Глава 3

Польская кампания заставила Фрунзе довольно сильно пересмотреть свое отношение к вооруженным силам. Нет, конечно, отказываться от войск постоянной готовности он не хотел. Да и не было в этом никакого смысла. Они показали себя на пять с плюсом, то есть отлично. На голову превосходя обычные призывные контингенты.

Но их было мало.

Слишком мало.

Катастрофически мало.

Даже для противодействия столь несерьезному противнику.

Нет, если бы это была война СССР против Польши – одно дело. Но восстание на Украине открыло очень широкий фронт. И пришлось играть эту партию на грани возможностей. И если бы не удалось уничтожить украинских националистов прямо в эшелонах и на железнодорожных узлах, то ситуация бы у Союза вышла отчаянная. Слишком протяженный фронт поднимал вопрос о его контроле и своевременном купировании прорывов, обходов и прочих маневров. Тем более что националисты активно применяли международных наемников и банды разного пошиба с крайне специфической тактикой.

Промахнись Генштаб в своих расчетах при планировании – и все. Финиш. Пришлось бы проводить масштабную мобилизацию, грозящую тяжелыми испытаниями для экономики.

Мобилизации – это всегда удар по хозяйственной деятельности. Потому что из нее изымают наиболее трудоспособное население. И если можно ее избегать – ее надо избегать. А если проводить, то минимально. И «поднимать» только тех, кто не просто попался в маховик аппарата чиновников, а брать людей подготовленных и достоверно годных к службе.

Михаила Васильевича в этом плане немало смущало и то, что военкоматы за всю историю своего существования в России четкой работой не отличались. Он в свое время читал о том, как они чудили во время и Русско-японской, и Первой мировой войны. Да и потом. В том числе в годы Великой Отечественной, когда, кроме военной мобилизации, проходила и гражданская, где творился особый «цимес».

Причем, что примечательно, ни разу не получили по шапке. Ни за чудеса в Русско-турецкую, ни потом. Просто заговоренное ведомство. А туда он сам особенно и не совался, то есть работа их как была полностью развалена на 1925 год, таковой и оставалась в 1928-м. Ну немного причесалась, конечно. Но не критически, из-за чего Фрунзе, как государственника, мобилизация пугала безмерно. Проведешь ее так от души, с размахом, и без экономики останешься. И одно дело, если победишь. Как-то за счет победы можно будет сгладить этот кризис. А если проиграешь? Или вничью сведешь?

Вот то-то и оно.

Так что мобилизация мобилизацией, а ядром армии все-таки должны были оставаться профессиональные военные, то есть кадровые бойцы на зарплате, имеющие подходящие профессиональные знания и – что очень важно – опыт, который, как известно, без войны не получить.

И вот сейчас Михаил Васильевич сидел на очередном совещании, посвященном стратегии развития вооруженных сил. Погруженный в размышления.

Триандафилов делал доклад.

Он все правильно разложил по полочкам. Выделив главное.

Рядом нервно курил Свечин. Да и остальные выглядели напряженно. Доклад как-то не бился с эйфорией, которая витала в «высших эшелонах власти» после победы над Польшей и подавления украинского мятежа националистов.

Наконец пришел черед выступать с докладом самого наркома.

– Итак, товарищи, что было и что могло случиться – уже озвучили, – произнес он. – Я с этими докладами ознакомился раньше и могу только подтвердить – да, прошли по самой кромке. Но это былое. Главное – что нам дальше со всем этим делать?

– Восстанавливать старую, царскую призывную армию, – уверенно произнес Шапошников.

– Которая не смогла победить ни в Русско-японскую, ни в Мировую войну? А в Русско-турецкую обгадилась по полной программе и выиграла лишь потому, что османская армия оказалась в совершенном разладе?

Тишина.

Михаил Васильевич обвел взглядом присутствующих, вглядываясь им в лица. Пытался прочитать их эмоции и настроения. Дать слово тем, кто хочет высказаться. Но таких, увы, не наблюдалось. Ситуация сложная, и очевидного решения в ней не имелось. Во всяком случае, на их взгляд.

– Войска постоянной готовности полностью себя оправдали. Их, без всякого сомнения, нужно сохранить и развить. Но их мало. Нам нужно создать систему постоянного организованного резерва и офицерские штаты при них.

– В дополнение к территориальным и учебным? – спросил Свечин.

– Не совсем. Я предлагаю сделать так. Части постоянной готовности станут собственно армией. Учебные части оставить как есть. А территориальные части упразднить, создав на их основе народную милицию^[14]. Последняя станет организованным резервом, из которого мы будем комплектовать армию и выделять в случае необходимости части и подразделения для решения самостоятельных задач.

