– Это для тебя, Вань, случай нестандартный, – ответил капитан, – ты второй год служишь. Знаешь, сколько таких фруктов – откинулся и в родные края. Погулять до новой ходки. Слышь, один вообще рекорд Гиннесса поставил. Тридцать минут на свободе. Вышел из ворот колонии, перешел дорогу, а там лабаз. Он его грабанул, там же его и повинтили. Вот так-то… Но вообще история непростая. Раскаяния не видно. А еще не видно осознания, – взгляд на Коляна, протестовавшего одними гримасами, – осознания того, что быковать, залупаться или, культурно выражаясь, проявлять криминальные замашки в нашем Зимовце – нежелательно и опасно. Значит, надо звонить Андреичу, пусть решает.

По обстоятельствам разговора Татьяна поняла, что Андреич – начальник районной милиции, но прямо сейчас подъехать не может – на федеральной трассе, проходящей через район, случилась серьезная авария и он там.

– Через час подъедет, – сказал капитан. – Говорит, что проблему понял и уже вызвал экспертную группу. Раньше него будут.

После этого сотрудники еще раз спросили у гражданочки, не пострадала ли она, и предложили отвезти в гостиницу. Но тут уж Татьяну обуяло профессиональное любопытство. От недавнего страха осталась лишь слегка саднящая ладонь. Зато адреналин без остатка поборол сонливость и призывал к деятельности. Потому Таня немедленно представилась и начала расспрашивать, в первую очередь о тревожной кнопке. Расспрашивала она лейтенанта, так как капитан отъехал по какому-то делу.

Ее заход «Сколько была в маленьких городах, а такого не встречала» оказался удачным, и ей удалось пробудить краеведческий патриотизм лейтенанта. Он соглашался, да, здесь отлично, сам раньше хотел служить в областном центре, а теперь не жалею, что сюда попал. Насчет Коляна, задремавшего в обезьяннике, лейтенант говорил, что это случай особый и нетипичный:

– Он шесть лет в родных краях не был. Не знал, что у нас все изменилось.

– А что изменилось?

– Как вам бы сказать получше. Просто не принято у нас сейчас вот так…

Сформулировать и высказать свою мысль лейтенант не успел. В помещение вошли люди, которых Татьяна сразу же отнесла к упомянутой экспертной группе. Посмотрев на вошедших, а их было четверо, Татьяна сразу подумала, что репортаж о работе наркологического центра «Надежда» может оказаться не самым главным материалом, привезенным из Зимовца.

Незнакомцы оказались столь интересны, что трем Таня сразу же присвоила клички: Верзила, Очкарик, Седой. Некоторая произвольность в этом была – никто из пришедших не отличался малым ростом и немножко седины имелось у всех. Но надо же их как-то различать.

Лишь с четвертым персонажем возникла заморочка. В нем не было подтянутости остальной тройки и уверенного, пружинящего шага. Пожилой мужчина, с морщинистым лицом, в опрятном пиджаке, вообще облика ухоженного и вальяжного. Казалось бы, такому типажу должен быть присущ апломб. Ан нет, в помещение он вошел замыкающим и не так чтобы с робостью, но без всякого желания и радости.

Приглядевшись к рукам четвертого господина, Татьяна придумала кличку и ему – Пахан. Наколок на запястьях у него было побольше, чем у Коляна.

Вошедшие посмотрели и на Татьяну, потом Очкарик, верно, лидер тройки, вопросительно взглянул на лейтенанта: мол, что за барышня? Пахан тоже скользнул по ней взглядом, но без всякого интереса.

Потом Пахан заглянул в обезьянник. Трудно сказать, узнал он Коляна или нет, потому что тот узнал его раньше:

– Грач! Здравствуйте, Павел Иванович! Вы за мной?

– Здравствуй, Колян, – негромко, с задержкой ответил Пахан, показывая интонацией, мол, погаси энтузиазм.

– Нет, – сказал Очкарик, – это не он, это мы за тобой приехали. – Выведите его, пожалуйста, – это к лейтенанту.

Колян, явно воспрянувший духом при виде Грача, тотчас же сник. Разве в прутья не вцепился.

– Права не имеете, задержанный я, – пробурчал он, обращаясь к лейтенанту. Но все же вышел.

– Рассказывай, чего натворил? – обратился к нему Седой.

Колян, запинаясь, начал рассказывать свою версию вечерних приключений, настолько оправдательную для него, что явно сам себе не верил с первой же фразы. Его оборвали через пару минут и передали слово лейтенанту.

