Глава 8

21 мая 1904 года, Ляоян

Несмотря на прямой запрет соваться на Дальний Восток, великий князь Николай Михайлович все-таки вышел из положения. Напился. Проспался. Пришел в себя и уже в спокойном состоянии убедил своего шефа в разумности такого поступка. Ведь если Куропаткин предатель, то он все равно не рискнет что-то делать с великим князем, понимая, что это для него конец. Такое ему никто не простит. И так далее, и тому подобное. В общем, вышло вполне убедительно. Поэтому, не медля более ни дня, Николай Михайлович отправился в Харбин, а оттуда в Ляоян. Как частное лицо, разумеется.

Особая приятность заключалась в том, что на службе он не состоял, и о своем путешествии уведомлять никого не требовалось. Даже императора. А вот Куропаткину он телеграфировал о своем желании «навестить родственника», несущего службу как раз в Ляояне. Прозрачно намекая – готовь деньги.

Великий князь Борис Владимирович был Николаю Михайловичу троюродным братом. Отступив в марте из Порт-Артура^[43], протирал штаны в ставке командующего армией. Никаких дел Куропаткин ему доверить не мог из-за хронического недостатка ответственности, но и выгнать не имел права. Все-таки великий князь, двоюродный брат самого императора. Тяготился этим обществом и выкручивался как мог. А тут еще один приезжает. Грусть-тоска. Да еще какая! Увидит же этот кадр все своими глазами и поймет, как его прокатили с ветерком в обещаниях. Ведь командующий тратил все выделяемые ему средства на дела и хищениями не занимался, в отличие от увещеваний.

Войска всецело готовились к боям. Укрепления строились ударными темпами. Снабжение налаживалось, включая опорные склады как в самом городе, так и на полевых позициях. Люди сыты, довольны, обихожены и вполне уверены в себе и своем командире. На все это требовались деньги. Он и так выкручивался, умудряясь обойтись теми скромными суммами, что ему выделяло правительство. Ведь бо2льшая часть средств, которые Россия тратила на войну, уходила отнюдь не на непосредственное финансирование полевой армии. Иными словами – денег, так нужных для организации беспорядков в Центральной России, у него не было и быть не могло. Совсем.

«Приплыли…» – констатировал про себя Куропаткин и после недолгой паники перешел к организации «операции “Ы”» в весьма извращенном формате. Сдаваться просто так он не собирался. Ведь если Николай Михайлович узнает, что Куропаткин даже не пытался действовать в их интересах, то приложит все усилия к его снятию или устранению. Любой ценой. Вплоть до попытки пристрелить его на месте, сославшись на какой-нибудь формальный и нелепый повод. Например, из-за девушки или еще какой-то фикции. Пусть лучше император осудит троюродного брата за вздорность и импульсивность «ради любви», чем за измену. Тем более что Николай II и сам в свое время ради любви совершил немало глупостей. Домыслы? Может быть. Но кто его знает, как поступит довольно импульсивный великий князь? Командующий слишком много знал, чтобы вот так выйти из дела живым и невредимым…

Раннее утро на вокзале.

Куропаткин знал – организовывать торжество с оркестром не нужно. Николай Михайлович же едет как частное лицо. Но просто встретить все одно требовалось. Как-никак великий князь. Да и его непосредственный куратор в весьма щекотливых делах.

Встретились.

Посмотрели друг другу в глаза.

Куропаткин, желая продемонстрировать главенство Николая Михайловича, после небольшой паузы отвел взгляд и горячо поприветствовал того на этой «дикой окраине империи». Он ведь продолжал играть партию покладистого и ведомого подельника.

Пожали руки. Сели в автомобиль. Поехали. Молча.

