Глава 2

1916 год, 7 мая. Штормград^[6]

Тихо и без привлечения лишнего внимания в Штормград был скрытно переброшен особый лейб-гвардии Механизированный полк со всей своей материальной частью. Скрытно. Благо, что и людей, и имущества в полку было не так чтобы и сильно много. Вот и завозили частями и по ночам. Разгружали и сразу распихивали по углам, дабы не допускать открыто наблюдаемой концентрации.

Последним прибыл сам Меншиков. Вроде как по хозяйственным делам. С супругой, что примечательно. Та после прибытия на вокзал сразу отправилась в замок, а он задержался. Формально – чтобы пообщаться с руководством железнодорожной станции о делах логистических и организационных. Всё-таки важный прифронтовой железнодорожный узел. Фактически же для беседы с командующим Северным фронтом – Ренненкампфом – в приватной обстановке. Он также находился в Штормграде – инспектировал верфи, где строились десантные боты и бронированные катера для нужд фронта. Им давно требовалось пообщаться. Приватно. Не привлекая внимания и лишних ушей, каковых вокруг них постоянно крутилось великое множество. Вот и воспользовались моментом.

– Ну и кашу мы с вами заварили, – усмехнувшись, произнёс Ренненкампф, вроде как здороваясь.

– Согласен. Мне тоже больше нравится рагу. Каши слишком пресные. Но что было под рукой, то и заварил.

– Ха! Занятно. Вы разве не знаете, что с лёгкой руки Алексея Алексеевича между Юго-Западным и Северным фронтами началось негласное противостояние.

– ЧЕГО?! – ошалело воскликнул Меншиков.

– Успокойтесь, Максим Иванович, – усмехнувшись, махнул рукой Ренненкампф. – Что вы, право дело? К этому давно шло. Вот – прорвало. Вашими стараниями, к слову.

– Поясните? Какое такое может быть противостояние в разгар войны?

– Вы, я полагаю, знаете, что в Генеральном штабе последние несколько десятилетий доминирует учение генерала Драгомирова. В каких-то отдельных аспектах оно даже интересно. Но очень небольших. Хуже того. Все попытки хоть как-то изменить положение вещей натыкались на глухое противодействие достаточно значимой и представительной группы генералов. Да и часть великих князей в том немало способствовали.

– Это мне известно, – кивнул Максим.

– Все переменил ваш рейд в Восточной Пруссии. Сухомлинова ведь сняли не просто так. После того как ваш журнал боевых действий стал достоянием общественности, начались волнения умов. Он лёг на очень благодатную почву. С одной стороны, в армии хватало людей, недовольных текущим положением дел. С другой – великий князь Николай Николаевич младший был обижен на Сухомлинова из-за того, что тот постоянно вмешивался в его дела.

– Его сделали обычным козлом отпущения, – кивнул Меншиков.

– Да, – кивнул Павел Карлович. – И громче всех требовали расправы те, кто сами же и участвовали в делах, вменённых Владимиру Александровичу в вину. Сняли его. Заменили. Но на этом ничего не закончилось. Лавина уже начала сходить. Все те, кому раньше затыкали рот, стали открыто высказывать своё мнение. Ведь вон – сам Главнокомандующий их поддерживает. Но это всё оставалось на уровне дискуссий. Опасных, острых, но дискуссий. А потом вы отправились во второй рейд…

– После которого прошла чистка, – задумчиво отметил Максим Иванович.

– Именно. И по странному стечению обстоятельств под удар попали многие рьяные сторонники доктрины Драгомирова. Это привело к тому, что силы уравнялись. И стали… Хм. Как бы точнее выразить? Собираться вокруг двух центров.

– Поляризоваться, – не думая, брякнул Меншиков.

– Что, простите?

– Этот процесс называется «поляризация».

– Хм. Пусть так, – немного удивлённо глянув на своего визави, Ренненкампф продолжил: – Штаб Северного фронта оказался центром так называемой «молодой школы», а Юго-Западного – «старой». После того как начались переводы и ротации, я постарался взять это всё под свой контроль. Связался с Брусиловым. Но понимания не нашёл. Он не видел в том проблемы.

– Говорили с Ивановым?

– Да. Но всё так же – безрезультатно.

– Предсказуемо, – горько усмехнулся Максим. – В чём выражается это противостояние?

– Первым звоночком стало поведение Алексея Алексеевича при моём наступлении в Чехии. Он ведь специально затянул с помощью. Ему даже наступать не требовалось. Просто связать австрийцев боями. Усилия минимальные. Но он этого делать не стал. И они смогли отойти в полном порядке, сохранив тяжёлое вооружение. Я доложил об этом императору, но…

– Он ничего сделать и не сможет, – перебил Ренненкампфа Меншиков.