– Вы просто предлагаете переименовать территориальные части? – спросил Триандафилов.

– Никак нет. Гражданин призывается. Проходит учебку, сначала основную, потом – по первой военно-учетной специальности. И отправляется в запас, то есть домой. Однако если он желает, то может записаться в народную милицию. Это дело добровольное. В ней он будет регулярно посещать сборы, сдавать нормативы по боевой и физической подготовки, время от времени привлекаться к учениям и маневрам армейских частей, служить в гарнизонах на зарплате и так далее.

– Думаете, многие захотят? – грустно спросил Буденный.

– Еще конкурс устраивать будем. – усмехнулся Фрунзе. – Потому что гражданин, пока он состоит в народной милиции, будет получать ежемесячные денежные компенсации. Небольшие, но постоянные и заметные. Хоть и заметно меньшие, чем зарплаты. Скажем, рублей по десять. Будет получать налоговые льготы. Обретет приоритет при поступлении в учебные заведения на конкурсной основе. Льготное лечение. Раз в год будет получать компенсацию для приобретения униформы. Получит право на открытое ношение оружия и применение его для самозащиты и поддержания общественного порядка. Более того, после завершения двадцатилетней службы в рядах народной милиции будет окончательно уволен в запас, получив надбавку к пенсии. Ну и так далее. Тут можно подумать над сеткой и конкретным цифровым значением этих льгот. Я уверен – желающих будет хватать, и нам придется очень серьезно работать, отбирая кандидатов.

– И какой вы хотите развернуть штат народной милиции?

– А вот это нам с вами и нужно решить. Прикинуть, сколько мы сможем себе позволить, не надрываясь. И сколько нужно, исходя из международной обстановки. Заодно решить, что делать с учебными частями да военкоматами.

– А что вы с ними хотите делать? – несколько задумчиво спросил Свечин.

– У нас около 150 миллионов населения. Из них примерно половина – мужчины. Ну почти. Из которых что-то порядка трети подходят по возрасту для мобилизации, то есть порядка 25 миллионов. Ну хорошо – четверть, около 18 миллионов. Совсем возрастных и задействованных на важных производствах лучше не трогать. Где-то треть из них имеет боевой опыт либо Империалистической, либо Гражданской войны. А кто-то – обеих. Но сколько из них и в каком плане пригодны к войне – вопрос. Ведь времена были лихие. Случайных людей в армию заносило эшелонами. А нужны ли в армии «хлебушки» и прочие «мякиши»?

– Что вы имеете в виду? – нахмурился Свечин.

– Военные комиссариаты должны тщательнее отбирать призывной контингент. Не только по физическим данным, но и по психическим и морально-нравственным. Думаю, вы прекрасно понимаете, что если человек не хочет служить, то это потенциальный дезертир, перебежчик, саботажник и так далее. Зачем он в армии? А при 18 миллионах потенциальных резервистов, которых нужно либо учить, либо переучивать, уверен, выбор будет. Мы технически не в состоянии их всех прогнать через учебные части, приводя к единой норме базовой подготовки, даже за десять лет. И выбирать все одно придется.

– А морально-нравственный критерий отбора? Зачем он? – спросил Шапошников.

– У людей с оружием много искушений, поэтому давать его людям с дурными наклонностями – плохая идея. Через это мы будем плодить мясников и моральных уродов. Понятно, «томных девушек» произвольного пола в армию нет нужды призывать, но и откровенным садистам там не место.

– Если сделать возможным самоотвод, то много будет косить от призывной службы, – заметил Буденный.

– Это так. А значит, за службу должны идти какие-то плюшки. Например, занятие каких-либо руководящих постов разрешить только для тех, кто прошел службу. Или там разрешение на открытие дела выдавать только после службы. Если годен – то в обычных учебных частях. Если не годен или взял самоотвод – то удвоенный или утроенный срок в социально значимой профессии. Например, медбратом в больнице утки потаскать. Или еще чем заниматься. Плюшки эти должны быть, с одной стороны, значимы, а с другой – без них человек бы не чувствовал себя ущербным, живя обычной жизнью маленького человека. Кстати, возможность пройти службу вольноопределяющимся по военной или альтернативной линии должна, я думаю, сохраняться до окончания мобилизационного возраста, то есть, считай, до старости.