Великий князь смотрел по сторонам и думал. А Куропаткин не желал разговаривать лишний раз, опасаясь «спалиться». Кроме того, у них было крайне мало точек пересечения и общих тем. Да, Николай Михайлович тоже был офицером от пехоты, как и Алексей Николаевич. Целым генерал-майором. Только другим генералом, нежели его визави. Совсем другим. Там, где командующему приходилось «хлебать» проблемы и «прорываться с боями», этот мужчина получал все бесплатно, просто в силу своего рождения. А потому толком и не разбирался в своем деле, не горел им, не интересовался. Насколько Куропаткину хватало знаний о личности своего куратора, тот всегда был очень поверхностным человеком. Увлекающимся, но недалеко, неглубоко и недолго. А главное – большим любителем либеральных ценностей. На словах, разумеется. Там и тогда, где дела касались его интересов, ни о чем подобном он и не помышлял. Этакий модник-оппозиционер, говорящий то, что приятно слышать прогрессивной общественности. Он и в заговор-то этот залез скорее ради красивой позы и неудовлетворенности своим положением, нежели от острого желания благоустроить Россию или добиться личной власти. И этим он разительно отличался от своего родного брата – Сандро, пославшего заговорщиков куда подальше, когда ему в «девяностые»^[44] не позволили плотно заняться благоустройством флота…

Прохожие, заметив автомобиль командующего, вполне приветливо махали руками, улыбались и прочим образом выражали свое расположение. Это выглядело странно. Николай Михайлович, замечая эту необъяснимую симпатию, мрачнел на глазах. Просто не понимая, зачем все это и как достигнуто, подозревая худшее.

«Плавный» поворот напряженно скрипящего автомобиля. Вдали показался уже небольшой особняк, который горожане выделили командующему армией для проживания. Туда-то они и направились. Куропаткин предложил Николаю Михайловичу поселиться у него, ссылаясь на то, что в городе уже совершенно нет мест из-за наплыва офицеров. Великий князь не возражал, ведь это прекрасно отвечало их общим интересам, открывая возможности для проведения приватных разговоров.

Взрыв!

Он был настолько неожиданный, что Николай Михайлович даже икнул как-то нервно. И было отчего. Когда до особняка оставалось метров сто, тот жахнул и сложился, словно карточный домик, обрушив свои хлипкие стенки и крышу. Оно и неудивительно. Командующий изначально выбирал особнячок, исходя из того, что им, возможно, придется пожертвовать. Вот и пригодился.

– Ничего святого, – холодно процедил Куропаткин.

– Что вы говорите? – переспросил чуть ошарашенный Николай Михайлович.

– Говорю, что это уже пятое покушение. Слава богу, с адскими машинками дикари толком не разобрались. Да и они, как сказывают минеры, не самое надежное средство. Осечки и промашки дают постоянно. Вон, – махнул он на загоревшиеся руины особняка. – Если бы не счастливый случай, нас бы обоих там и завалило. А потом и пропекло.

– Пятое покушение? – удивленно уточнил великий князь. Он-то о них ничего не слышал, считая, что Куропаткина обходят стороной. Генерал, конечно, врал, но проверить это Николай Михайлович был не в состоянии. Во всяком случае, не здесь и не сейчас.

– Пятое. Но ранее просто пытались подловить с кинжалом или револьвером. Впрочем, я довольно осторожен и сделал выводы сразу, как они по ошибке отравили моего адъютанта. Охраной обзавелся. Стал вертеться. Но и они не унимаются. Вон – поглядите. Хороший дом взорвали. Ничего святого.

– Вы так спокойно об этом говорите…

– Так привык уже. Да и война, Николай Михайлович, она стала новой. Стреляют не только на линии фронта, но и в тылу. И если там, в боях, больше простые солдаты гибнут, то здесь страдаем мы – командиры. Я навел справки. Оказывается, для Востока такой стиль – обычное дело. У них даже свои теоретики были, считавшие, что убить одного толкового генерала дешевле и проще, чем выиграть большое сражение.

– Вы серьезно?

– Более чем, – кивнул Куропаткин. После чего похлопал по плечу водителя и произнес: – В штаб армии поехали. Здесь нам делать нечего. – И, повернувшись к великому князю, продолжил: – Еще не дай бог кто с винтовкой караулит начальство в соседнем доме. Оно ведь любит слетаться как мухи на такие дела. А мы поступим умнее. При штабе есть гостевые комнаты. Там и поселимся. Все лучше. Да и под охраной. В штаб случайные люди и пройти-то не могут.