Татьяна слушала конфликт интерпретаций, приглядываясь к отставникам – уже не сомневалась, так и есть. Журналистская практика была у нее долгая и интересная, она научилась замечать некоторые вещи, обычным гражданам незаметные.

Во многих спецподразделениях, от Колумбии, до, как ни странно, комфортной Финляндии, есть у офицеров особый знак. Иногда татуировка. Иногда маленькая ленточка в петлице. Иногда маленькая пуговка, нашитая под погоном. Небольшое отступление от устава. И начальство такое отступление прощает. А ленточка значит простую вещь: человек – убивал. В рейдах против партизан или в миротворческом батальоне – не важно.

Такого общего знака у тройки не было. Но Татьяне хватило опыта, чтобы понять по глазам – случалось с каждым. И, пожалуй, не один раз. На войне. А может, и не только.

«Отряд убийц. Или, скажем, красивше: эскадрон смерти», – подумала она.

– Достаточно, – прервал Очкарик лейтенанта. – Значит, Николай Борисович Смирнов, 1975 года рождения. 1994 год, 116 и 162 статьи. Условно-досрочное в 1998-м. 1999 – опять 162-я, 11-6-я, еще добавил 119-ю. Вышел в 2005-м, сразу же опять залетел по 162-й. Разбой, побои, угроза убийством. Остап не баловал своих противников разнообразием дебютов, так?

– Так, – с заискивающей улыбкой поддакнул Колян. Похоже, он читал бессмертный роман и надеялся, что удастся разойтись на шутках.

– А вернувшись в родные края после третьей ходки, сразу же пошел и на 119-ю статью, и на 213-ю. И похулиганничал, и убийством угрожал.

Колян счел за разумное промолчать.

– Проблема твоя, Николай Борисович, в том, что за шесть лет в нашем городе кое-что изменилось. И никому не нужно ждать, пока ты отоваришь свою любимую статью. Я тебе лекции читать не хочу, пусть Павел Иванович объяснит.

Пахан подошел к Коляну, показал на скамейку – садись. Тот сел, поглядывая со страхом на «эскадрон смерти».

– Ты, Коля, меня прости.

– За что, Павел Иванович? – с испуганным удивлением спросил Колян.

– Что я тебя, ну, тогда еще, по твоему малолетству сбил с панталыку…

– Вовлек в преступную деятельность, не позволил социализироваться, проповедовал приоритет так называемых воровских понятий над обычной гражданской моралью, – уточняющим лекторским тоном договорил Очкарик и перевел взгляд на Пахана, – звиняйте, Павел Иванович, перебил.

Колян глядел оторопело. Он, пожалуй, приготовился к любым дюлям, но не к такому «прости».

– Порядки теперь в Зимовце новые, – продолжил Пахан. – Никто в городе по понятиям не живет. Так что, если что, ты не отмажешься.

– Погоди, – у Коляна заиграло любопытство. – Это чего, Зимовец красным городом стал, что ли?

Пахан взглянул на него чуть ли не виновато, как папаша, не способный изъяснить детям словами некую истину, уясненную им всей глубиной души.

– Не совсем так. Здесь теперь менты не только город держат, но и не берут. Им даже занести нельзя.

Татьяна не сомневалась, скажи такую глупость кто другой, кроме Пахана, Колян бы недоверчиво заржал. Но это была мудрость от «сэнсея».

– Как же такое случилось, Пал Иванович?

– Да вот так и случилось, Коля. Долгая история… Короче, по понятиям в городе больше не живут. Так что решай. Можешь жить, как я, – живи здесь. Нет – уезжай.

– Я… Думать тут надо… – растерянно сказал Колян.

Но его перебил Седой:

– Спасибо, Павел Иванович. А тебе думать не надо. Раз уж нам пришлось в час ночи сюда припереться, тянуть не будем. Или сейчас поклянешься, что ни хулиганки, ни разбоя, вообще ничего. Никаких блатных промыслов. Тогда живи с мамой, работай. Нет – первый автобус в область в 5.40. Сел, укатил, больше ни ногой.

То ли угар ресторанного вечера на миг вернулся в голову Коляна, то ли пробудился блатной выпендреж, но он хрипло спросил:

– А если не так и не так? Что тогда?

– Ну, если не так и не так, – медленно произнес Седой, приближаясь к Коляну, – если не так…

Татьяна рефлекторно зажмурилась. На миг, конечно. Драки она видала, и не слабые видала, и трупы, минут за десять до того бывшие живыми людьми. Все равно, наблюдая «эскадрон», поняла: эти слабо бить не умеют.