С этими доводами Михаила Васильевича в целом согласились все. Как и с теми, что нужно полностью реорганизовывать работу военных комиссариатов. Ведь им теперь предстояло проводить большую и социально значимую работу. Для чего решили и зарплаты поднять радикально, и личную ответственность внести, и ротации, с выводом из структуры военкоматов после трех-четырех лет службы. Да и комплектовать личный состав военкоматов из ветеранов армейских, вручая им разовый контракт в качестве увольнительного поощрения по службе. И так далее.

Ну и коснулись вооружения.

Армии однозначно требовалось если не самое лучшее оружие, то уже точно близкое к этому. И ее основой по задумке Фрунзе должны были стать механизированные соединения. Первоначально в формате сочетания моторизованной пехоты на грузовиках с танковыми частями. С дальнейшей пересадкой пехоты на бронетранспортеры и боевые машины пехоты при сохранении танковых компонентов. Причем танки сюда должны идти лучшие, а не мобилизационный шлак. Артиллерия здесь также должна быть переведена на различные подвижные платформы, став самоходной, то есть вывести из армии буксируемую артиллерию в полном объеме. Исключая минометы и подобные системы, но их можно скорее отнести к носимой или вьючной.

Особняком стоял армейский спецназ, такой как воздушно-десантные части, штурмовые инженерно-саперные, горная и морская пехота и так далее. Здесь требовалось действовать по ситуации. Все-таки много специфики, и не всю ее можно было удовлетворить на текущем уровне развитии науки и техники.

Общая парадигма – армия должна стать мобильным, бронированным кулаком.

С народной милицией такого, увы, прокатить не могло. Просто в силу того, что промышленность Союз, даже получившая boost в последние пару лет, все еще была довольно слабой. Да, в оригинальной истории Союз сумел только в 1945–1947 годах завершить моторизацию. Но это было возможно только благодаря сильнейшему перекосу экономического и промышленного развития, а также почти полумиллионному парку грузовиков, которые он получил по линии ленд-лиза и без которых на 1941 год пехота РККА имела очень ограниченную моторизацию.

И порываться прыгнуть выше головы, проведя сплошную моторизацию вооруженных сил, не было, по мнению Фрунзе, никакого смысла. С одной стороны, все эти грузовики остро требовались в народном хозяйстве. Особенно сейчас – на старте. Когда имелся пусть и маленький, но экономический эффект от каждого грузовика. С другой стороны, этого и не требовалось. Во всяком случае, в ближайшие лет десять.

Так что народная милиция должна была формироваться по схеме легкой пехоты. Ну почти. Потому как оставлять ее совсем без артиллерии и бронетехники не имело никакого смысла. Опыт боевых действий на Украине показал – даже один бронеавтомобиль может изменить ход боя целой роты, а то и батальона.

Что влекло за собой определенные выводы.

Так, например, вся буксируемая артиллерия будет переводиться сюда – в народную милицию. И механизироваться. Потому что таскать ее лошадьми – разорение для экономики.

Пехота должна будет передвигаться на своих двоих… колесах, то есть на велосипедах. Ибо выпустить один-два и даже три миллиона крепких армейских велосипедов не представлялось стратегической проблемой. А потом их еще и модернизировать можно относительно легко, оснастив планетарным редуктором с двумя-тремя скоростями.

А вот в качестве усиления здесь должны были идти отдельные подразделения, край – части АБТ. Развернутые на основе бронеавтомобилей и гусеничной техники. Причем тяжелые танки и самоходки сюда поставлять было бы перебором, ибо дорого. Требовалось скорректировать НИОКР и родить что-то вроде малого или среднего танка сопровождения для обеспечения устойчивости этих легких войск. Желательно малого танка. И безусловно, держащего основные противотанковые средства противника. Хотя бы до уровня 37–45-мм пушек.

Само собой, все, что можно, нужно унифицировать. Но и не усердствовать особенно, потому что легкая танковая платформа, разрабатываемая ранее в Союзе, подходила для этого достаточно условно. Слишком слабо защищенная. А повышение ее стойкости без изменения конфигурации корпуса выливалось бы в излишне большой вес. И, как следствие, цену. Ведь в эти годы стоимость танка складывалась примерно на 70 % из стоимости его корпуса, а тот в известной степени диктовался его массой. Броневая сталь стоила денег и немалых.

– Опять перемены? – усмехнулся Свечин после совещания.

– Не опять, а снова, – вернув улыбку, ответил Фрунзе.

– Не боитесь, что эти все метания приведут к трагедии?

– А разве тут есть метания? Генеральная линия на войска постоянной готовности сохранилась, лишь дополнилась. Изменения касаются только второстепенных структур. Да и там больше нужно навести в них порядок и придать им какой-то смысл. Ну, кроме формальной обязанности. По сути, территориальные части и выступали в роли народной милиции в этой войне.

