17 апреля 1938 года. Прага. Кабинет генерала армии Чехословакии Войцеховского
Тухачевский поднимался по ступенькам с некоторым трепетом. Прошло столько лет со времен Гражданской войны, но Михаил Николаевич твердо знал, что у многих людей еще свежа боль о ней и скверные воспоминания. Прежде всего, у тех, для кого та война обернулась тяжелым поражением и изгнанием из собственной Родины. Именно таким человеком и был Сергей Николаевич Войцеховский – уроженец Витебска, «белая кость» старого Императорского корпуса, офицерские традиции которого носили семейный характер со всеми вытекающими последствиями. Убежденный противник советской власти, сражавшийся с ней упорно во времена Гражданской, отступая под ударами Красной Армии через всю Россию до самого Забайкалья.
И вот теперь он, красный маршал, перешедший во время революции на сторону большевиков из Императорской гвардии[4], здесь. Да, прибыл Тухачевский официально в Чехословакию не ради этой встречи, но для переговоров с компанией Skoda по вопросам военно-технического сотрудничества. А сама эта встреча оказалась его личной инициативой, оговоренной только с узким перечнем посвященных людей, включая Сталина. Но для Войцеховского Тухачевский был врагом. Предателем всего того, во что тот верил. И теперь, с каждым шагом приближаясь к этому непростому разговору, Михаил Николаевич самым натуральным образом трепетал. Да, он был обновленной личностью с колоссальным жизненным опытом, но все одно – сокрытые и загнанные в далекий угол эмоции прошлого всплывали с все нарастающей силой.
Тухачевский вошел в приемную генерала, сразу же попав под внимательный взгляд адъютанта.
– Господин Тухачевский? – спросил адъютант на ломаном русском языке.
– Так точно.
– Генерал ждет вас, – произнес адъютант, сохраняя непроницаемое спокойствие. После чего распахнул дверь кабинета, пропуская маршала внутрь.
Михаил Николаевич шагнул вперед и как будто погрузился в ледяную воду, встретившись глазами с Войцеховским.
– Здравия желанию, – чуть помедлив, произнес маршал.
– Добрый вечер, – ответил генерал, с явным удивлением в голосе и глазах. – Простите меня за бестактность, но что за форма на вас?
– Рабоче-крестьянской Красной Армии, – ответил с довольным видом Тухачевский, поправляя китель. – Две недели назад подписали приказ по наркомату Обороны «о мундирах, личных званиях и знаках отличия», и вот, успел пошить, дабы соответствовать. – Тухачевский понимал, что вызвало такое сильное удивление у Войцеховского, настолько, что тот даже на несколько секунд потерял дар речи. XVIII съезда ВКП (б) позволил незамедлительно провести через СНК и Наркомат Обороны проект возвращения традиционных знаков отличия и званий. Так что теперь Сергей Николаевич с искренним удивлением рассматривал совершенно новую парадную советскую военную форму для начальствующего состава, пошитую с определенным лоском и шиком. А главное – аккуратные и изящные пришивные погоны, которые он ну никак не ожидал увидеть на обмундировании личного состава РККА после всего того, что творилось в Гражданскую войну…
– Золотые погоны… – несколько помедлив, произнес Войцеховский. – Признаться, не верю. Как Советы пошли на это? Вы не разыгрываете меня?
– Никоим образом. Я одним из первых переоделся в эту парадную форму.
– Парадную? Но зачем? – вновь удивился Войцеховский.
– Чтобы уважить вас. Поверьте, за минувшие два года очень многое поменялось в Советском Союзе. И то ли еще будет. Я и сам не всегда верю в то, что времена идеологической одержимости уходят в прошлое, уступая делам возрождения Империи. – Войцеховский вскинул брови, желая возразить, но остановился, потупил взгляд и около минуты думал. После поднял уже более-менее спокойные глаза на Тухачевского и спросил:
– Вы не ответили на мой вопрос.
– На прошедшем в конце прошлого года XVIII съезде ВКП (б) было объявлено, что приоритетной целью всех коммунистов СССР стало строительство крепкого социалистического государства, с максимальным использованием лучших решений из мировой практики. По этой причине руководство Советского Союза решило отойти от уникальной, но не очень удобной системы обозначения воинских званий и вернулось к общеупотребимой мировой практике. Проще говоря, партийный съезд решил прекратить революционное позерство и начать приспосабливать все лучшее, что когда-либо было создано в мире для нужд социалистического хозяйства без комчванства[5] и прочих перегибов.
– Наигрались? – с плохо скрываемой усмешкой, уколол Тухачевского Войцеховский. – Впрочем, признаюсь, форма выглядит отменно.
– Я рад, что смог сделать вам приятно.
– Но вы ведь пришли не только для этого? Что вас привело ко мне?
