Делаешь? Не сомневайся. Сомневаешься? Не делай. Сделал? Не сожалей.
Головная боль и тошнота нахлынули на Максима внезапно. Было очень гадко, но сознание почему-то никуда не уплывало. Напротив, как при самом отвратительном «вертолете», оно крутилось, смешивая пол с потолком, упорно не желая завершать этот замечательный аттракцион.
Попытки пошевелиться ничем хорошим не заканчивались. Во-первых, ничего, собственно, и не выходило. Во-вторых, боли в голове с каждой попыткой становились более резкими. Так что, немного поборовшись, Максим решил прикинуться ветошью и даже по возможности реже дышать. Это принесло свои плоды – потихоньку начало отпускать, а потом стали пробиваться отголоски реальности: фрагменты голосов, запахи, лучи света, как будто прорывающиеся сквозь завесу тьмы…
Открыв глаза, Максим не сразу поверил своим глазам. Какой-то жуткий сводчатый потолок, выложенный настолько старым и изнасилованным временем кирпичом, что, казалось, он уже совершенно спекся в единую субстанцию. Было сыро, прохладно и очень неуютно. Климов попробовал пошевелиться и почувствовал мерзкую сырую солому под собой. А какие тут стояли запахи! Он попытался сесть, но тело так болело, что даже кричать не получалось – от боли перехватывало дыхание, порождая лишь тихие хрипы…
– …! – раздался еле слышный, но уже совершенно непечатный стон Максима после пусть и получасовой, но успешной попытки сесть спиной к стене.
Он еще раз огляделся.
Комната была ужасна. Раньше ему такие камеры доводилось видеть только в фильмах, и он в те моменты не мог в полной мере оценить всю мерзость подобных мест. Камера… настоящая камера, забранная с одной стороны толстой, грубой дверью из потемневшего дерева, а с другой – «радующая» небольшим окошком под потолком размером в пару кирпичей. Именно оттуда едва просачивался дневной свет, позволяющий хоть как-то видеть.
Осмотр себя дал еще более печальный итог. Во-первых, обчистили как липку. Даже трусы забрали. Во-вторых, били. Много и основательно. Потому как понять, откуда еще могло взяться столько ссадин, синяков и кровоподтеков, он не мог. И, судя по тому, что все эти травмы имели разную степень свежести, били его регулярно. Только он ничего не помнит… вообще.
Эти выводы привели к тому, что первый раз в жизни к нему подобралась паника, густо перемешанная с волной ужаса. Каменный мешок в каком-то глухом месте. Регулярные побои. Тут у любого нервы зашатаются. А еще ему хотелось есть. Сильно. Люто. А в камере, как назло, не было ничего съедобного.
«Но ничего, – подумал он, – я с вами еще поквитаюсь…»
Следующие два часа Максим пытался привести себя в порядок. Все болело и ныло, но без мышц в тонусе он вообще ничего не мог. Очень аккуратная разминка, разогревающая связки и мышечные ткани. Заодно и в голове немного просветлело, так как подобное дело потребовало серьезной концентрации… чтобы банально не заорать от боли. И это помогло. Утомление такого рода очень благотворно повлияло на его сознание – паника отступила. А заодно ему неумолимо захотелось спать. Сон всегда приходил к нему вместе с чувством полного внутреннего опустошения…
Разбудил его звук шагов, который эхом разносился по коридору.
Паника, как оказалось, никуда не отступала… она просто притихла, ожидая удобного случая. И вот теперь пошла в наступление в виде волны эмоций, состоящей из насыщенного, концентрированного ужаса. Но то был не тихий, вызывающий оцепенение страх, а напротив – настоящий ужас, пробуждающий неконтролируемую ярость.
«Побили. Выкрали. Ограбили. Держат в заточении черт знает где и черт знает зачем. И все из-за чего? Из-за того, что за девушку решил вступиться. Аргх!»
Гигантская волна эмоций продолжалась расти и нависать над ним. Никогда прежде он не испытывал таких ощущений. Черная глухая утробная ненависть вдруг вынырнула из каких-то самых немыслимых закоулков создания, на ходу превращаясь в ревущее пламя ярости. Пока вдруг что-то не прищелкнуло у него в мозгах и не наступила тишина в обнимку с умиротворением. Отступили страх, боль, сомнения. Оставляя после себя только тихую и твердую уверенность в том, что если и умирать, то не скуля как побитая собака, а сражаясь за свою жизнь до конца. Впрочем, никаких иллюзий у него в этом плане не имелось – Максим понимал, что это конец.