– Так да не так. Территориальные части по сути своей – иные войска. И статус другой имели. И задачи. И способы дислокации да комплектования. Про мотивацию я и не говорю.

– Думаете, что народная милиция – плохая задумка?

– Почему же? Идея необычна и не лишена смысла. Но люди пойдут в нее ради выгоды. И в случае серьезной войны вряд ли будут заинтересованы крепко драться.

– А простые обыватели, не имеющие подготовки, будут заинтересованы?

– Они сражаются за свой дом.

– А если их дом далеко? – повел бровью Фрунзе. – Условностей в таких делах много.

– Да, но эти милиционеры будут по сути своей сражаться за деньги. Наемники. Как и войска постоянной готовности.

– А что вам не нравится в этом?

– Ну как же? Наемники славятся своей ненадежностью. Нет денег – нет наемника.

– Во-первых, Александр Андреевич, наемник – это любой человек, который получает за свой труд плату, то есть трудится по найму. Во-вторых, вы знаете другой разумный способ комплектации войска? Землю им за службу давать хотите? Или, может, в рекруты забривать? Или вы думаете, что человек будет крепко служить за спасибо? Единицы – может быть. Для остальных же любовь к Родине должна быть взаимной. Ибо если Родина тебя не любит, то твоя к ней любовь отдает каким-то мазохизмом. Не так ли?

– Умеете вы все перекрутить… – фыркнул недовольный Свечин.

– А что не так? В свое время Самуэль Джонсон сказал, что патриотизм – последнее прибежище негодяя. Но не в том смысле, что патриотизм – это что-то плохое. Нет. Это очень доброе и светлое чувство. Просто нам, как чиновникам и руководителям государства, очень важно не оказаться мерзавцами, которые спекулируют на нем ради своих грязных делишек. Как это сделать? Не секрет. Приветствовать патриотизм граждан. И отвечать на него встречным добрым чувством… и делом. Прежде всего делом, ибо какое же чувство без дела? Правильно – пустяшное, то есть делать так, чтобы любовь к Родине стала обоюдной. Думаю, что вы понимаете: заставлять людей драться и рисковать своей жизнью за спасибо вряд ли будет этой самой взаимной любовью. Ведь мы живем в материальном мире. И у мужчины есть семья и финансовые обязательства перед ней. Посему весьма паскудно оставлять семью такого честного защитника без средств к существованию, пока он отдает долг Родине. Ну или держать в черном теле, покуда этот мужчина готовится защищать свое Отечество.

– Вы, полагаю, меня не поняли совершенно, – покачал головой визави.

– Отчего же? Понял. Просто у нас в среде чиновников, в том числе военных, есть странная болезнь со времен царя Гороха – испытывать патологический страх перед платой за труд. Прикрываясь разной степени возвышенности тезисами. Но я думаю, что любой труд должен быть оплачен. Тем более такой рисковый. Не так ли?

Свечин лишь усмехнулся.

Скосился на Триандафилова. Тот пожал плечами и развел руками, дескать: «А что я?».

– Хорошо. Пусть так. Я с вами не согласен, но у меня нет аргументов. Нужно подумать. Внутреннее чутье мне говорит о том, что такой подход неправильный. И я не могу от него просто так отмахнуться.

– Тогда, как появятся аргументы, вернемся к обсуждению данного вопроса. А пока пообещайте мне, что не станете саботировать работу наркомата.

– Боже упаси! Михаил Васильевич, как вы подумать об этом могли? Обещаю, конечно. В конце концов, вы начальник, и вы ставите передо мной задачи. И то, как их нужно делать. В таких же делах это вообще пустое. Потому как вы правы – царская призывная армия себя не оправдала. При всей нашей ностальгии она была посмешищем. А другой альтернативы я предложить не могу. И, признаться, не хочу.

– А вот это очень зря. Я не тиран и не диктатор. Мне главное в этом деле – укрепление нашей обороны. Так что, если придумаете что-то интересное, обязательно предлагайте. Реализуем или нет – вопрос. Но из таких идей и складывается будущее. Мы ведь не хотим, как иные генералы, готовиться к прошедшей войне?

– Очевидно, нет, – расплылся в улыбке Свечин.

Остальные присутствующие тоже отозвались эмоционально. Эту присказку Фрунзе часто говорил. Наверное, слишком часто, из-за чего она уже жужжала в головах подчиненных, заставляя думать не о прошлом и настоящем, но и о будущем…