В этот довоенный период эмиграции между Троцким и Лениным периодически разгоралась ожесточенная полемика в печати по идейным, тактическим и организационным вопросам, доходящая до взаимных оскорблений. Критика в адрес Троцкого шла и со стороны меньшевиков. Впрочем, по части навешивания ярлыков гораздо более преуспел именно Ленин. Его выражение относительно «Иудушки Троцкого» – как раз из этого времени полемических баталий. Тогда же из уст Ленина выпорхнуло слово «троцкисты», которое сыграет роковую роль для Троцкого и его сторонников во внутрипартийной борьбе, развернувшейся после смерти Ленина. Но тогда, позже, это слово будет нести совершенно иную смысловую нагрузку. Ленин же ставил в упрек Троцкому его беспринципность, стремление стать «над схваткой» в проводимой им линии на сближение обеих фракций расколовшейся российской социал-демократии, его «заигрывание» с различными небольшевистскими и отколовшимися от большевиков группами.

В этой изнурительной фракционной борьбе кроме принципиальных вопросов, расколовших на втором съезде российскую социал-демократию на две непримиримые группировки, большое значение имел и вопрос лидерства. Ленин по своим природным данным был прирожденным лидером и не желал уступать эту роль никому. Это было самоочевидно, и никем из его сподвижников под сомнение не ставилось. Но после смерти Ленина у большевиков не нашлось достойного преемника, – Троцкий здесь не рассматривается. Поэтому для этой партии все закончилось так плохо…

Однако Ленин не был первым, кто изобрел «троцкизм». Пальма первенства, по словам Троцкого, принадлежит профессору Милюкову, – бывшему председателю партии кадетов в Государственной Думе, – который возражал Троцкому по поводу диктатуры пролетариата: «Идея диктатуры пролетариата – ведь эта идея чисто детская, и серьезно ни один человек в Европе ее не будет поддерживать».

В октябре 1908 г. Троцкий начал издавать в Вене русскую газету «Правда». В Россию она доставлялась контрабандным путем. Над заголовком газеты было пропечатано: «Российская социал-демократическая рабочая партия», «Рабочая газета» и был пропечатан лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Газета выходила не чаще двух раз в месяц в течение трех с половиной лет. Главным сотрудником был А.А. Иоффе, впоследствии активный участник революции 1917 года и советский дипломат. Позже газету с таким же названием и лозунгом начнут выпускать большевики и сделают ее своим главным печатным органом.

В августе 1912 года Троцкий сделал попытку созвать объединенную конференцию из представителей социал-демократических фракций. Но Ленин решительно воспротивился объединению, и конференция в Вене была созвана без большевиков. В итоге Троцкий формально оказался в блоке с меньшевиками и отдельными группами большевиков-диссидентов, – так называемый «августовский блок». К этому времени в российской социал-демократии идейно оформились две тенденции: социально-революционная и демократически-реформист-ская. Их объединение в рамках единой партии стало уже невозможно.

С началом Балканской войны газета «Киевская мысль» предложила Троцкому отправиться военным корреспондентом на Балканы. Свои статьи он подписывал под псевдонимом «Антид Ото». Троцкий пишет в воспоминаниях: «Я открыл в своих статьях борьбу против лжи славянофильства, против шовинизма вообще, против иллюзий войны, против научно-организованной системы одурачивания общественного мнения. Редакция «Киевской мысли» нашла в себе достаточно решимости, чтобы напечатать мою статью, рассказывающую о болгарских зверствах над ранеными и пленными турками и изобличающую заговор молчания русской печати. Это вызвало бурю возмущения в либеральных кругах. Правительственные газеты делали намеки, что под псевдонимом Антид Ото скрывается не только эмигрант, но и австро-венгерский агент».

В этом месте я сделаю небольшое отступление. «Болгарские зверства» над пленными турками, возможно, имели весомые исторические предпосылки. Но в любом случае зверства не имеют морального оправдания. А вот с «научно-организованной системой одурачивания общественного мнения» во времена войн и конфликтов мы знакомы с самого детства. Вероятно, эта тенденция в той или иной степени проявляется почти повсеместно, но в России она имеет исторические традиции.