Колян понял это еще быстрее. Притиснулся спиной к стене, положил левую руку на гениталии. Приготовился раньше первого удара скатиться на пол и сжаться в позе эмбриона, как и положено при безответных побоях.

– Расслабься, – проговорил Седой. – Учить тебя здесь никто не будет. Поздно уже учить. А вот как бывает, когда «не так и не так», объяснить придется.

Между тем Очкарик, удивив Таню, раскрыл перед носом Коляна проигрыватель-дивидишник с маленьким экраном, из тех, что берут в дальнюю дорогу.

– Лекция хороша, когда наглядна. Был такой Линь, вспомнил поди? Считал себя смотрящим по лесу в районе, ну, на самом деле и был таким. До поры. Одна незадача: лесхозов много, за всеми не уследишь, хоть разорвись. Ну и разорвался Линь в итоге. Голову нашли в Луньино, остальное – под Красным Лесовиком. Ну-ка, посмотри.

Колян минуту зырил на экран.

– А еще был Свищ, тоже должен помнить. Тоже понты, без всяких оснований. Считал, что ларьки ему должны платить. Наглый был, непонимающий. Врал, что Чечню прошел, – совсем плохо. Говорил: «Кто против меня пойдет – отпетушу». Ну, согласись, Коля, зря он так. За базар надо отвечать, не то яйца оторвать могут. С ним так и случилось.

Как поняла Таня, на этот раз Коляну предложили не фоторяд, а видеоролик со звуковым приложением. Еще и всунули наушники – вздрогнул от прикосновения.

Наушники были прижаты неплотно, и Таня чуть-чуть расслышала музыкальную составляющую: ругань, мольбу, угрозы, потом – прерывистый вой. Обрадовалась, что не различает подробности.

Зато Колян, безусловно, их различал. Он смотрел на экран с нарастающим удивлением и страхом. Нижняя челюсть начала медленно отвисать. Он ужасался и не верил.

«Гибель богов глазами смертного», – подумала Таня.

Ролик кончился. Но Колян продолжал пялиться в экран, будто ждал надписи: «Это был фейк, ни один человек при производстве клипа не пострадал».

Очкарик захлопнул крышку проигрывателя перед его носом. Зэк дернулся, звучно клацнула челюсть.

– Сейчас Свищ в Кирове бомжует. С инвалидностью второй степени, – сказал Седой. – А еще была разная мелкая быкующая шушера. Вроде тебя. Она в видеоархив не попала. И ты не попадешь, если хочешь «не так и не так».

– Беспредел это, – произнес Колян. Не сказал, конечно, а с трудом вытянул слова, будто рот неплотно обмотали скотчем.

– Беспредел – вернуться домой и сразу же напасть на незнакомую женщину, – возразил Очкарик.

Колян хотел что-то ответить, но дискуссии не вышло.

– Давай, отвечай, не тяни, – оборвал Седой. – Поздно уже, даже взрослым спать пора. Или убираешься и больше сюда ни ногой. Или остаешься и забываешь все, чему тебя научила зона и наши философы в законе.

Пахан, к которому относились последние слова, чуть вздрогнул. В разговор не встревал и, как заметила Таня, во время просмотра документальных ужасов озирался со стандартной тоской мелкого предателя.

– Согласен, остаюсь.

– Повтори четко. – Очкарик включил камеру. – Обещаю не хулиганить, не воровать, соблюдать закон, честно работать.

Татьяна, давно ожидавшая этого момента, сама успела сфоткать мобильником Седого так, что ее щелчок совпал с включением камеры.

Колян повторил без запинки.

– Зачет. А дальше…

Дальше в комнату вошел пожилой майор милиции. Наблюдая, как ребята «эскадрона» здороваются с ним, Татьяна поняла, что это Андреич, начальник РУВД.

– Поговорили? – спросил он.

– Да, – ответил Очкарик. – Гражданин все понял. Пообещал больше нервы не трепать.

– И добро. Скажите, – это Татьяне, – у вас есть претензии к гражданину Смирнову?

– Нет. Но есть вопрос – к вам.

– Чуть позже, – ответил Андреич. – Значит, свободный гражданин Смирнов, какие у тебя планы?

– Ну.… На работу устроиться, как же еще…

– Хороший план. Тогда, гражданин Смирнов, раз у потерпевшей претензий к тебе нет, мы твои планы тоже портить не будем. Улица Победы, восемнадцать, Центр занятости. Придешь, подберешь вакансию, возьмешь направление. Или сразу на работу, или на курсы, как хочешь.