Кто-то остановился возле двери и начал возиться с замком, гремя связкой довольно крупных, если судить по звуку, ключей.
Тело двигалось на удивление легко – плавным движением уходя в сторону и становясь вполоборота у стены.
Со скрипом открылась дверь.
Тюремщик ахнул и на пару секунд повис в ступоре. Ведь перед ним не было узника, которого совсем недавно избивали. А он должен быть. Валяться. Или в беспамятстве, или ползать со стонами. А его нет…
Он бросается вперед, что становится отмашкой для Максима. Шаг вперед. Удар под коленку левой ноги и удушающий захват шеи. Спустя минуту борьбы тюремщик обвисает, теряя сознание. Впрочем, Климова захлестывает такая ярость, что он еще сильнее сжимает шею.
Но вот наконец тело противника пробивают судороги. Парень отпускает захват, и тюремщик, словно мешок с картошкой, опадает на пол.
Максим покачнулся и сел на пол рядом с телом незнакомца.
«Что же я творю?!» – прозвучал в голове панический голос. «И почему он так странно одет? Что это такое? Бред какой-то. Ничего не понимаю…» Минуту он сидел, собираясь с мыслями, пока не обратил внимание на то, что незнакомец вообще не шевелится. Даже не дышит. По крайней мере, это было незаметно. «Я что, его убил?!» – молнией проскочила мысль у него в голове, и он бросился проверять пульс. Пульса не было…
«Если они тут все так ходят, – думал парень, – то и мне не дело выделяться. По крайней мере, шансов выбраться будет больше. Уж больно я внимание привлекаю в этом рубище… И вообще, куда же я попал? Чертовщина какая-то…» – Впрочем, несмотря на насыщенный внутренний диалог, руки сами оказались на свежеиспеченном трупе и начали его извлекать из одежды.
Прошло, по меньшей мере, четверть часа, прежде чем Максим смог вытряхнуть незнакомца из тряпок, прояснить, что для чего, и начать переодеваться.
– Демис! Шаракс эр хар! – раздался раздраженный голос где-то не очень далеко. – Демис! – снова произнес голос, проступая сквозь неспешные гулкие шаги, уверенно приближающиеся к камере.
«Вот ведь гадство. И у этого урода даже оружия толком нет. Вон только тесак какой-то», – лихорадочно отметил Максим. Впрочем, тесак он взял и выдвинулся к двери, заняв ту же позицию, что и в первый раз. Только теперь еще и с занесенным для удара оружием.
– Демис! Ар ду бар! Шаракс! Бардо эр… – осекся болтун на пороге камеры, поперек которой лежал раздетый донага его подельник. – Демис? – настороженно спросил он и шагнул вперед, нагибаясь, чтобы лучше разглядеть его в полутьме. Ведь первый тюремщик лежал так, что от двери было видно только ноги и живот.
Голову с одного удара отрубить не получилось. Сказался недостаточный навык в этом непростом деле. Однако перерубленного позвоночника вполне хватило, чтобы незадачливый любитель покричать кулем рухнул на пол и перестал подавать признаки жизни. «Да и крови не так уж много натекло, так как артерии остались целыми», – отметил Максим, больше думая о том, как будет гадко обыскивать залитый кровью труп, нежели о гибели незадачливого тюремщика.
В это же время, в главном корпусе замка
– Мой господин, вас что-то тревожит? – спросил крепкий мужчина с холодным взглядом светло-серых глаз.
– Да, Морон! Этот странный пленник. Кто он? – сказал дородный высокий старик с властным лицом.
– Я не знаю, господин! – качнул головой Морон. – Он смог нас увидеть там… и напал. Хотя никакого отношения к этой сволочи не имел.
– Из-за него вы ее упустили! – укоризненно сказал старик. – А потом еще потеряли своего командира.
– Виноваты, господин! – склонил голову Морон. – Нужно было сразу убивать, не обращая внимания. Но как он нас там вообще увидел? Мы были сильно удивлены.
– О! Опять! – Властное лицо клирика ордена Света Дунбальда вдруг напряглось, и он замер, словно к чему-то прислушиваясь.