– Ваша позиция. Всем известно, что начальник Генерального штаба армии Чехословакии является одним из лидеров борцов за независимость Чехословакии. И я от лица Советского Союза хочу предложить вам сотрудничество в этом вопросе.
– Что?! – вспыхнул Войцеховский.
– Не заводитесь. Я все объясню, – быстро произнес Тухачевский и, дождавшись кивка Сергея Николаевича, продолжил: – Я не собираюсь вас агитировать для работы в НКВД. Это было бы глупо и бессмысленно. Тем более что вопрос стоит иначе – Советский Союз интересует в нашем с вами сотрудничестве только борьба за сохранение независимости Чехословакии.
– Вот как? Почему?
– Потому что Чехословакия – ключ к мировой войне. Если Чехословакия падет к ногам Германии, а все к этому и идет, то Германия получит ресурс для самостоятельного решения Польского и Французского вопросов. Без Чехословакии Германия, даже после присоединения Австрии, слишком слаба, чтобы явно угрожать миру.
– И Советы хотят, чтобы Чехословакия защитила их? – с легкой усмешкой произнес Войцеховский.
– Нет. Советы хотят, чтобы Чехословакия защитила сама себя, и они готовы ей в этом всемерно помочь. Но ваш президент и кабинет министров…
– И вы пришли ко мне? – перебил Тухачевского Войцеховский.
– Да. Мы хорошо знаем вашу репутацию честного человека, который не привык сдаваться без боя.
– К офицеру, который не сдается без боя, а не к предателю, – с нажимом произнес Войцеховский. – Если вы не знаете, я присягал защищать Чехословакию ценой своей жизни.
– Никто не просит вас нарушать присягу. Напротив, мы предлагаем вам ее выполнить, ибо президент и кабинет министров, видимо, о ней позабыли. – С этими словами Тухачевский достал из внутреннего кармана кителя письмо и передал его Войцеховскому.
– Что там?
– Мне не известно, но оно адресовано вам. Я понимаю, что все это выглядит очень неожиданно и довольно дерзко, однако мы должны попробовать спасти Чехословакию. И вы нужны своей стране.
Войцеховский потер лоб и тяжело вздохнул.
– Мне нужно подумать. Все это так странно…
– Я буду в Чехословакии еще неделю. Если вы не против, то перед отъездом я хотел бы обсудить поднятый вопрос уже на другом уровне, а не столь спонтанно.
– Хорошо. До конца недели я дам вам свой ответ.
– Прекрасно. Очень надеюсь на то, что он будет положительным. Честь имею! – кивнул Тухачевский и по старой, еще дореволюционной, моде покинул кабинет генерала чеканным шагом, оставив Войцеховского в глубокой задумчивости. Прошло минут пять, пока он смог собраться с мыслями и вскрыть конверт, где обнаружил, к своему удивлению, письмо от Иосифа Сталина, предлагавшего отбросить все старые обиды и постараться совместными усилиями спасти Европу от страшной войны, а Чехословакию от германского плена. «Час от часу не легче», – пронеслось у Войцеховского в голове, но совершать резких поступков он не стал. Нужно было все взвесить…
Он поднял трубку телефона:
– Вацлав, – обратился Сергей Николаевич к адъютанту, – позвони в гараж, вызови машину. Я через пятнадцать минут выезжаю.
– Будет сделано, господин генерал.
После чего Войцеховский снова впился глазами в письмо, пытаясь найти в нем подвох. «Что же это? Как же такое могло произойти? И опять же эти золотые погоны…» – проносились в голове у генерала мысли буйным табуном. «Но если это все правда, то у нас еще есть шанс… маленький, призрачный, но шанс на независимость».
5 июня 1938 года. Лондон. Кабинет главы Foreign-office лорда Идена
– Проклятые лягушатники! – швырнул газету на стол министр иностранных дел Великобритании. – Как они вообще на это решились?!
– Сэр… – попытался возразить Эрик Фиппс[6].
– Как вы это допустили?!
– Мы сделали что могли, сэр, – понуро опустив голову, стоял перед лордом Иденом посол Великобритании во Франции. – Но заблокировать парламентское большинство не смогли. Тем более эти профсоюзные волнения. Стачки.
– Из-за чего они произошли? Вы ведь мне говорили, что все под контролем.
– Официально – рабочие выступили против попыток президента противодействовать созданию нового левого правительства, которое в сочетании с левым парламентским большинством позволяло бы очень серьезно изменить политический курс Франции. Фактически получается, что после того, как мы продавили отказ от идеи нового состава правительства с министрами-коммунистами, эти профсоюзы и взорвались. Начались волнения с беспорядками. Господин Либрен даже стал серьезно опасаться стихийных баррикад на улицах, так как тяжелый финансовый кризис усугублялся политическим. А потом кто-то пустил слух, что если правительство Франции будет по-настоящему левым, то это позволит заключить с Советским Союзом выгодные контракты, а значит оживить экономику Франции. Дать ей глоток свежего воздуха – новые рынки сбыта. И нас вежливо попросили не вмешиваться, дабы чего дурного не вышло.
