Путин и протоидеология суверенитета

У Путина есть идеология, безусловно. Это идеология суверенитета. В её русле он так или иначе действует с 2000 года. Её он акцентировал в прошлогоднем президентском Послании. И соответственно, желает он того или нет, это идеология Империи, имперской идентичности. Поскольку никакого другого реального суверенитета, кроме имперского, в современном мире быть не может.

Однако это протоидеология, поскольку «полуполной» идеологии не бывает.

Стакан наполовину пуст или стакан наполовину полон? Когда речь идёт о публичном выступлении политического лидера (я имею в виду прошлогоднее Послание), абсолютно естественно ожидать, что он будет придерживаться последней трактовки. Притом что таковая никак не противоречит действительности.

Вопрос в другом: почему этот стакан наполовину пуст, что это за пустая половина и какой пустотой она наполнена? Когда речь идёт о государственной власти, надо понимать: там, где идеология, – только там и есть государственная власть. А там, где её нет, – пустая половина стакана. То есть пространство скрытой власти, противостоящей государству.

Наша политическая система – это компромисс между государством (институтом президентской власти) и олигархическим правлением.

Отсюда, из этой полупустоты, – все тревожные симптомы этой системы. Это – необеспеченность устойчивого воспроизводства власти. И отсюда все эти, до сих пор никак не долеченные игры с «тандемом». Это сохраняющаяся конспиративность всей российской политики и конкретных политических решений, когда вполне логичные в рамках государственной идеологии действия вынужденно прячутся за политкорректными ширмами. Так, например, полный запрет на деятельность политических НКО, действующих на американские гранты, является вполне логичным ответом на преамбулу «акта Магнитского», в которой, по сути, декларируется намерение Соединённых Штатов финансировать свержение действующей власти в России. Однако этот идеологически абсолютно безупречный ответ вынужденно прикрывается нравственно уязвимой вознёй вокруг запрета американского усыновления.

Наша посткатастрофная элита – «полуолигархия» – тоже, безусловно, имеет свою идеологию. Как и положено, прикрытую утопией – «всеобщей представительной демократией». Эту тоталитарную идеологию можно назвать компрадорским олигархическим либерастизмом (политкорректное название – либеральный фундаментализм). И эта идеология, персонифицированная финансовыми властями и лично «конструктивным оппозиционером Кудриным», полностью определяет экономическую политику и экономический строй современной России.

И идеология суверенитета жёстко утыкается в пространство экономической политики, стратегически абсолютно компрадорской и противостоящей любым попыткам самостоятельного развития. «Это не ваша часть стакана! И нечего туда соваться!» Именно поэтому у Путина нет и не может быть, при сохранении действующего властного компромисса, никакой самостоятельной экономической идеологии, а соответственно, и никакой идеологии развития и идеологии лидерства.

Вторая половина пути состоит в том, что такая идеология должна появиться и реализоваться в деятельности. Иначе первая половина будет бессмысленна и безрезультатна.

Вторжение идеологии суверенитета на поле экономической политики за границы действующего властного компромисса и означает, по сути, ту самую революцию (сверху!). А без неё, без слома этого компромисса, никакое развитие невозможно. Да и воспроизводство власти и самой страны невозможно. И всякие требования и надежды на спасительные перемены в экономической политике тщетны и беспредметны.

«Новая индустриализация» в новом технологическом укладе

Кризис никуда не делся. И «выход» из кризиса с неизбежностью будет похлеще «входа». Повторим: императивом кризиса является принуждение России к модернизации, поскольку уже «вторые» волны его раздолбают нашу сырьевую экономику.

Можно ещё раз упомянуть о неизбежности наступления эры сланцевых углеводородов – то есть дешёвых и общедоступных, – но, даже игнорируя эту перспективу, очевидно, что просто конъюнктурное среднесрочное падение сырьевых цен, неизбежное с ударом очередных кризисных волн, нынешнюю российскую экономику добьёт. И не только экономику, с учётом вызовов социально-политического и военного характера, которыми неизбежно сопровождается кризис. Это означает только одно: нам надо в кратчайшие сроки создать другую экономику. Какую?

Вот здесь и проявляется главное фундаментальное различие между двумя подходами к так называемой «модернизации». Давайте сразу оговоримся о презумпции добросовестности сторонников этих двух подходов, оставив за скобками непродуктивный нудёж на тему о том, что всё это пустой пиар или что, мол, все распилят и разворуют.