– Что, господин? – почтительно спросил Морон.
– За то время, что мы с вами беседуем, я почувствовал уже вторую смерть. И обе в тюрьме. Рядом. – Старик встретился взглядом с Мороном. – Похоже на то, что наш пленник проснулся.
– А кого он там мог убить, господин?
– Тюремщиков или любителей поглазеть… Давай поиграем? – улыбнулся Дунбальд. – Мне интересно посмотреть на то, что он может. Полагаю, что если пленник осторожен и не дурак, то постарается уйти не светясь. Через площадь не полезет. Там много народу болтается. Могут заметить и помешать. Вряд ли ему захочется убегать от погони, которая в этом случае неизбежна. А вот черный ход, если он, конечно, его найдет… – Дунбальд усмехнулся.
– Я вас понял, господин, – кивнул Морон, вставая.
– Только убивать не нужно. Я хочу с ним поговорить. Он меня тоже заинтересовал.
В подвалах тюрьмы, полчаса спустя
Максим осмотрел себя. Попрыгал, привыкая к ощущениям в непривычной одежде. Все было не то и не так. Сильно поношенная одежда, пропитанная потом и грязью, а местами и заляпанная засохшей кровью, вызывала омерзение. Да еще и не совсем по размеру была. Обувь, каким-то чудом подошедшая к ноге, обладала таким ароматом, что вышибала слезы с метра. Все тело болело и зудело, намекая, что остро требуется банно-прачечный день. А лучше неделя с массажем и релаксацией. Картину завершала помятая, обросшая щетиной морда лица и острое подозрение на наличие общественного туалета во рту. В общем… бомж бомжом.
Максим максимально тихо шел по коридору. Пытался, по крайней мере. Впрочем, это не спасало от довольно гулких звуков, создававших эффект слона, громящего на цыпочках посудную лавку. Акустика коридора была просто поразительная.
«Вот и дверь. Шум… говор на каком-то незнакомом языке. Явно много людей. Вот уж точно мне сейчас в эту толпу не нужно. Если это тюрьма в каком-нибудь Средневековье, а тут именно оно, судя по одеждам этих ухарей, то выйду я аккуратно во внутренний двор. А там все свои… все друг друга в лицо знают. Проклятье! Что же делать?»
Спустя два часа
– Что тут у вас? – раздался раздраженный голос Дунбальда.
– Слышали какие-то шорохи и движения. Кто-то открывал смотровую щель. Но никто так и не вышел. Хотя мы все были укрыты в траве и кустах. Не мог он нас заметить.
– Странно…
В этот момент со стороны замка донесся нервный звон колокола.
– Что там?
– Дым, мой господин, – донесся откуда-то с дерева голос. – Вроде как пожар.
– Вот гаденыш! – сквозь зубы процедил Дунбальд. – Пятеро остаются здесь, остальные за мной.
В то же время, в замке
Максим вывалился во двор, когда у двери уже дышать стало нечем. Совсем. Причем предварительно вымазавшись честно изготовленной сажей из остатков тряпья тюремщиков.
Его пошатывающуюся и демонстративно хватающую воздух фигуру сразу подхватили под руки какие-то добрые люди и оттащили к противоположной стене, где и бросили приходить в себя. «Медицинскую помощь в этих краях, видимо, не оказывают. По крайней мере, бомжам», – усмехнулся про себя Максим.
Вскоре к нему притащили еще человек пять, надышавшихся дымом, а потому находившихся в бессознательном состоянии.
Он минут десять сидел возле стенки, наблюдая за тем, что творится, и демонстрируя всем желающим облик «умирающего лебедя». «Куда бы нырнуть, чтобы не обратили внимания? В ворота нельзя – вон сколько солдат стоит. Заметят. Хоть пожар и зрелище, но надеяться на то, что они не знают службы, нет оснований. Что у нас тут есть еще? Ага…» И Максим демонстративно не спеша встал и вялой походкой направился в приоткрытую дверь какого-то крупного строения, похожего на сарай. Кто-то попытался его остановить, взяв за руку и что-то спросив, но Максим лишь покачал головой и обреченно махнул рукой. Небольшая трагичность очень помогла, так что на него плюнули. Людям было не до чьих-то переживаний во время пожара.
