни Плакса, Джонни Друг Котов. Теперь Джонни Всезнайка. Вот сколько имён, – прошептала Джейн, когда клуб разошёлся спать. – А у тебя, Томми, только одно имя. Как ты думаешь, кому повезло больше?»

Оловянный Томми, как всегда, имел своё мнение, но, как всегда, промолчал.