– И вы отступили? – с усмешкой произнес лорд Иден.
– А что мы могли сделать? – развел руками посол. – Весь Париж буквально кипел. А потом, когда новое правительство утвердили, оказалось, что слухи о возможном экономическом сотрудничестве с Советским Союзом были не блефом.
– Хорошо, – немного успокоился лорд Иден. – Что там на самом деле произошло?
– Точно мы выяснить не смогли, однако есть все основания на игру наших коллег из Москвы. Правда, стиль работы на них не очень похож.
– Не похож? Думаете, им кто-то помог?
– У нас есть всего два варианта: или им помог кто-то опытный, или они перешли на иной уровень мастерства. Своих противников недооценивать, конечно, не стоит, но мне не очень верится в то, что советская разведка столь быстро достигла такого серьезного уровня. Это ведь не бывшего царского генерала ударить дубинкой по голове и вывезти в Россию в чемодане. Тут требуется серьезная и тонкая работа. Кроме того, по нашим сведениям, после трагической гибели Литвинова его пост занял Молотов, который совершенно не сведущ в дипломатической работе, каковая полностью просела, будучи и при Литвинове на очень скромном уровне. Он ведь, как вы помните, занимался не столько советской дипломатией, сколько…
– Я помню, – прервал его лорд Иден. – Не мог ли это быть Иностранный отдел?
– Возможно. Слуцкий человек профессиональный, но к опытному руководителю должны прилагаться толковые исполнители. А раньше ИНО не демонстрировала высокий уровень мастерства в столь сложных операциях. Рост уровня квалификации обычно происходит плавно.
– А вы не думаете, что вся эта операция могла быть сущей авантюрой, которая удалась лишь случайно?
– Да, это допустимо. Но мне не очень хочется доверять случайностям, а потому я склоняюсь к версии помощи им более опытными игроками.
– Вы видели этот договор? – переменил тему лорд Иден. – В газете ничего толком не написано. Так – общие фразы. А мне хотелось бы понять – о чем конкретно там говорится. Есть какие-нибудь интересующие нас зацепки?
– Французы с советской делегацией шептались без особенной огласки, – пожал плечами Эрик Фиппс. – И нас никто на те встречи не приглашал.
– Эрик, давайте обойдемся без кокетства. Вы ведь не пустили это дело на самотек? – с легким раздражением спросил лорд Иден. – Или пустили?!
– По своим каналам я смог получить фотокопию французского договора.
– Прекрасно!
– Ничего прекрасного там нет. Эти Ориоль с Мендес-Франсем нагородили такое, что у меня поначалу от ярости дух захватывало…
– Говорите конкретно! – начал выходить из себя лорд Иден.
– Советскому Союзу был открыт огромный промышленный кредит в семь миллиардов франков[7] с рассрочкой погашения в пятнадцать лет, который Советы могут потратить только на приобретение промышленного оборудования. А это в пять раз больше, чем предложили им боши в своей кредитной линии от тридцать пятого года. Под обеспечение этого займа правительство Франции уже инициировало выпуск билетов казначейского обязательства. И это катастрофа… Ведь учитывая сумму кредита и то, как его преподносит правительство, Франция сможет закрыть бюджетный дефицит по наиболее важным направлениям как минимум на год, а то и на два. Кроме того, ничто не мешает французам расширить Советскому Союзу кредитную линию, которая нужна им самим намного больше, чем Советам. Да и отсутствие открытой информации по условиям кредита позволяет французскому правительству маневрировать в довольно широком пределе.
– Советский Союз признал старые имперские долги? – удивленно спросил лорд Иден.
– Нет. И насколько я знаю – не собирается. Официальная позиция Москвы по этому вопросу довольно проста – Советский Союз не является прямым наследником Российской империи и готов на себя взять долговые обязательства Российской империи только при двух условиях. Во-первых, эти долги будут уменьшены и разделены пропорционально между всеми осколками Российской Империи по распределению населения на момент разделения Империи. То есть в этом случае на долю СССР приходится около семидесяти пяти процентов. Во-вторых, Советский Союз для признания долгов Империи требует взаимного их учета с тем ущербом, который был причинен интервенцией и материальной помощью врагам советской власти. А это, по гамбургскому счету, дает отрицательное сальдо, то есть французы оказываются еще и должны Советам. Так что правительства Франции и СССР решили отказаться взаимно от претензий по этому вопросу и подписали соответствующий протокол.
– То есть? Что за протокол?
– В этом протоколе перечислили все легитимные долги и претензии, которые есть у правительств СССР и Франции друг к другу, включая частные долги. Согласно этому протоколу любые долговые обязательства и финансовые обязательства между этими странами признавались погашенными на всех уровнях, если дата их заключения была старше первого января 1924 года.