Спустя три часа, в главном корпусе замка
– Что скажете? – спросил Дунбальд начальников караула и гарнизона. – Как он мог мимо вас проскользнуть?
– Господин, мимо проходили только те, кого мы хорошо знаем, – неуверенно промямлил начальник караула.
– И куда же он тогда делся? Взмахнул крыльями и улетел?
– Мой господин, – ответил начальник гарнизона. – Несколько человек помнят, как оттаскивали от двери какого-то тюремщика. Заявляя при этом, что он был весь в саже, словно трубочист. Они его оставили у конюшни, куда потом сносили других надышавшихся дымом. Однако, когда пожар потушили, этого парня у стены уже не было. А в камере, где содержался странный пленник, мы нашли трупы обоих тюремщиков. Настоящих. Один оказался задушен, а у второго был перерублен хребет.
– Очень интересно, – задумчиво сказал владелец замка. – Значит, наш беглец спрятался.
– Вполне возможно, – кивнул вместо начальника гарнизона сероглазый мужчина. – Там, на тропинке, когда он нападал, действовал вполне расчетливо. И он смог бы даже нейтрализовать нас на какое-то время, если бы мы были простыми людьми. Полагаю, что парень достаточно умен, чтобы не действовать в лоб против превосходящих сил.
– Значит, надо обыскивать весь замок.
– Может, подождать до ночи?
– Зачем? – удивился начальник гарнизона.
– Поставим в лесу возле замка засаду. Охране на воротах разрешим вздремнуть. Для вида. Малые ворота запирать не будем. И он сам выберется из убежища, пытаясь сбежать.
– Вы уверены в том, что он из замка побежит по дороге, а не попытается улизнуть другим путем?
– Мы поставим засаду совсем рядом с воротами, так, чтобы они хорошо просматривались.
– Вас чем-то смущает обыск?
– Жертвами, – пожал плечами сероглазый. – Если мы начнем его выкуривать, то совершенно точно потеряем людей. Они, конечно, особой ценности не представляют, – он пренебрежительно скосился на начальников гарнизона и караула, – но это все равно нежелательно. В конце концов, если он уйдет от засады, то с утра мы встанем ему на след и к обеду нагоним конным разъездом. А может, и раньше. В любом случае – поиграем. Заодно присмотримся к нему. Совершенно непонятный тип.
– Хорошо, – кивнул Дунбальд.
Ближайший вечер, там же
Максим проснулся хмурый и раздраженный. Все тело болело. Хотелось есть. Нет, не есть. Жрать. И еще нормально помыться. Чистую одежду и… в общем – хотелось многого, но ничего из этого не имелось. Он сидел во враждебном замке и не знал, как и куда бежать.
Куда… Спрятавшись под притолокой сарая для сена, он днем несколько часов наблюдал за тем, как и чем челядь тушила пожар, а потом занималась другими хозяйственными делами. И теперь Максим понимал – он где угодно, только не у себя дома. Ни малейшего намека на современную цивилизацию. Именно тогда его и охватило ощущение тоски от того, что он, скорее всего, больше никогда не вернется домой и будет вынужден жить в этом ужасе. Если вообще будет жить…
Наступила ночь.
Максим снова аккуратно выглянул в щель, через которую наблюдал за двором, и с удивлением обнаружил, что стража на воротах спит, а калитка ничем толком не заблокирована. Даже костер у них почти погас. «Экие вы прыткие… – улыбнулся про себя парень. – Так вот куда солдаты днем убежали. А я-то думал, что меня искать… Осталось только ворота нараспашку открыть и табличку повесить, приглашая меня прогуляться за ворота. В заботливые лапы солдат».
В общем, вместо того чтобы бежать к воротам, бывший узник решил лезть в главное здание с надеждой не сбежать, а попробовать отомстить. Да и куда ему тут бежать? Ни языка не знает, ни обычаев. Из денег – десяток медяков, снятых с тюремщиков. В общем, бесперспективная личность в плане выживания в чужом для него мире. Разве что разбоем заняться, но и там проблема на проблеме… Награбленное-то как сбывать? Без связей с местными – тухлое занятие. А так, после того как днем часть солдат убежала в лес, а остальная стоит по стенам и на воротах, шансы на ответный визит вежливости у него сильно возросли. «Особенно если эти… спят».
Час спустя
О проекте
О подписке