– Почему?

– Павел Карлович. А что ОН может сделать? Вот серьёзно? Погрозить Брусилову пальчиком? М-да. Как не вовремя всё это. Разведка ничего не показала интересного?

– Нет, – покачал головой генерал.

А Максим Иванович призадумался. О «Брусиловском прорыве» слышали, наверное, все. Его традиционно считают самым значимым успехом русского оружия в годы Первой мировой войны. Но всё, как обычно, оказалось не так однозначно.

Алексей Алексеевич Брусилов был самым типичным генералом-февралистом. То есть противником империи и сторонником республиканских, революционных преобразований. Он оказался одним из тех столпов, на которых стояла Февральская революция. Без его деятельной поддержки её бы просто не получилось. Да и с «Октябрём» он оказался на короткой ноге. Например, в 1919 году его сын добровольно вступил в РККА, получив под свою руку целый полк^[7]. Сразу. Вот так взять и дать генеральскому сыночку целый полк? Странно, но ладно. Однако в 1920 году отец последовал за отпрыском. И не просто так, а начав активно агитировать офицеров вступать в РККА. Именно он выступил с печально известным воззванием к офицерам армии барона Врангеля. Им было обещано, что тем, кто сдастся добровольно, будет дарована жизнь и свобода. Некоторые пове-

рили авторитету военачальника и сдались. Почти всех их казнили без суда и следствия…

Тот ещё субчик.

Почему он так поступал? Сложно сказать. Правление Николая II отличалось не самой здравой внешней и внутренней политикой. Был ли Брусилов чем-то недоволен или стремился к какой-то личной выгоде? Неизвестно. Но факт есть факт. Предал. Его телеграмма с поддержкой отречения стала очень тяжёлым ударом для императора. Она показала, что монарх не может опереться для подавления бунта на войска самого сильного и значимого Юго-Западного фронта. Конечно, Брусилов был не единственным в партии изменников. Но поддержи он императора в тот момент – всей той кровавой каши могло и не закрутиться. По сути он выступил соломинкой, сломавшей хребет верблюду.

Максим искренне надеялся, что изменение узора войны как-то поменяло ситуацию с Алексеем Алексеевичем. Но нет. Его гнилая натура просто проявилась иначе. Главная же беда заключалась в том, что понять мотивации Брусилова Меншиков не мог. Подставлялся же. Очевидно подставлялся. Или, может быть, в этом и заключалась его работа? На кого, кстати?

Особняком стоял вопрос собственно военных успехов Брусилова. Меншиков помнил свой шок от погружения в детали знаменитого Брусиловского прорыва…

Австрийцы при поддержке немцев вполне смогли удержать фронт. Да, на двух участках он отка-

тился на 80–120 км. Значимо. Очень значимо. Но не более того, так как прорыва не было. Противник удержал фронт, а всё наступление ознаменовалось только скромным тактическим успехом… за который было заплачено просто чудовищными потерями! Такими, что Русская Императорская армия летом 1916 года потеряла свои последние резервы в операции, не имевшей стратегического значения. Для войны, во всяком случае.

Почему так? Ведь говорят… много чего говорят. Но австрийское наступление в Италии заглохло до начала русского. А германское – под Верденом – удалось погасить только наступлением на Сомме и вступлением в войну Румынии. Да-да, Румынии. Потому что против Юго-Западного фронта – прорвавшего-де оборону – войск перебросили меньше, чем против Румынии с куда более слабой и малочисленной армией.

«Занятным» в истории Брусиловского прорыва было не только это. Например, общеизвестно, что именно Алексей Алексеевич стал автором новаторского метода наступления. Да вот беда. Всю кампанию 1914 года его активно применяли обе противоборствующие стороны до изобретения «гениальным» генералом. В том числе и русские войска в Галиции, на Волыни, в Польше и Прибалтике. Но и это ещё не всё. Саму идею нанесения смежных отвлекающих ударов в данном конкретном случае предложил не Брусилов, а начальник штаба Верховного Главнокомандующего – генерал Алексеев. Алексею Алексеевичу же поручили её реализовывать на конкретном участке. А он взял и не справился. Сложно апологету учения генерала Драгомирова хоть с чем-то в современной войне справиться.

Но Брусилов не сделал выводов и начал винить всех подряд в провале операции. Того же Алексеева за то, что «не стал развивать его успех». Алексей Алексеевич ведь уже положил в полях целую прорву солдатиков, а у этого жлоба они почему-то взяли и кончились. Как же так? Изменник! Предатель! Не иначе. А уж как подчинённые этого «гения» провинились – не пересказать. Тот же Каледин – его выдвиженец и ставленник – относительно неплохо командовал своей армией… до тех пор, как Брусилов не стал вмешиваться в каждую мелочь и не запорол всё по своему обыкновению.