Кто жил в послевоенное время хорошо помнит и ввод советских войск в Венгрию в 1956 году «для оказания помощи венгерскому народу в его борьбе с контрреволюцией», и ввод их в Чехословакию в 1968 году «по просьбе правительства этой страны», и ввод в Афганистан «для оказания интернациональной помощи братскому афганскому народу», и противодействие «наглой агрессии израильской военщины» против мирных народов арабских стран в 1967 году. Во все перечисленные драматические моменты истории и им подобные народ и партия были у нас едины. По всем телевизионным каналам гремел всеобщий «одобрям» или «осуждам», – смотря по ситуации. И не было слышно голосов иных. А коль таковые по чьему-либо недосмотру все-таки иногда появлялись, бывали тут же затоптаны вместе с их носителями. И главную роль во всеобщем единении играла эта пресловутая научно-организованная система формирования общественного мнения, которая, благодаря современным средствам коммуникации, приобретала поистине тотальный характер. Ничего в этом плане не изменилось и в наше время. Вспомним героические дни «принуждения к миру зарвавшихся грузинских агрессоров» в августе 2008 года путем отторжения от Грузии четверти ее территории – опять всеобщий «одобрям» по всем телевизионным каналам. Так было всегда, так будет и потом. В безальтернативной информационной среде новостные и аналитические программы ТВ легко оборачиваются парадом лжецов.

Начало мировой войны, август 1914 года, застало Троцкого в Австрии. Под впечатлением того времени он пишет:

«…Какое отношение к войне нашел я в руководящих кругах австрийской социал-демократии? Одни открыто радовались ей, сквернословили в адрес сербов и русских, не очень отличая правительства от народов: это были ограниченные националисты, чуть-чуть прикрытые лаком социалистической культуры, который теперь сползал с них не по дням, а по часам. Другие – и во главе их стоял Виктор Адлер – относились к войне, как к внешней катастрофе, которую нужно было перетерпеть».

Из опасения быть арестованным в качестве подданного России Троцкий с семьей перебирается в швейцарский Цюрих. Наблюдая оттуда происходящее, Троцкий заключает: «…Дело идет о крушении Интернационала в самую ответственную эпоху, по отношению к которой вся предыдущая работа была только подготовкой…». В ноябре 1914 года в качестве корреспондента «Киевской мысли» Троцкий прибывает во Францию. Вскоре по приезде в Париж он стал работать в ежедневной эмигрантской газете «Наше слово» антивоенной и антимилитаристской направленности.

В сентябре 1915 года в швейцарской деревушке Циммервальд была созвана конференция представителей европейской социал-демократии – решительных противников войны. Их было так немного, что все они по пути к месту назначения разместились на четырех повозках. Революционное крыло циммервальдцев возглавлял Ленин; большинство же принадлежало к пацифистскому крылу. Все с трудом сошлись в одном манифесте, проект которого подготовил Троцкий. Циммервальдская конференция дала толчок развитию антивоенного движения.

Тем временем вокруг газеты «Наше слово» сгущались тучи. Редакция все чаще получала анонимные письма с угрозами, вокруг типографии терлись подозрительные лица. Обвинения и угрозы исходили от русского правительства в связи с антивоенной направленностью газеты. В результате провокации, организованной русской охранкой, в сентябре 1916 года колеблющееся до этого французское правительство закрыло газету «Наше слово». Разорить это гнездо русских революционеров царская дипломатия желала давно. Одновременно был подписан приказ о высылке Троцкого из Франции, и парижская префектура предложила ему самому выбрать страну проживания. Но Англия и Италия отказались от чести оказать ему гостеприимство, то же – и Швейцария, – под давлением русского правительства. Оставалась Испания.

