Глава 2

13 февраля 1606 года, Москва

Патриарх Иов потер глаза, стараясь снять напряжение, и жестом указал Петру Басманову на стул подле себя. Этот каменный угол очень плохо прослушивался со стороны и прекрасно подходил для беседы вдали от любопытных ушей.

– Рассказывай, – тихим голосом произнес Иов.

– Что рассказывать?

– Что там у царя с этим поляком за дела? Отчего он так резко надумал Марину в жены брать?

– Я мало что знаю, – пожал плечами Петр.

– И все же.

– Это только слухи, – особенно подчеркнул Басманов. – Но Ежи Мнишек, как говорят, хотел предложить царю поддержать его на выборах в Речи Посполитой. Там сейчас неспокойно, и Сигизмунд может потерять корону в любой момент. Однако… от Дмитрия он вышел крайне задумчивый. Расспрашивал о всяких странных вещах – вроде безвредных совершенно, но и не нужных ему. Прежде всего, про допрос Василия и Земский собор. Судя по всему, царь отказался. Но тогда что его заставило взять в жены Марину?

– Царь тебе не рассказывал?

– Да он с того дня постоянно занят, – с усмешкой отметил Басманов. – Трудится, не покладая… рук. Даже удивительно. Баба неказистая. Дохлая. Дикая. Глаза пылают. Да что уж там – ведьма ведьмой. А все ж вона как зацепило!

– Тоже ведьму нашел! Она в церковь ходит больше некоторых!

– А…

– Услышу, что при дворе болтают, будто она ведьма, приворожившая царя, – лично ему донесу. Так что, мил друг, теперь ходи и рассказывай всем о том, как истово она молится и как поражает тебя своей богобоязненностью и благочестием.

– Я?! Да… но…

– Именно ты! Может, не с тебя пошло, но ты царю верный слуга. Так уж постарайся. А кто дурь будет нести – смело мне докладывай. Особливо если что замышлять станут. Дмитрий и так особой добротой не отличается, а если эту полячку потравят или иначе как заморят – совсем озвереет. Мне и так непросто сдерживать его ярость.

– Ярость?

– У него в душе боль великая за все беды, что обрушились на дом его. На брата, отца, деда с бабкой и далее. Пока мне удается ее в узде держать. Да и он сам старается, опасаясь всю Русь кровью залить. Он ведь из-за этого и венец брать не желал. Боялся нас всех поубивать. А ну как это прорвется? Там ТАКОЙ зверь наружу вырвется, что лучше и не думать о том. Холодный как лед, справедливый как смерть и безжалостный как механизма. Никого не позабудет, никого не простит, никого не пощадит.

– Понял, – после долгой паузы ответил Басманов, изрядно напрягшись.

– Что хмуришься? Догадался ли, отчего взгляд его часто холоден?

– Догадался.

– Эта полячка – его страсть. Любит он ее. Может, эти чувства хоть как-то согреют его душу. Она мне тоже не нравится. Как и отец ее. Но раз Дмитрию глянулась, то и пусть. В конце концов, не мне с ней ложе делить. А разумом она не обижена – договориться можно. Разве что дурости от венца прибавится. Но тут уж ничего не поделать.

– Но почему она? Других, что ли, нет?

– А почему Дмитрий?

– Что?!

– Вот то-то и оно. Бориса уже поставили. Хорошо вышло? Мню – Дмитрий наш шанс на искупление. А Марина – его надежда на любовь. Умрет она – погибнет и он. А следом и держава наша. Помнишь, что он говорил на Земском соборе? Что не простые были эти три года голода. Всевышний предупреждал, просил прекратить наши беззакония. И послал нам его в качестве последней надежды. Мне не все нравится, что он творит и к чему стремится. Но… – Патриарх многозначительно покачал головой.

– Я понял тебя, отче, – степенно кивнул Петр, вспоминая слова самого Дмитрия об Иване Васильевиче и его нежном отношении к женщинам. Ну, те, что он в Смоленске говорил, объясняя поведение отца по отношению к Анне Колтовской, «забритой» в монастырь за измену. Хотя должно на плаху отправить да на дурную голову укоротить. Получалось все так странно и необычно. Ему требовалось время на то, чтобы разобраться в своих мыслях. Поэтому он решил перевести разговор в другое русло. – Ты знаешь, что царь готовится к войне?

– Войне? Какой? Ты уверен?

– В таких делах никогда нельзя быть уверенным, особенно с нашим царем. Скрытный он больно. Но одно я вижу ясно – пехотную бригаду свою крепит. Может быть, числом и не сильно, но качеством…

Патриарх заинтересовался.