В общем и целом – трэш, угар и содомия. Что, впрочем, не помешало впоследствии советской историографии превозносить его успех буквально до небес. Дескать, самый талантливый царский генерал не только «Февраль» поддержал, но и «Октябрь», добровольно вступив в РККА. И Максим был искренне счастлив, что в этой истории Брусилов не имел никакой возможности повторить свой «подвиг». С такими героями и врагов не нужно.

Так или иначе, но конфликт фронтов нарастал. Сторонники Драгомирова и нарочитой «русскости» переводились к Брусилову. Те же, кто хоть немного мыслил и мог в должной мере оценить успехи Меншикова и Ренненкампфа – уходили на север. Благо, что ни Алексей Алексеевич, ни Павел Карлович переводам не препятствовали.

#Их было много, но не так чтобы и валом. Можно было стерпеть…

– И что вы предлагаете делать дальше? – поинтересовался Меншиков, после того как генерал обрисовал ему ситуацию. – Генерал Иванов верен императору, но он валенок и не сможет сгладить спор. Брусилов, очевидно, и дальше станет саботировать общие дела. И ничего поделать с ним пока нельзя. Гнилая ситуация.

– Гнилая, – кивнул Ренненкампф. – Значит, нужно думать о том, как своими силами справиться. Без оглядки на смежников…

Поговорили. Ренненкампф поехал по своим делам, а Меншиков отправился во дворец. К жене. Дорога проходила тихо и спокойно. Кортеж, которым он теперь ездил везде и всегда, обеспечивал безопасность. А он сидел в ничем не примечательной безликой машине и думал, поглядывая в окошко в просветы между шторок, которые скрывали его от посторонних глаз, что позволяло не сильно опасаться вычислений. Ведь такие же висели на всех авто, да и машины в кортеже периодически по дороге менялись местами.

И тут его глаз что-то царапнуло. Образно говоря. Да не легонько, а основательно. Так, словно раздражённый подвыпивший студент ведёт ключом по крылу дорогого автомобиля, снимая стружку с отвратительным звуком.

– Останови, – бросил он водителю.

Тот подал условный звуковой сигнал, и вся колонна остановилась. Выскочили бойцы охраны, обеспечивая периметр. Вышел Меншиков и мед-

ленно, на негнущихся ногах направился к замеченной «проблеме».

Так и есть. Глаза не подвели его. Возле одной из мелких лавочек стояла Марта. Та самая Марта, которую он не нашёл в себе сил застрелить там, в Восточной Пруссии. Не смог Максим поднять руку на женщину, которой за несколько часов до того уделил своё особое генитальное внимание к обоюдному удовольствию. Да, простая служанка. Ну так и что из того? Он в те дни и знать не знал, что его судьба так замечательно сложится. Мнил будущие дни либо в бегах, либо в дурдоме.

Марта и Марта. Что в ней такого? Мало ли кто с кем совокуплялся? Да. Всё так. Но у неё на руках был младенец. И надо сказать, что, увидев приближающегося Максима, женщина побледнела и начала откровенно дёргаться. Разве что малыша прижимала сильнее.

– Как ты здесь оказалась? – спросил Меншиков, когда подошёл практически вплотную.

– Я… – тихо промямлила она и осеклась под его пристальным взглядом.

– Что ты? Как ты здесь оказалась?

Она нервно сглотнула подкативший к горлу комок и поведала ему довольно любопытную историю. Оказалось, что из Восточной Пруссии женщина выехала в Западную Померанию, где и вышла замуж. А потом и родила. Хитрое ли дело? Но мужа убили во время июньских боёв. И теперь она пыталась выжить, перебиваясь случайными заработками. Ребёнок же был с ней, потому что Марте не с кем его было оставить. Максим по-

смотрел на эту девочку и едва не вздрогнул. Глаза, цвет волос и кое-какие черты лица – они были явно его. Остальные же от Марты.

– Она от меня? – тихо, шёпотом спросил он у женщины.

Та потупилась и промолчала. А потом подняла глаза с едва заметными слезами на глазах и отрицательно покачала головой.

– Нет. Что вы. Просто Эльза родилась недоношенной на два месяца…

– Хорошо, – произнёс побледневший Максим, прекрасно понявший этот намёк. – Ты где живёшь? Жильё есть?

Она неуверенно качнула головой.

– Сегодня что-нибудь ела?

Вместо ответа она неуверенно улыбнулась… с тоской в глазах.

– Пойдём.

– Куда?

– В замок. Там нужны слуги. Уверен, что ты справишься.

– Но там ваша супруга… – с ужасом произнесла она.