В Испанию Троцкий выезжать добровольно отказался, но через несколько месяцев был насильно препровожден туда двумя полицейскими инспекторами. Сначала Сан-Себастьян, затем Мадрид. По признанию Троцкого, он оказался в городе, где никого не знал и где никто не знал его. А так как он не знал еще и испанского языка, то не мог быть более одиноким, скажем, в Сахаре или в Петропавловской крепости. К тому же, секретарь социалистической партии Испании Ангиано, которого Троцкий намеревался посетить, оказался посаженным в тюрьму на 15 суток за непочтительный отзыв о каком-то католическом святом.

Такое поведение властей Испании образца 1916 года, еще не вполне очнувшейся от сна средневековья, сегодня вызвало бы лишь ностальгическую улыбку. А вот как чтут святых в нашем отечестве и в наше время. В 2009 году некий незадачливый журналист выразил в местной прессе осторожное сомнение в реальности бренного существования президента Татарстана Минтимера Шаймиева, который давно не показывался на людях и не был замечен в какой-либо деятельности. И поползли слухи… однако слухи эти оказались сильно преувеличенными и несколько преждевременными. И что же? Журналюге этому дали не 15 суток ареста. По приговору суда ему светил реальный срок на нарах «за оскорбление чести, достоинства и подрыв деловой репутации» высокочтимого регионального святого, коим и являлся Минтимер Шарипович.

Или еще пример. Один известный у нас политик из числа неподпускаемых к «голубому экрану» сподобился выпустить большим тиражом брошюру о масштабах коррупции в столице нашей родины и, в частности – о поразительных успехах бизнеса супруги действующего мэра. О всеобщей коррупции в Большом городе и без того знала каждая московская дворняжка. Но в брошюре все масштабно обобщено, вещи названы своими именами. И что же, наказала наша фемида коррупционеров? Отнюдь, этот вопрос московскими судами даже не рассматривался. Но автора брошюры приговорили к крупному денежному штрафу и потребовали от него опровержения того научно установленного факта, что дважды два равняется четырем. И опять же – за оскорбление чести и достоинства, подрыв деловой репутации этого чтимого прихожанами столицы крупного регионального святого.

Однако после того как последний, забронзовевший в своей святости, осмелился перечить самому главному на тот период святому, – уже федерального уровня, – этот ослушник был немедленно сброшен с пьедестала. И, преследуемый сворой гончих псов от телевидения, проворно скрылся «за бугром» с целью реализовать себя, например, в сфере пчеловодства. Все дело в том, что эти псы внезапно учуяли коррупционную составляющую в деятельности бывшего святого и его высокочтимой супруги. Также внезапно прозрела и фемида…

Подобных примеров великое множество в отечестве нашем, где повсеместно чтут живых святых больше, чем мертвых. Пока они не нарушат субординацию на олимпе.

Находясь во взвешенном состоянии, Троцкий успел посетить мадридский музей, где с возвышенными чувствами стал приобщаться к испанской живописи. Из этого состояния его вывела мадридская префектура, подвергшая Троцкого аресту. А когда по предложению властей он изложил свои взгляды в помещении префектуры, шеф через переводчика заявил, что ему надлежит немедленно покинуть Испанию, а впредь до этого его свобода будет подвергнута некоторым ограничениям. «Ваши идеи слишком передовые для Испании», – сказал он.

Как позже выяснилось, причиной ареста Троцкого в Мадриде была телеграмма из Парижа: «Опасный анархист… переехал границу у Сан-Себастьяна. Хочет поселиться в Мадриде». Троцкого поместили в мадридскую тюрьму, откуда через несколько дней переправили в Кадис. Там Троцкого известили о намерении испанских властей отправить его ближайшим пароходом в Гавану. Троцкий наотрез отказался плыть на Кубу и предложил отправить его в Америку. После тяжелой борьбы с подключением всех возможных механизмов и полемики в испанских газетах Троцкому разрешили дожидаться ближайшего парохода в Нью-Йорк. 25 декабря 1916 года Троцкий с семьей покидает Испанию и Европу из Барселоны и отправляется в «Новый свет» на испанском пароходе.