Начало

В 1896 году в Петербурге разразились массовые стачки ткачей. Это придало интеллигенции духу. Осмелели студенты. После самосожжения в Петропавловской крепости курсистки Ветровой в университетских городах происходили волнения. Первым увлечением молодого Троцкого было народничество, чему способствовали контакты с бывшими ссыльными народниками, некоторые из которых знали Желябова, Перовскую, Фигнер не как легенды, а как живых людей. Переход на сторону марксизма был постепенным и не без внутреннего сопротивления. Сопротивление диктату «авторитетов» было характерной чертой молодого, да и более позднего Троцкого, что впоследствии породило немало конфликтов. Но, встав на путь марксизма, Троцкий уже никогда с него не сворачивал.

В 1897 году Троцкий с товарищами начали налаживать контакты с рабочими Николаева. Были образованы первые кружки. Читали нелегальную литературу. На подпольные чтения, беседы по квартирам, в лесу, на реке собирались по 20–25 человек и более. Преобладали рабочие высокой квалификации, работавшие на Николаевском судостроительном заводе, где был уже введен восьмичасовый рабочий день. Стачками эти рабочие не интересовались, они искали правды социальных отношений. Движение быстро разрасталось. Число рабочих, желавших входить в кружки, казалось практически неограниченным. Недостаток был за руководителями, не хватало литературы. В качестве, как теперь говорят, «пилотного проекта» пользовали заношенный рукописный экземпляр Коммунистического манифеста Маркса-Энгельса, списанный разными почерками в Одессе с многочисленными пропусками и искажениями.

Упомянув о коммунистическом манифесте, не могу не отметить следующее. Порожденный реалиями классовой борьбы в Европе середины XIX века и отражавший социальную, политическую и экономическую ситуацию того времени, этот документ оказался весьма «долгоиграющей пластинкой», воспроизводящей революционную музыку в стиле «крещендо». Правящие классы европейских стран восприняли эту музыку всерьез и, в конечном итоге не без борьбы, вынуждены были поступиться частью своей власти и богатства, чтобы не потерять все. Постепенно социал-демократия входит в парламенты европейских стран, а где-то завоевывает большинство. Изменяются в сторону равноправия граждан избирательные законы, завоевываются социальные преференции для трудящихся. В итоге положение рабочих в странах Европы постепенно улучшалось. Конечно, не обошлось без революционных потрясений. Но даже европейский фашизм в историческом плане оказался явлением преходящим.

Социальное развитие в Европе пошло, в основном, по пути эволюции. И сегодня средний европейский рабочий – уважаемый и уважающий себя законопослушный гражданин своей страны с высоким профессиональным уровнем и высоким заработком, реально влияющий своим голосом на выборах на власть в стране. От былой революционности европейского пролетариата не осталось и следа. И если возможна в будущем революция в Европе, то разве что под зеленым знаменем ислама…

А что в России? По поводу надвигающейся революции в России поэт Маяковский говорил от имени перепуганного интеллигента в ироническом плане:

 
«…Я тоже социалист,
Но я не граблю, не жгу.
Разве можно сразу?
– Конечно, нет.
Потихоньку, понемногу,
По вершку по шажку,
Сегодня, завтра, через двадцать лет…»
 

Подобное развитие в России оказалось невозможным:

– в силу отсталости заскорузлой политической системы в стране, порожденной самодержавием, не желавшим реформироваться;

– из-за низкого культурного уровня основной массы населения, не воспринимавшего «придумки» западной демократии;

– из-за радикализма революционной интеллигенции.

Вступив на тропу конфронтации с режимом, Троцкий принял первую конспиративную кличку – «Львов». Под этой фамилией он выступает на собраниях рабочих, пишет прокламации, которые распространяются на заводах. В конце 1897 года ядро нелегальной и до того времени неоформленной организации сформировало «Южнорусский рабочий союз», в который, кроме Николаева, предполагалось втянуть и другие города. Троцкий составил устав Союза в социалистическом духе. Вскоре весь город начал говорить о революционерах, которые наводняют заводы своими листками. Но из-за неопытности заговорщиков конспирация была слабой. Были и провокаторы. Однако полиция медлила с арестами, пытаясь нащупать связь организации молодых нелегалов, которых она еще не воспринимала всерьез, с неким центром. Наконец, в конце января 1898 года были проведены массовые аресты. Всего было выхвачено более 200 человек. Николаевская организация получила жестокий удар, но не исчезла. На замену арестованных вскоре пришли другие.

