Есть великие люди – их боготворят. Есть простые люди – над ними смеются. И все же иногда их поведение вызывает одинаковые эмоции.
Запоздалые бабушки, стоявшие на остановке напротив областной администрации, помнили школьное стихотворение о свете в кремлевском окошке, о бодрствующем Вожде. Вот и сейчас, глядя на светящийся пятый этаж – кто в области не знает, что там сидит губернатор, – бабушки жалели Олега Вячеславовича: ить, бедный, жена небось заждалась, а он – заработался.
На самом деле в тот вечер заработался не только губернатор, но и вся его обслуга. Повод для внезапного трудового аврала был не менее важный, чем зимнее нашествие дальнобойщиков. В область собрался Президент.
Конечно, глава государства не собирался инспектировать все областное хозяйство, а должен был принять участие в пуске новой ветки газопровода: ясный политический намек на то, что он тоже имеет отношение к газу, а не только Премьер. Но протокол визита предполагал посещение областного центра, и не факт, что все увиденное и услышанное могло порадовать гостя. А это могло создать проблемы. По вполне достоверным сведениям, Олег Вячеславович находился в губернаторском списке Президента номер 3: снять, когда найдется подходящая замена. И какой-нибудь повод, чтобы снять.
Потому-то и не гас свет на правительственном этаже: вице-губернаторы, не меньше шефа заинтересованные в сохранении статус-кво, старались исключить повод. За два дня сделали немало.
Экипаж, состоящий из креативного Феди Кинжальникова и мудрого вице-губернатора Васильича, проехал будущий президентский маршрут, примечая все, что могло возмутить главу государства. За ними, с некоторым интервалом, двигалась колонна из коммунальной техники, а также МВД и инспекторов различных надзорных ведомств.
Дорога преобразилась. За день было ликвидированы шесть несанкционированных свалок, подправлен один покосившийся частный деревянный забор, три закрыты рекламными щитами и три уничтожены как таковые.
Временно закрылись два придорожных рынка; третий, с березовыми вениками и сушеными грибами, оставили как символ местных промыслов. С учетом недавних антиалкогольных заявлений Президента на вывеске кафе «Придорожный кабачок» оставили только прилагательное. В процессе борьбы с непритязательными провинциальными граффити обнаружили позапрошлогоднюю рекламу обанкротившегося районного мясокомбината, на которой первые четыре буквы слова «сосиски» были выделены отдельным цветом. Пакостную рекламу поспешно заменили цитатой из Ильина, но тут Федя заявил, что великий русский мыслитель – проект, скорее, Премьера, чем Президента. Поэтому процитировали безотказного Пушкина.
Не дремало МВД, не дремал и департамент по культуре. Трассовым проституткам предложили временно перебраться на другое шоссе, даже любезно выделили автобус. Троим молодым людям, когда-то входившим в несуществующую партию НБП, рекомендовали не выходить из дома три дня. Нескольких вокзальных бомжей свезли во временную ночлежку, угостили халявной водкой, после чего туда перебрались все бомжи – спонсоры оплатили эту акцию как «реабилитационное мероприятие». Департамент культуры попросил местный театр на две недели отказаться от спектакля «Убийство президента» или хотя бы убрать анонс со стенда. Заодно на всякий случай сорвали все афиши майского концерта невинной московской металлической группы «Мордор».
Обо всех этих подвигах и докладывали губернатору в затянувшийся рабочий вечер. Каждый из докладчиков понимал – недостаточно. Взять хотя бы ту же дорогу на Григорьино: свалки убрали, заборы снесли, а мост через Сибловку так и остался недоремонтирован с прошлого века. Встречному транспорту не разминуться, только и остается, что заранее отсечь любую встречку на этой дистанции, да еще авось Президент не заметит.
Или взять обанкротившийся завод «Новый торфяник» – глава поселковой администрации запил вместе с земляками и может вывести народ на трассу. Позавчера главу протрезвили, нашли бывшего владельца, зарплату за прошлый декабрь выплатили… Все равно беспокойно.
Главное же, работникам губернаторской администрации не удавалось избавиться от гнетущего ощущения: все равно что-нибудь да вылезет. Поэтому-то все и были мрачны.
Когда доклады завершились, губернатор сказал подчиненным:
– Выношу благодарность. Васильич, Кинжальников, вам – материальная. Может, последний раз премию выписываю.
Все улыбнулись остроумной шутке, слегка взроптав: что вы, такое невозможно, вы же, Олег Вячеславович, Ельцина пережили. Причем во всех смыслах слова!