А Петр Басманов поведал ему о делах царевых. Не то чтобы тайных каких, но и не выпячиваемых. По утвержденным Дмитрием штатам пехотная бригада теперь имела в своем составе два полка линейной пехоты по три батальона при трех ротах. Каждый полк вышел существенно жиже прежнего, но так удобнее было управляться. Да и задел на будущее. Их поддерживали два дивизиона 3-фунтовых полковых «Единорогов» при совокупно тридцати шести орудиях да батарея полевых 12-фунтовых «Единорогов»^[8] в шесть «стволов». Сила! Сверх того, в качестве иных средств усиления шел батальон тяжелой пехоты, дивизион кровавых гусар и эскадрон драгун^[9].

– Кровавые гусары? – удивился Иов.

– Да те же крылатые, только перья в красный цвет выкрашены, ну и одежда вся красная. Чтобы от поляков и литовцев отличать. А то в бою смешаются – не поймешь.

– А… – произнес патриарх, принимая факт объяснения.

Совокупно выходило свыше четырех с половиной тысяч строевых. Да полторы тысячи – в обозе и на хозяйстве. К полевым кухням добавились полевые кузницы и прочие ремонтно-восстановительные точки. Появилась госпитальная рота. Значительно улучшились фургоны. И прочее, прочее, прочее.

Не так чтобы сильно многочисленнее прежнего вышло, но качественно удалось усилить кардинально. Ведь Дмитрий с самого уничтожения Шуйских уделял большое внимание освоению внушительных трофеев и перевооружению бригады своей личной армии.

Например, в войска с осени 1605 года стало поступать новое оружие – ружья. Стволы для них пошли с трофейного оружия, благо, что они там выделывались из максимально мягкого железа. Чтобы не разорвало. Вот Дмитрий с мастеровыми и довел их до ума^[10]. В результате точность и дальность боя, а также живучесть резко возросли.

К стволам шли колесцовые замки, производство которых по затее Дмитрия наладил еще Борис в 1604 году по методу распределенной мануфактуры и узкой специализации мастеровых^[11]. Да с приемом по лекалам и замерам. Совокупно это не только делало их стоимость в семь раз ниже обычного, но и давало полную взаимозаменяемость деталей. Как следствие, удобство полевого ремонта.

Образ ружья завершало ложе с прикладом, укрепленным медной «пяткой», от знаменитой Brown Bess^[12], съемный игольчатый штык и плечевой ремень на антабках.

По меркам 1606 года – сказка, а не оружие! Но ведь и это еще не все. Дмитрий, ожидая весьма горячую пору, ввел для него бумажные патроны и компрессионные пули, в духе поделки Нейслера из мягкого свинца…

Впрочем, не ружьем единым.

Андрей Чохов^[13], узнав от Дмитрия про литье с управляемой кристаллизацией, закусил удила. Тем более, что пушечной бронзы было много после разрушения Царь-пушки, а царю хотелось получить новые, еще более легкие «Единороги» и ручные мортиры. Притом стандартного образца. К этому начинанию прекрасно подошли и передовые лафеты системы Грибоваля, до которых было еще века полтора, ежели тихой сапой. Не меньше пользы несли и пехотные кирасы с приклепанным упором-уловителем для приклада. Да и вообще – всего не перечесть. Дмитрий развил прямо-таки чудовищно интенсивную деятельность вокруг своего маленького войска! Благо что захваченная казна Сигизмунда позволяла так резвиться.

– Все это очень интересно, – остановил Басманова уставший от его болтовни патриарх, – но почему ты решил, что он готовится к войне?

Иов за какие-то полчаса оказался так перегружен этими техническими деталями, что у него голова пошла кругом. Как только Петр это все запомнил? Почему Дмитрий отказался от пикинеров? Да откуда же он знает? Он не понимает и то, зачем государь их ввел. И так далее. Это были не его вопросы. Совсем. Единственное, что патриарх вынес из разговора, – царь за очень небольшое время сделал очень многое для коренной модернизации армии и ее качественного перевооружения. Пусть и небольшой ее части. Зато уже весьма славной.

– Как почему? Так ведь на кой бес ему так спешить? У него словно пожар в одном месте. Мне иной раз кажется, что завтра прискачет гонец с вестью о начале войны…

– Хочешь мира – готовься к войне, – произнес Иов, назидательно подняв палец. – Уверен, что царь и более масштабные преобразования начал бы, будь у него денег больше. М-да. А сам-то что думаешь? Замечал, может, что странное?