– Она поддержит меня в желании помочь опрятной вдовой горожанке с младенцем на руках. Тем более ты уже была служанкой. Чего тебя пугает?

– Но…

– У тебя есть фотокарточки мужа?

– Нет.

– Вот и всё. Просто не рассказывай никому о том, как он выглядел. Ясно?

– Ясно.

– Вот и хорошо. Пойдём.

В какой-то мере Максим рисковал. Но не сильно. Бойцы, освобождённые им из плена в том поместье, погибли во время отражения штурмов в июле. Остальные же или не знали её, поступив в отряд позже, или не помнили, или как Хоботов, поощрили бы такой поступок.

До замка добрались без происшествий. Максим хотел посадить Марту с собой в автомобиль, чтобы подержать на руках собственную дочь. Но не решился. Лишние слухи никому не нужны. Поэтому передал её на опеку солдатам и «вспомнил» только по прибытии, когда потребовалось представить супруге новую служанку. Камерная обстановка не располагала к обширным штатам. Поэтому великая княгиня должна быть в курсе всего персонала, находящегося в её прямом подчинении.

Татьяна встретила Марту вполне благожелательно. Душещипательная история, казалось, тронула её до глубины души. Ни словом, ни видом она не выразила своего раздражения или неудовольствия. Да и Марта кланялась как заведённая и непрестанно благодарила её за милость и доброту. Искренне. Потому что понимала: Максим Максимом, но, если хозяйка служанку не примет, ничем хорошим это не закончится.

Но вот слуги увели свою новую коллегу. Дверь закрылась. Меншиков обернулся и наткнулся на леденящий душу взгляд супруги. Без ненависти. Но… Максим Иванович трусом не слыл, од-

нако здесь и сейчас ему стало страшно. Очень страшно.

– Что с тобой?

– И много ещё твоих бастардов нам придётся приютить? – холодно, с шипящими нотками поинтересовалась Татьяна. – Это ведь та самая Марта, на которую у тебя не поднялась рука? Ведь так? По срокам всё совпадает. Или будешь отрицать?

– Нет, не буду, – хмуро ответил муж. – Был грех.

– Насильничал?

– Нет.

– Сколько ещё баб твоих бастардов в подоле принесут? – вновь холодно поинтересовалась супруга.

– Больше никто не принесёт. После того как тебя встретил, я ни на кого и не смотрю. А Марта… Я бы не простил себе, если бы бросил её умирать с ребёнком на руках. Она ведь голодала.

– Этого ещё не хватало! – раздражённо фыркнула Татьяна. – Что не бросил – молодец. Я бы тебе не простила, если бы узнала, что ты бросил помирать с голода собственную дочь. Пусть даже внебрачную и нежданную.

– Ты сразу поняла?

– Ты мордашку этой девочки видел? – с укоризной поинтересовалась жена. – Она хоть и малышка, да только всё слишком явно. Довольно характерные черты проявились. Это могло бы быть совпадением. Мало ли? Но ты ведь заботишься только о своих или о тех, кто тебе зачем-то нужен. Какая польза с этой измученной женщины для твоих дел? Правильно. Никакой. Возможно, какие-то тайные игры. Но в этом случае ты бы не пристраивал её в служанки при дворце. Вывод оказался слишком очевиден.

– Мне жутко неловко.

– Разумеется, тебе неловко, – буркнула супруга. – Странно, если бы было иначе. М-да. Неужели так невтерпёж было?

– Я же уже рассказывал, – буркнул Максим. – В те дни я думал, что я самозванец, которого или казнят, или в дом для душевнобольных упекут, или мне придётся бежать из страны. Я не видел для себя никакого будущего. Думал одним днём. Жил моментом. Эх… Виноват… Что тут ещё сказать? – Меншиков повесил голову.

Татьяна молча подошла. Нежно его обняла и елейным голосом, почти с придыханием, прошептала на ушко:

– Узнаю, что гуляешь – убью.

Неожиданные слова. От них Максим аж вздрогнул и чуть отпрянул. Но только для того, чтобы рывком крепко-крепко прижать к себе супругу. Её глаза смотрели жёстко, пронзительно, с лёгким налётом безумия, а губы слегка подрагивали. Жутковатое зрелище. Обнимать её много приятнее, чем смотреть в эти – холодящие кровь – глаза.

Неизвестно, что Татьяна себе там надумала, однако Марту впоследствии она не третировала. Даже более того – взяла некоторое шефство, потихоньку приближая. Насколько это возможно для простолюдинки. Да и малышке тоже уделяла своё внимание.

Максим же слова жены крепко запомнил. Он не был трусом, но она в тот момент смотрела на него ТАКИМ взглядом, что парень поверил в её искренность. Убьёт. Во всяком случае – попытается. Слишком уж для неё этот вопрос оказался значим…