Дождавшись, когда умолкнут звуки умеренного подхалимажа, губернатор серьезно осмотрел присутствующих. И показал им три факсовые страницы:
– Из Москвы пришло. Насчет лиц, не присутствующих и не упоминаемых. Могли бы нас не учить: сами знаем своих дуриков. Но…
Оглядев слегка встревоженные лица: а вдруг именно я такое натворил, что не должен даже посмотреть на Президента, губернатор сказал:
– Слышал я такие разговоры: если что, можно будет Столбова попросить. Особо если в Григорьинском районе, по соседству с Зимовцом. Так вот, насчет упомянутого Столбова есть особое и однозначное распоряжение. Даже не просто распоряжение, еще и вопросы некоторые: как вообще ему позволили здесь подняться и угодить в районные випы? Ладно, с этим потом разберемся. А сейчас… – Олег Вячеславович посмотрел грозно – это он умел. – А сейчас, кто скажет: «если что – Столбов выручит», тот даже заявление писать не будет. Сам уволю! Никакого Столбова!
Татьяне оставалось только тревожиться и паниковать. Ее заперли в маленькой, темной, судя по запаху, недавно отремонтированной комнатушке. Из всей мебели – табурет, с пятнышками масляной краски. И никаких других удобств. Когда она упомянула о них, начальник охраны ответил:
– Татьяна Анатольевна, вы были в туалете пятнадцать минут назад.
– Так вы все время за мной следили? «Не знаю, что тут производят, но какой уровень охраны!»
– Конечно. Пропустили в порядке любопытства. Начальство приказало выяснить, что вам здесь нужно, поэтому вам и позволили прогуляться.
Слова Тани о разрешении Столбова на посещение любых предприятий не вызвали никакого эффекта (впрочем, он и не ожидался). Обыскали, причем так быстро и профессионально, что не было времени возмутиться.
– Вообще-то даму полагается обыскивать дамам, – успела заметить она.
– О правах пойманного шпиона поговорите с моим начальством, – бросил охранник, завершая блиц-обыск.
Самое неприятное – изъяли «Асик». Как ни странно, если о своей судьбе Татьяна думала немного отстранено, то про ноутбук – с жалостливой сентиментальностью. Она гадала: что с ним сделают, если продолжение пойдет по наихудшему варианту. Сбросят в карьер вместе со всеми вещами (может, и с трупом)? Продадут, очистив жесткий диск? Подарят в качестве премиальных отличившемуся охраннику? И тот будет ругаться: чего мало игр, почему нормальный музон не закачан? Или будет с интересом перечитывать ее записи.
За себя не то чтобы не было страшно; скорее глодала тоска: кто пожалеет? Мама, конечно, очень огорчится. Но у мамы есть замечательный отчим дядя Боря.
И не это главное! За двенадцать лет взрослой жизни Таня настолько утомила маму различными авантюрами, что в маминой грусти не будет главного компонента – удивления. Вроде как «повадился кувшин по воду ходить». Или, проще говоря, доигралась.
Костя и Николай тоже взгрустнут. Костя, пожалуй, напьется до больных печенок, но и он скажет: «Доигралась».
Да, огорчится, конечно, начальство. Все-таки какой-то уровень ответственности… Уж точно огорчится Пашка, который и поднимет шум – будет добиваться расследования. Скорее всего добьется: уж он такой, этот Пашка. Найдут, прилично похоронят, если будет чего.
Махнув рукой на дурацкие мысли о будущем, Таня обратилась к недавнему прошлому – помог еще влажный рукав куртки. Судя по запаху, хозяева завода имели дело с какой-то органикой, а не с химией.
Отгадка не появлялась, и Таня решила хотя бы просушить куртку – в импровизированной камере было тепло и хватало желтого света от дворовой лапы. Она положила ее на батарею, вернулась на табуретку, прислонилась к стене – выяснила, не пачкает. И неожиданно для себя задремала.
В комнате появился легкий, приятный, немного знакомый запах. «Это от моего рукава, – подумала Таня. – Хлебом, что ли, пахнет?»…
Должно быть, Таня и вправду крепко заснула. Ее разбудили не шаги и голоса в коридоре, а открывшаяся дверь и свет. На пороге стоял Столбов.
В это время суток (Таня отметила, полпервого ночи) Столбов выглядел естественнее, чем днем: не в костюме, а в кожаной куртке и вельветовых штанах. От этой перемены одежды настроение и тон тоже лишились официальности.
– Добрый вечер, Михаил Викторович, – сказала Таня. – Вот, воспользовалась вашим разрешением посещать ваши предприятия и приехала на Комбинат.
– Результатами осмотра удовлетворены? – хмыкнул Столбов.
– Нет, – честно ответила Таня. – Все загадки остались.
– Ну что ж. Дела за день разгреб, теперь можно устроить вам экскурсию.
– Заманчивое предложение. Не поздновато ли? В такое время отдыхать надо.
– А потом и отдохнем, – весело сказал Столбов. – Раз уж вы такая настырная гостья, то получите полную программу отдыха и развлечений.