– И как реакция держателей обязательств?
– Учитывая, что почти все крупные держатели – серьезные люди, вся эта операция прошла очень спокойно, так как намек на форму получения своих денег заставил их крепко задуматься. Уходить в сложившейся в экономике критической ситуации в серьезный минус они не хотели. Поэтому никак не отреагировали на подписанный протокол и поддержали идею этой долговой авантюры. В конце концов только семь миллиардов франков, выданных СССР в форме промышленного кредита, позволят наполнить бюджет более чем тридцатью пятью миллиардами, обеспеченными этими долговыми обязательствами. И это по минимуму. Ничто не мешает говорить и о семидесяти миллиардах в рамках указанной кредитной линии[8].
– Но ведь это мыльный пузырь, – пожал плечами лорд Иден. – Семь миллиардов франков это сколько в советских рублях?
– Чуть больше миллиарда.
– А экспорт у них в минувшем году, если я не ошибаюсь, составил около двух таких сумм. В перспективе пятнадцати лет, безусловно, Советы смогут покрыть промышленный кредит Франции. Причем без особенных усилий и даже с процентами. Но расширение кредитной линии вряд ли им нужно и посильно.
– Сэр, инфляция во Франции продолжает набирать обороты. За пару лет франк упал практически вдвое. И ничто не говорит о том, что он сможет стабилизироваться, скорее даже напротив, совсем пустится в разнос, обнуляя кредитные обязательства. Особенно если широкие массы населения начнут переживать из-за нарастающей угрозы войны с Германией, усугубляя и без того нервное положение дел. Советам эти кредиты очень выгодны, так как благодаря им они по очень низким ценам смогут получить много промышленного оборудования, столь необходимого для реконструкции их производства. Кроме того, платить СССР будет в довольно продолжительную рассрочку во время прогрессирующей инфляции. То есть через пару лет долг упадет вдвое, а еще через четыре года – так и вообще составит четверть. И это, если допустить, что франк будет падать с той же интенсивностью.
– А по нашим ожиданиям…
– Да, сэр. По нашим ожиданиям после начала войны франк упадет минимум в десять раз от текущего курса. Конечно, для Франции это все определенно авантюра. Однако она дает им шанс на то, чтобы, по крайней мере, до начала большой войны хоть как-то, но продержаться на ногах. Инфляция, вероятно, будет прогрессировать и дальше, причем довольно огульно, рынки сбыта у них продолжают сужаться, промышленные предприятия ведут сокращения и сворачивают производство. Как вы понимаете – это Франции ничем хорошим не грозит. Советский Союз в таких обстоятельствах становится для них своеобразным рынком сбыта, позволяющим под эфемерные долговые деньги, но вернуть рабочих с баррикад на заводы. Да и немного улучшить уровень жизни в крупных городах. Вряд ли это в долгосрочной перспективе позволит французам выправить экономические затруднения, но до начала войны даже даст некоторый промышленный рост. Так что им теперь, зацепившись за этот кредит, нужно продолжать его расширять всеми правдами и неправдами. Кроме того, расширение сотрудничества с Советским Союзом самым благоприятным образом скажется на политической стабилизации Франции, из которой последние годы левые буквально душу вытрясают своими выступлениями.
– Любопытно, – задумчиво произнес лорд Иден. – Очень любопытно.
– Авантюра, от которой выигрывает и правительство Франции, и правительство СССР.
– Если все так, как вы описываете, то это немного проясняет позицию наших друзей с Уолл-стрит, – задумчиво произнес лорд Иден. – У американцев что-то слишком часто стала идти своя игра. Два дня назад я беседовал с послом США в Великобритании, и у меня сложилось впечатление, что Вашингтон односторонне переиграл наши договоренности по отношению к Германии и Советам. У него уже не было прежней уверенности в том, что Чехословакию нужно сдавать немцам просто так. Да и вообще – выглядел он на удивление скользко. Мне это не нравится. И после ваших слов, я думаю, что именно они нам навредили во Франции. Только вот – зачем?
– Мне кажется, что это все как-то связано с Мадридским инцидентом. Думаю, что за океаном решили, будто это мы помогли Льву Революции почить с миром.
– И что с того? – пожал плечами лорд Иден. – Разменная фигура погибла. Доказательств у них нет, а подозрения – не повод для серьезной смены курса. Мы слишком многое ставим на кон, чтобы поступать столь опрометчиво. А там, за океаном, сидят отнюдь не юные девицы, а опытные прагматики. Нет. Здесь что-то иное…
– Тогда что, сэр? Насколько мне известно, США не меньше нашего заинтересованы в уничтожении чрезмерно самостоятельного режима в СССР.
О проекте
О подписке