– Он везде ходит со своими преторианцами. Завел странную привычку выезжать-въезжать через разные ворота кремля. И никто до конца не знает, через какие он пойдет. Выселил бояр и прочих из кремля. Бояре ропщут. Но после судьбы Шуйских – негромко. Да и перестройка жилых покоев его тоже довольно необычна. Мне кажется, что он готовится долго и серьезно воевать за свою жизнь. Сначала на стенах кремля. Потом отступив в палаты. Словно какая-то темная сила собирается его уничтожить, а он жаждет отдать жизнь как можно дороже.

– Боюсь, что он недалек от истины, – грустно произнес патриарх. – Сам же говорил: бояре ропщут. Для них не секрет, что царь считает их язвой на теле царства. Они же тоже готовятся, справедливо опасаясь за свои жизни. Слышал ли? За дружины свои многие родовитые взялись. Восстанавливают. Укрепляют. Видно, царь о том знает и понимает, что рано или поздно это приведет к серьезному столкновению. К войне.

– Вот! Вот оно, отче!

– Что?

– Так сходится все! И истовая реформа пехотной бригады, и подготовка кремля к осаде с выселением всех подозрительных за его пределы. Но… тогда получается, что бояре должны ударить совсем скоро.

– Или он боится, что не успеет подготовиться. Не торопи события. Я поговорю с царем. Может быть, ему в этом деле потребна наша помощь. Хотя я не уверен, что он хоть кому-то доверяет…

Глава 3

15 апреля 1606 года, Москва

Торжества готовили в спешке, ориентируясь на Весенний мясоед – непродолжительный период, идущий между Пасхой и Троицей. Иначе до осени тянуть, чего Дмитрий позволить себе не мог. Ведь при той страсти, с которой он подошел к Марине, осенью ее живот, очевидно, округлится. А значит, что? Правильно. Пойдут ненужные пересуды. Оно ему надо? Нет, конечно, ничего страшного. Но все равно – болтать будут всякие глупости, что имиджу монарха на пользу не пойдет.

Первый этап проходил в Успенском соборе.

Патриарх лично провел церковный обряд заключения брака в самом обычном формате. Не затягивая. Ибо знал: это не конец церемонии. Обменялись кольцами. Возложили венцы. Испили из общей чаши. И так далее. Все, что нужно, то и сделали.

После чего Дмитрий повел свою законную супругу на свежий воздух, где возле самого собора их ждал царев возок, а также эскорт из сотни кровавых гусар.

Уселись и тронулись.

Выехали из кремля. Остановились возле первого места народного гуляния.

Заранее поставленные туда люди выкрикнули здравицу царю и его молодой жене. Подвыпивший народ подхватил. Свой человек, прикидываясь пьяным дурачком, полез к царю с чаркой вина. Разумеется, большую часть расплескав по пути и чем изрядно повеселив людей. Царь же, выдав заранее подготовленный тост, удовлетворил просьбу «человека из народа».

Потом была следующая точка. И еще одна. И еще.

И где-то за час Дмитрий, только лишь слегка захмелев, объехал все официальные площадки для угощения жителей и гостей столицы. Везде лицом поторговал. Во всех больших компаниях засветился. С доброй половиной Москвы выпил, образно, разумеется. Но гуляющие люди оценили это куда буквальнее. Ведь событие из ряда вон выходящее.

Опасно. Рискованно. Ведь в любой момент на царя могли напасть или попытаться отравить. Но Дмитрий должен был рискнуть, дабы заработать еще рейтинга, такого важного в канун грандиозных потрясений.

Не меньшим гвоздем программы стал его возок – легкая открытая повозка на эллиптических рессорах, появившаяся природным образом только в XVIII веке^[14]. Дмитрию пришлось пустить на это диво дивное больше сотни хороших шпаг, иначе не удавалось изготовить пластины рессор для должной грузоподъемности и надежности. Важно отметить – это была ПЕРВАЯ в мире повозка с металлическими рессорами. ПЕРВАЯ! Так что впечатление она произвела не только на горожан, но и на иностранцев, которых хватало. Особенно пристально ее изучали богатые гости, явно жаждущие такую же себе. Ведь как мягко шла!

Да и вообще – повозка сама по себе была довольно интересная.

Ее открытый корпус был примечателен тем, что сверкал в лучах солнца из-за лакировки, словно новый автомобиль. Никаких вычурных украшений, так характерных для эпохи барокко. Все строго, аккуратно и изящно. Немного позолоченной бронзовой фурнитуры, однотонный кроваво-красный цвет корпуса да белый единорог на дверках. Ну и откидная, складная крыша, приоткрытая на четверть, ведь рекламная акция была в самом разгаре.

Красного цвета было довольно много.

Тут и корпус возка, и бархат внутренней отделки, и одежда эскорта, и их волнующиеся на ветру перья. Плохо или хорошо с точки зрения стилистики – отдельный вопрос, но внимание привлекало…

Но вот все завершилось – процессия вернулась, въехав в кремль через Спасские ворота.