– Я не самый подходящий сексуальный приз для взвода охраны, – заметила Татьяна.
Столбов шутку осмыслил, хохотнул, бросил: «Не стоит себя недооценивать», махнул рукой – пошли.
Таня сняла подсохшую куртку с батареи и пошла.
В коридоре стоял охранник. В одной руке он держал ее рюкзачок – судя по отвислости, с ноутбуком, в другой – мобилу.
– Верни даме имущество. Татьяна Анатольевна, – добавил Столбов, когда Татьяна закинула рюкзак за плечи и взяла телефон, – можете проверить, все ли на месте. Доверяете? Хорошо. Кстати, хоть прямо сейчас можете вернуться в Москву и фантазировать в вашем журнале о том, что я произвожу экстази, гексоген или еще что-то.
– Насчет экстази… Вы ясновидец?
– Какой там.… У меня не только костоломы. Открыли ваш компьютер, прочитали последние поисковые запросы. Советовали сменить пароль – нынешний слишком простецкий.
Таня ощутила более пакостное чувство, чем когда щупали ее куртку и джинсы. Даже впала в минутный ступор.
Столбов махнул рукой – идем, раз не хочешь прямо сейчас в Москву.
Прошли тем же самым коридором, по которому Таня кралась час назад. Столбов свернул в комнату, напоминавшую своим интерьером бар, а не производственное помещение.
– Нашу продукцию лучше пить, чем трогать руками. – Столбов показал на стол.
Там был скромный, но изящный дегустационный набор: несколько пивных бокалов средних размеров, вазочка с крекером, графин с водой и несколько стаканчиков рядом.
Работница в белом халате, едва вошел шеф, налила пиво в бокалы. Татьяна отметила ее безупречный расчет: пена возвысилась над тонкой кромкой и медленно принялась опускаться, не пузырясь.
Столбов показал гостье на столик – угощайтесь.
– И не отказывайтесь. Это составная часть экскурсии. Куртку можно на вешалку.
«Интересно, французские пуалю целовали ручку Маты Хари перед расстрелом?» – подумала Таня. Впрочем, ей пока что предлагали пиво.
– Начинайте с темного, – сказал Столбов. – Правильно пить пиво по-чешски умеете?
– Напомните.
– Первый глоток – большой, половина кружки. Емкости здесь мелкие, так что это вам по силам. Допивать в два глотка.
– Так у вас здесь тайный пивоваренный завод? – спросила Таня, отхлебнув почти половину бокала. Думала меньше, но организм умеет быть диктатором, а сейчас он требовал снять стресс. Да и само пиво ласковым карамельным вкусом призывало заглотнуть побольше.
– Нет, явный. Просто наше пиво в основном идет в кегах по барам. И в нашу область, и к соседям, и в Москву.
– Но я нигде не видела вашей рекламы.
– Наша реклама – наше качество. Теперь заели печеньем, глоток воды и пробуем светлое.
– Нет уж, только с вами, – возразила Таня.
– Что же, пивка для рывка – правильно, – согласился Столбов и взял бокал, который был чуть выше остальных.
– А впереди у нас длинный забег?
– Да. Через два часа жду гостя – Федорыча. Перед таким визитом полезно потренироваться.
– Не поздновато ли для гостей? – Таня прожевала печенье (какая же голодная!) и отхлебнула воды, готовясь к продолжению дегустации. – Кстати, за что пьем, Михаил Викторович?
Тот пожал плечами – предлагайте.
– За процветание Зимовца, – улыбнулась Таня.
– Поддерживаю. Кстати, какое пиво мы только что выпили?
Татьяна ответила почти без задержки:
– «Францисканер»?
– Примерно так, – усмехнулся Столбов. – У нас оно называется «Зимовецкое белое сентябрьское». Наш технолог сварил на пари. Сходство такое, что некоторые пивные бары предлагают его посетителям как «Францисканер».
– Значит, все-таки производим контрафакт?
– Отнюдь. На кегах с завода наша этикетка, вот, кстати, она на стене. А уж на какую этикетку заменит ее потребитель и за какую цену продаст – не наша забота. Пейте, пейте. Такое пиво не просит, чтобы допили. Оно требует.
«Он что, споить меня решил?» – подумала Таня, но допила.
Между тем ее предположение не подтвердилось. Столбов так же быстро допил пиво.
– Едем дальше, – распорядился он. Взял с вешалки Танину куртку, но подавать не стал. – Халатик-то производственный снимите. Кстати, вы уже поняли, почему ваша маскировка не годилась?
Столбов, по Таниным наблюдениям, явно относился к людям, предпочитающим самим отвечать на собственные же вопросы. Но и Таня привыкла отвечать сама. Она взглянула на стоящую в сторонке девушку-работницу и сказала:
– На мне только белый халат, а у нее на ногах – полиэтиленовые бахилы.