Вновь заскрипел автомобиль, трогаясь с места и нехотя разгоняясь, побежал по улицам небольшого городка. Но недалеко. Штаб находился в десяти минутах пешей прогулки.

Великий князь молчал.

До него медленно доходило, что он едва избежал глупой и бесславной гибели. Раз. И все. От осознания этого обстоятельства Николай Михайлович довольно качественно побледнел и покрылся испариной. Ведь умирать скопом – пустяки, даже пошутить можно, а в одиночестве страшно. Так вот – для него там, возле особняка, смерть показалась очень индивидуальной и личной. Скопом? С кем скопом? С этим расходным материалом? Человеком, что кладет свою карьеру на алтарь его развлечений? Для Николая Михайловича Куропаткин был пустым местом, а водитель и сопровождающие их чины казались ему так и вообще декоративной массовкой. Почти что частью ландшафта. О том, что эти люди трудом и усердием достигали своего положения, он и не пытался думать. Ему легко далось и остальным, значит, тоже. Посему великому князю стало жутко одиноко и страшно…

Доехали.

Зашли в здание штаба.

Куропаткин поручил Николая Михайловича дежурному, а сам занялся более насущными вопросами. Требовалось срочно создать видимость напряженной работы по поиску виновников фейерверка. Совместно с Дин Вейронгом, который все это и сотворил. Впрочем, тот его уже поджидал, подготовив план мероприятий по поиску злоумышленников с говорящим названием «Свисток-5»…

Час спустя.

Алексей Николаевич с самым мрачным видом зашел в комнату к великому князю.

– Выпьете? – поинтересовался слегка захмелевший Николай Михайлович.

– Борис Владимирович мертв.

– Кто? Что? – не понял собеседник.

– Мне только что доложили. Великий князь Борис Владимирович заживо сгорел по месту жительства.

– КАК?! – выкрикнул Николай Михайлович, вскочив, едва не снеся стол.

– По горячим следам СМЕРШ смог установить только то, что неизвестный, проходя под окнами, кинул туда бутылку, заткнутую тряпицей, предварительно подпалив ее. Вероятно, там был бензин, керосин или еще какая-нибудь горючая жидкость. Но комнату пламя охватило очень быстро. Прислуга ничего не успела сделать. Когда открыли дверь – там уже полыхало так, что не войти.

– А Борис? Почему сам не выскочил?

– Он был пьян. Часа не прошло, как его уложили. Он минувшей ночью в карты с офицерами играл. Вот они и набрались изрядно. Разошлись только утром. Я с них обязательно взыщу за то, что развращали великого князя и приучали к непотребству. Слуги донесли его и уложили почивать. Вероятно, так во сне и отошел в мир иной.

– Огонь уже потушили?

– Пожарных служб в городе толком нет. Особняк горит. Единственная в городе пожарная команда борется с тем, чтобы на другие особняки огонь не перекинулся.

– Что же это…

– Война… – пожав плечами, ответил Куропаткин максимально нейтральным тоном. – Восток – дело тонкое. Тут даже войны не как у людей. Вы бы не задерживались тут надолго. Сами видите, с какими дикими зверьми дело имеем.

– Да уж… – покачав обреченно головой, ответил Николай Михайлович. – Уехать – это выход. Но я приехал за деньгами.

– Они в особняке.

– В каком?

– Том, который сначала взорвали. Вы же сами видели, как его потом огнем охватило.

– Что?! Сколько там было?

– Почти полмиллиона. Четыреста восемьдесят тысяч, если точно. Да и где мне их хранить? В банке? А ну как вопросы у кого появятся? Там и хранил, потихоньку накапливая. Что с ними – не ясно. Нужно дождаться, пока пожар потухнет и все осмотреть. Я их держал в неприметном чемодане в своем кабинете, на втором этаже, что стоял в шкафу. Кто его знает? Может, и не сгорят. Хотя я бы не особо надеялся. Сами видели, как полыхало. Там, в подвале, был запас топлива для автомобиля плюс много медицинского спирта. Госпиталь пока разворачивается, и я выделил свой особняк под склад, опасаясь, что в противном случае солдаты все растащат и выпьют. Так что… – развел он руками.