Предстояло совершить следующий этап – венчать Марину на царство, как полноценную царицу. Опасный поступок. Ведь жена могла пожелать избавиться от мужа после венчания. Она ведь теперь могла править и сама. Но Дмитрий пошел на этот шаг, рассчитывая, что, если его убьют или он скоропостижно скончается, у его детей будет возможность хотя бы выжить…

В Успенском соборе все уже было готово.

Полчаса скучного, но нужного ритуала, и Дмитрий своими руками возлагает на коленопреклоненную и миропомазанную^[15] Марину малый царский венец, сделанный специально для нее.

Она бледна.

Не то от усталости, не то от переполнявших ее чувств.

Мягко улыбнувшись, он подал ей руку, помогая встать. Она охотно приняла его помощь.

Повернулись к гостям церемонии.

И все в соборе преклонили колени. Что местные бояре, священники да купцы, что приглашенные гости. На этом, собственно, и все. Дальше был пир в Грановитой палате. Прием подарков от гостей и наблюдение за тем, как благородный народ напивается в хлам.

– Ты как? – тихо шепнул он теперь уже законной жене.

– Быстрее бы уже все кончилось… – так же шепотом ответила она, продолжая удерживать дежурную улыбку.

Но посекретничать им не дали. Подошел очередной человек, желающий выразить свою радость от столь знаменательного события.

– Государь, – произнес очень вкрадчиво этот мужчина, поклонясь, – государыня, – повторил он свой жест, но уже царице. После чего выдал целое кружево довольно бессмысленных, но красивых слов. Еще раз поклонился и подозвал сопровождающего его молодого мужчину с небольшим ларцом в руках. Открыл его и аккуратно почерпнул рукой драгоценные каменья.

– Ты подносишь очень дорогой подарок, друг мой, – внимательно смотря ему в глаза, произнес Дмитрий. – Но я тебя не знаю. Кто ты? Какой милости хочешь?

– Я прибыл сюда от евреев Речи Посполитой, – еще раз глубоко поклонился мужчина, прижимая правую руку к сердцу. – Зовут меня Шавл Юдич Валь^[16]. Ювелиры, что прислал тебе мой король, одной со мной веры. Они писали совершенно удивительные вещи. Камни, что они огранили, вышли настоящими шедеврами…

– Да, – охотно кивнул Дмитрий, – они честно и самоотверженно старались. Молодцы и умницы, каких поискать.

– Но они также писали, что многое подсказал им ты, Государь. Без тебя они бы и не знали, как сделать так, чтобы самоцветы заиграли и загорелись искрами небесного света.

– Они преувеличивают мою помощь, – мягко улыбнувшись, произнес царь. – Я просто поделился с ними некоторыми своими мыслями и наблюдениями. Без их мастерства, упорства в труде и находчивости ничего бы не получилось.

– Приятно слышать такие лестные отзывы, – вновь глубоко поклонился известный в Речи Посполитой раввин и банкир. Не требовалось отдельно пояснять, что новые формы огранки драгоценных камней, которые Дмитрий знал по XXI веку и попросил применить в коронах, принесут еврейской диаспоре Речи Посполитой очень большие деньги. Оттого и столь дорогой подарок, с подвохом, разумеется. Мало ли, может быть, царь еще что-нибудь интересное с камнями выдумает? На фоне грядущих прибылей этот ларец выглядел очень скромно.

– Но если вы хотите, чтобы я и дальше изредка делился с вами своими наблюдениями и мыслями, то я готов позволить открыть в Москве большое подворье для изготовления драгоценных украшений. Обычные налоги, как для всех. Сверх того моя защита, на случай, если кто-то попытается дурить да подменять христианскую любовь стремлением к погромам и поживе.

– О! – вновь глубоко поклонился Валь. – Очень щедрое предложение! Но…

– …что захочет Государь за свою помощь и идеи? – помог ему Дмитрий.

– Да.

– Войти в долю и получать десять процентов от прибыли. Сначала я, а потом и те, кто мне унаследует. Я прекрасно понимаю, что оказанная услуга больше ею не является. И, узнав о некоторых новых способах огранки, ваша община больше в моей подсказке не нуждается. Да, да. Не смущайся. Я действительно удивлен вашим поступком. Это очень щедро и благородно. И именно поэтому я предлагаю вам возможность получить еще немного полезных знаний, которые, как известно, дороже денег. Но уже на других условиях.

– Это справедливо, – после довольно долгого размышления произнес Валь. – Хотя, мнится мне, защита от погромов будет не меньше стоить. Ты уверен, государь, что десяти процентов тебе хватит?