– Глаз-алмаз! Уважаю. Это мой принцип: никакой грязи, если рабочее место под крышей. Вошел в дом – снимай шапку и разувайся.
– А если крыши нет?
– Тогда никакого постороннего мусора.
Разговор продолжался на ходу. Столбов шел по коридору быстрыми, упругими шагами, заставляя собеседника ускориться, но все же не пускаться вприпрыжку.
Пару раз он открывал дверь, показывал Тане производственные виды. Объяснял: вот лаборатория, все наши восемь сортов сделаны здесь. Вот цех верхового брожения – только так можно сделать что-то вроде нормального эля. Вот склад, не удивляйтесь, что небольшой. Хорошее пиво должно уходить потребителю сразу. Логистика!
Когда они вышли из главного здания и подошли к машине Столбова, Татьяна спросила:
– Почему же вы не начинаете большую экспансию? Не пытаетесь вытеснить разных «золотых мельников» и «старые бочки» из гипермаркетов?
– Потому что большой уровень – большие откаты регуляторам. И не факт, что с результатом. Мое пиво, даже «Зимовецкое легкое», лучше той мочи, что бодяжат в Подмосковье и выпускают каждый год в новой упаковке. Но если доказать эту очевидную вещь, можно потерять не рынок сбыта, а производство. Сегодня в России опасно работать лучше всех.
Они сели в машину – на этот раз ее вел шофер. Когда отъезжали от комбината, Таня спросила, наклонившись к переднему сиденью:
– А овощные консервы здесь не выпускаются?
– Самую малеху. Свои фермы – бывшие совхозы у меня есть. Но мариновать овощи – вчерашний день. Сегодня их надо замораживать, а еще лучше поставлять свежими.
– Выгодно?
– Зайдите в московский гипермаркет. Увидите, что выгодно привозить из Китая салат и чеснок, а из Голландии – лук и морковь. Я пока что овощевкой всерьез не занимался. Когда займусь – разберусь, как их возить из России в Россию с выгодой… Хотите вопрос на сообразительность? Почему шведы в прошлом году проехали четыре предприятия и заказали контейнеры у меня, на пятом заводе? Подсказка – под ногами.
– Чистый пол?
– В точку! Они увидели, что цех метут по графику, и поняли: продукцию тоже получат в срок.
После короткой паузы – Таня любовалась видами ночного Зимовца за окном – Столбов спросил с легкой усмешкой:
– Это и были ваши откровенные вопросы?
– Я их еще не начинала. Ну, если хотите… Вот первый – сколько человек было опущено в городе, кроме Свища?
– Только один. Топор. Виктор Топорышкин, рецидивист, устроился в бывший Дом пионеров, в кружок по критической эстетике, насиловал подростков. Критиковал местные власти, а те с таким критиком боялись или брезговали связываться. Нашелся тот, кто не побрезговал. Продолжить статистику?
– Да. Очень интересно.
– Двое рецидивистов погибли. Еще двенадцать к новым порядкам не приспособились и уехали из Зимовца. Остальные – человек тридцать, не меньше – забыли про бандитизм и перешли на мирные профессии. Это только про личности из областного списка ОПГ плюс рецидивисты с двумя ходками. Мелкая шушера проявила понимание, а настоящие отморозки девяностые не пережили.
– Зимовец изначально криминальный город?
– Не без того. Остановилось главное предприятие. С другой стороны, появилось новое производство: турки построили стекольный завод при песчаном карьере. Пивная и водочная промышленность всегда живет без кризисов, бутылки производятся, а развозит их по заводам местное население, на своих фурах. Нашлись охотники и просто грабить шоферюг и по-иному тянуть деньги. Одних игровых автоматов в городе пять лет назад было двести. Теперь – ни одного. Я их ликвидировал за два года до президентского указа по игорным зонам.
Татьяна хотела продолжить расспросы, но Столбов ее перебил:
– Теперь моя очередь. Скажи, это от несостоявшейся семейной жизни?
«Когда мы перешли на „ты“?» – подумала Татьяна, но возражать не стала.
– «Это», как я понимаю, – моя работа?
Столбов кивнул.
– Букет причин. А что для вас значит «состоявшаяся семейная жизнь»?
– Когда муж не позволяет ездить по городам и проникать на закрытые объекты.
– Да. Вы правы, мне некому запрещать. В этом отношении мы родня по несчастью.
Вместо удивленных вопросов Столбов внимательно посмотрел на нее. Так долго, что Таня даже испугалась.
Потом что-то буркнул. Тане показалось, что она разобрала слово «профессионал». Еще три минуты ехали молча. Потом Таня нарушила напряженное молчание:
– Теперь моя очередь спрашивать. Почему вы со мной возитесь?
О проекте
О подписке