«Модернизация по-либеральному»: интеграция в хаос на правах приказчика

Концепция либеральной модернизации – назовем её условно «сколковской» (ничего конкретно против «Сколково» не имея) – построена на скорейшей интеграции в мировые технологические инновационные цепочки, заманивание сюда глобальных структур, капиталов и технологий, заинтересованных (почему-то) в вовлечении российских интеллектуальных и материальных ресурсов в сферу инноваций. По сути, это позиция подрядчика в рамках глобального разделения труда даже с амбициями побороться за место особо привилегированного подрядчика. При этом очевидно, что главным распорядителем и главным бенефициаром по определению будем не мы.

В этой схеме не просто нет места реальному суверенитету – он, в общем, и не нужен. Он мешает адаптации к глобальным рынкам и потокам капиталов и технологий. То есть страна должна выстроить максимальное количество адаптеров – финансовых, экономических, культурных, политических, – чтобы как можно легче и быстрее подключиться к глобальной системе. И она нас полюбит. Естественно, эта концепция предполагает, что «капиталов в мире гораздо больше, чем в России», и, если обеспечить «инвестиционную привлекательность», они к нам придут. Причём придут именно нас модернизировать.

Этот подход, безусловно, обладает тем преимуществом, что он инерционен, неконфронтационен, естественен для действующей ныне модели глобального мира. Это шанс не только подзаработать на подряде, но и понравиться хозяевам этого мира. Шанс, что не будут обижать, и даже, возможно, пустят дальше передней.

Однако в контексте нынешнего кризиса всё это просто неверно. Поскольку это кризис именно данной глобальной системы, которая в процессе его перестанет быть и глобальной, и системой. Проще говоря, все эти радужные мечты базировались на концепции непрерывного и неограниченного роста, концепции продуцирования новых и новых ресурсов, достаточных для освоения и адаптации «развивающихся» стран и народов. Это всё напоминает мечты Украины о евроинтеграции. Построенные на древних сказках, как Евросоюз поднимал какую-нибудь Испанию и Португалию. Или Грецию. Кстати, где она теперь, эта Греция?

Ничего этого больше не будет. Нынешняя экономическая эпоха этим кризисом заканчивается. Даже игнорируя то обстоятельство, что Россия не сможет сохраниться как единый субъект и вообще как субъект, вписавшись на подсобные роли, – бог бы с ним, с субъектом, для настоящего либерала это не существенно, – даже в этом случае никаких надежд «вписаться» нет. Внешняя конъюнктура для России на обозримую перспективу будет негативной (послушайте хоть того же Кудрина). А вышеописанная модель полностью определяется внешней конъюнктурой.

«Новая индустриализация»: Россия на стройке

«Новая индустриализация» предполагает восстановление индустриальной мощи России на новой технологической и социальной базе. Это единственная возможная модель сколько-нибудь автономного развития. То есть единственная модель развития в условиях неблагоприятной внешней конъюнктуры. И, естественно, это модель, ориентированная на внутренние ресурсы и внутренний рынок.

Страна нуждается в такой индустриализации, поскольку объективно потребность в обновлении материальной базы экономики колоссальная. Мы находимся на стадии массового выбытия машин и механизмов всех видов – станков, турбин, движков, самолётов.

Эта потребность не рождает коммерческого спроса, поскольку в конечной фазе, потребительской, он закрывается лавиной импорта. Эта лавина, оплаченная сырьевой рентой, не только развращает страну, но и добьёт её в ближайшей перспективе, обрушив положительное торговое сальдо – единственное, на чём держится стабильность нашей системы. То есть для выполнения такой задачи необходимо системно приступить к дестимулированию сначала импорта, а затем и экспорта. Поскольку экспортная зависимость ничуть не менее опасна, чем импортная.

Опять же из задачи автономизации возможностей развития вытекает необходимость максимальной постсоветской реинтеграции: нынешняя РФ просто мала для такой задачи с точки зрения потенциала внутреннего рынка. И одновременно – строящаяся Россия станет гораздо более привлекательным центром интеграции, чем разрушающаяся.

В этом контексте хотелось бы уточнить выведенную Александром Дугиным формулу «патриотизм минус либерализм». Это всё абсолютно верно, если речь идёт о политическом либерализме. Много раз говорилось, что русский политический либерализм – это даже не концепция или мировоззрение, а геополитическая ориентация. Посему в России либеральная партия – это всегда партия национального предательства. Что касается либеральных экономических моделей, то они имеют право и обязанность существовать там, где им место. Поскольку более эффективного экономического механизма, чем рынок там, где вмешательства государства не требуется по каким-то особым причинам, человечество не придумало. И одна из задач будущей рабочей модели «русского прорыва» – это отделить конкурентный рынок от финансовых паразитов.