Седой протянул зэку бумажку.

– А в шесть вечера позвони по этому номеру и скажи, как успехи в трудоустройстве. Не позвонишь – завтра же встретимся снова. В последний раз. А теперь, гражданин Смирнов, слушай сюда внимательно, как никогда. – Седой наклонился над Коляном, от его позы, от его голоса повеяло нешуточной угрозой. – У нас все всерьез. Мы – не правительство. Это они говорят, а не делают, шлепают законы, а исполнить их не могут, это они за слова не отвечают. Мы сказали «Очистим город от швали», и мы его очистили. Мы сказали, пусть вокруг живут как хотят, а мы будем жить как люди, и мы живем. Раз мы говорим, что с тобой по-хорошему в последний раз, значит, и будет в последний. Усек, Колян?

Веско сказал, признала Татьяна. И даже не столько в самих словах спрессована была вескость, сколько в интонации, во взгляде и еще в чем-то трудноуловимом, что называют иногда энергетикой. Энергетика от Седого так и перла.

Если уж Татьяна ее уловила, то Коляна с его обостренным зэковским чутьем на силу должно было просто обжечь. «Любопытные персонажи обитают в этом Зимовце», – отметила Таня.

Колян промычал нечто нечленораздельное. При этом он без всякой надежды посмотрел на вошедшего милицейского майора – не сочтет ли тот происходящее нарушением закона.

– Иди домой, – сказал Андреич. – С завтрашнего утра начинаешь новую жизнь.

Колян потащился к выходу. Пахан столь же уныло сидел на месте, как свадебный генерал или баянист того же назначения, которого возят от торжества к торжеству без особого согласия.

Очкарик повернулся к Тане:

– Татьяна Анатольевна, – тон был не наигранно вежлив, – мы приносим вам свои извинения за это неприятное происшествие.

– Не за что. Будь я волшебницей, не смогла бы превратить современный русский промышленный город в сказочное королевство, по которому в любое время суток сможет пройти девушка с мешком золота.

«Эскадрон» улыбнулся. Правда, Верзила и Очкарик с секундным запозданием, дождавшись улыбки Седого. Тот, верно, прежде слышал о таком историческом критерии общественной безопасности.

– Все равно, – сказал он, – мы понимаем, что вы – особый случай. Ведь вы журналист, да? Мы хотим, чтобы у вас остались о вашем городе самые лучшие воспоминания.

– Хорошо, – не задумываясь, ответила Таня, – я бы хотела встретиться со Столбовым и взять у него интервью. – И, поддавшись наитию, добавила: – Ведь вы же от него?

* * *

Все сели по своим машинам и разъехались в разные стороны. Значит, когда их вызвали, не тусовались в одном месте, как иные бригады, вызываемые на пожарные случаи. В машину к Верзиле подсел Пахан, верно, чтобы его доставили туда, откуда и забрали, – Таня сомневалась, что он явился в РОВД по своей воле.

До гостиницы Таню подвез Очкарик. Он сказал, что в такое время Михаила Викторовича можно беспокоить лишь из-за реального ЧП (Таня не стала уточнять, в масштабах чего – района, области, страны?), но на просьбу побеседовать с журналисткой столь авторитетного столичного издания, как журнал «Наблюдатель», Михаил Викторович откликнется.

Кроме этого обещания, Татьяна больше не добилась ничего. К примеру, так и не узнала, кто же такой господин Столбов? «Владелец лесхоза „Новый луч“, председатель общества „Афган“, – ответил Очкарик, – человек очень уважаемый». Нюансов не последовало.

Татьяна все же осмелилась спросить про фото и видеоархив, продемонстрированный на ее глазах бедолаге Коляну. Очкарик ответил не сразу. По его лицу пробежала недовольная гримаса. Будто хотел сказать: «Ну почему олух-летеха не предупредил меня, что свидетелем нашей беседы является журналистка?» Потом сказал так: нарезку из голливудских ужастиков. При этом слегка улыбался и больше на эту тему не говорил, лишь заметил: «Лучше спросите Михаила Викторовича».

Что-нибудь мог бы рассказать Пахан… Да нет, конечно, фиг он чего-нибудь расскажет залетной девахе, тем более девахе с журналистскими корочками.

Все это начинало не нравиться. Город Зимовец хранил какую-то тайну. И она вряд ли исчерпывалась фамилией Столбов…