При наличии воли, в первую очередь воли к самосохранению, задача всякой модернизации решается одинаково. На стартовом этапе – это массовая закупка, иногда под ключ, предприятий, технологий, знаний и их носителей. В этом смысле модернизации Петра, Бисмарка, Мэйдзи, Сталина ничем не отличаются друг от друга. Различия только в источниках средств, способах их добывания и использования.

И, наконец, с точки зрения сохранения политической и социальной стабильности, которая в конечном итоге опирается на легитимность действующей власти, «Новая индустриализация» – это насущная необходимость. Хватит делить, гнить и ныть! «Россия на стройке» – это единственно возможный конкретный материально воплощаемый лозунг, способный вернуть нашему народу смысл существования.

«Новая индустриализация» и переломные технологии

На секунду вынесем за скобки нынешний глобальный кризис, шаг за шагом неумолимо разрушающий весь действующий миропорядок. Очевидно одно: материальной формой выхода (или невыхода) из этого кризиса точно будет технологическая революция, не имеющая прецедентов в истории человечества ни по скорости, ни по масштабам влияния на экономику, трудовую деятельность и вообще всю человеческую жизнь.

Нынешней весной крупнейшая консалтинговая компания «МакКинзи» опубликовала фундаментальное исследование о перспективах и последствиях развития прорывных технологий до 2025 года. 12 лет – это исторический миг на самом деле. При этом подчёркивается, что это не футурология, а простая экстраполяция уже действующих процессов, то есть, по сути, это самый минималистский прогноз.

Авторы утверждают, что масштаб перемен в человеческой жизни и деятельности, вызванный этими процессами, во много раз превосходит результат промышленной революции. Авторы употребляют термин disruptive technologys (не вкладывая в это априори чисто негативного смысла). Disruptive – по словарю – «разрушительный», «подрывной» – в смысле переламывающий существующий порядок вещей.

Не отягощая читателя подробностями, попытаюсь обобщить итоги исследования по отдельным группам самых «подрывных» технологий.

Это мобильный интернет, облачные технологии, интернет, встроенный в приборы, предметы и т. д. Суть в том, что любые объёмы компьютерной памяти и мощности становятся доступными в любом удалении от самого «железа».

Это роботизация, беспилотный транспорт, 3D-принтеры, означающие, по сути, отказ от современного массового крупносерийного производства и от современного традиционного промышленного труда. Традиционный рабочий исчезает. «Китаец» больше не нужен. И это, кстати, предпосылка для реиндустриализации в «развитом» мире на совершенно новой технологической основе.

Это революция в области новых материалов и технологий, в том числе, что в нашем случае особенно важно, добычи энергоресурсов и производства энергии. Та самая «сланцевая революция», альтернативные источники: суть в том, что энергоресурсов – как традиционных углеводородов, так и альтернативных – становится на порядок больше, они становятся принципиально доступнее и дешевле. Это не только конец «геополитики нефти». Это, по сути, снятие энергетических ограничений для экономики.

И наконец, важнейший момент – это распространение дистанционного образования – вещь, принципиально меняющая возможности и рынок качественного образования. Зачем вам оканчивать Урюпинский университет, если вы можете заочно учиться в Оксфорде, Принстоне или MIT (или МГУ и МФТИ, если они находятся в соответствующем состоянии)? Это означает принципиальную доступность любого качественного образования при резком обесценивании образования во всех смыслах «средненького». Покупать диплом бессмысленно, как и подделывать ЕГЭ.

Такой экономике нужны только суперспециалисты и суперинтеллектуалы. Это на самом деле страшненькая картина будущего для всех аутсайдеров. Для всех, кто хотел бы отсидеться в тени, за спиной, воспользовавшись преимуществами наличия каких-либо естественных ресурсов. Суть в том, что всё принципиально доступно: энергия, информация, технологии. Нет ограничений по качеству и численности «рабсилы», потому что нет, по сути, и самой «рабсилы». По сути, нужно только одно – владение капиталом и владение уникальными навыками и умениями, обладание конечными знаниями и способность генерировать новые. Кто этим владеет, тот получает всё. Что получат остальные, даже не хочется воображать.

То есть, по сути, это идеальные условия для Русского Реванша.

Как минимум Россия (вместе со своими партнёрами по евразийской интеграции) обладает тем преимуществом при смене технологических укладов, что процессу этому в минимальной степени препятствует наличие действующих старых активов. Историческим средством для расчистки и списания таких активов служили войны. Однако мы справились с этой задачей вручную – как «красные кхмеры» с Пномпенем.