Со старой николаевской тюрьмы начался счет свыше десятка тюрем, в которых Троцкий побывал за свою жизнь. За николаевской последовала херсонская тюрьма, где он провел три месяца в полном беспросветном одиночестве без мыла, без смены белья, поедаемый тюремными паразитами. Ему не было еще и 19 лет. Затем его перевели в одесскую тюрьму, в одиночную камеру, но здесь, с помощью известных тюремных ухищрений, наладилась связь с соседями и, отчасти, с внешним миром. К концу второго года заключения Троцкий, в числе четверых главных обвиняемых, получил приговор по делу Южнорусского союза: четыре года ссылки в Восточную Сибирь. Однако до отправки на место ссылки он еще полгода провел в московской пересыльной тюрьме. Там он обвенчался с Александрой Соколовской, которая была старше его и занимала одно из первых мест в Южнорусском рабочем союзе. На место ссылки – село Усть-Кут на реке Лене – они прибыли вместе и поселились в избе, хозяин и хозяйка которой пили беспробудно, как и другие жители села. Жизнь темная, глухая, почти в полной изоляции от внешнего мира.

Как и в прочих местах лишения свободы, Троцкий не терял времени даром. Он пишет в книге воспоминаний «Моя жизнь»: «Я изучал Маркса, сгоняя тараканов с его страниц». Вскоре по прибытии в Усть-Кут Троцкий начал сотрудничать в Иркутской газете «Восточное обозрение». Практически с этого времени началась его карьера в качестве журналиста. Это занятие, к овладению которым имелись большие способности, нередко было единственным источником заработка. Через некоторое время местные власти разрешили Троцкому переселиться в городок Верхнеленск, который располагался южнее, и там были друзья. От безысходности тамошней жизни немалое число ссыльных кончало самоубийством. Некоторые растворялись в окружающей среде, другие спивались. В ссылке, как и в тюрьме, спасала только работа над собой.

В общении между ссыльными сталкивались идейные направления, занимавшие в то время российскую интеллигенцию – от народничества, которое уже сходило на нет, до разных течений марксизма и критиков марксизма, и даже анархистские. Все это подпитывалось газетами и журналами, приходившими с воли с опозданием. В феврале 1901 года пришло сообщение об отлучении Льва Толстого Святейшим синодом от церкви. Послание синода, которое было напечатано во всех газетах, достойно быть дословно процитированным. Итак, Толстому вменяется в вину шесть преступлений:

1) отвергает личного живого Бога, во святой троице славимого;

2) отрицает Христа богочеловека, воскресшего из мертвых;

3) отрицает бессемянное зачатие и девство до рождества и по рождестве пречистой богородицы;

4) не признает загробной жизни и мздовоздания;

5) отвергает благодатное действие святого духа;

6) подвергает глумлению таинство евхаристии.

Троцкий пишет в своих воспоминаниях:

«Бородатые и седовласые митрополиты, Победоносцев, их вдохновляющий, и все другие столпы государства считают нас, революционеров, не только преступниками, но и безумными фанатиками, а себя – представителями трезвой мысли, опирающейся на исторический опыт всего человечества, эти люди требовали от великого художника-реалиста веры в бессемянное зачатие и святой дух, передающийся через хлебные облатки. Мы читали и перечитывали перечень лжеучений Толстого – каждый раз со свежим изумлением – и мысленно говорили себе: «Нет, на опыт всего человечества опираемся мы; будущее представляем мы, – а там, наверху, сидят не только преступники, но и маньяки». И мы чувствовали наверняка, что справимся с этим сумасшедшим домом».

Теперь, по истечении 110 лет от описываемых событий, можно подвести некоторые итоги. «Восставшая из пепла» русская православная церковь вновь во главе государства Российского. Как и в дореволюционном прошлом, ныне она представляет духовную власть в стране и уже претендует на участие в школьном образовании. А еще недавно атеистическая Россия постепенно превращается в государство полуклерикальное. Церковные иерархи вещают по государственным телевизионным каналам в праздники и будни. Они же – участники «круглых столов», по какому бы поводу те ни собирались.

В светской стране, где церковь по конституции отделена от государства, религиозная пропаганда ведется безо всяких ограничений. В то же время антирелигиозная, в какой бы форме она ни велась, приравнивается к проявлению «религиозной вражды», за что можно получить крупный штраф или стать жертвой уголовного преследования. И уже принят закон об уголовной ответственности «за оскорбление чувств верующих».

А то, что еще не позволяет законодательство – крушить, запугивать, «не пущать» – можно творить руками «православных хоругвеносцев»: они ведь чисты, как дети, которых и наказывать-то нельзя.

Такими методами православная церковь пытается присвоить себе монополию на духовное воспитание общества, а наша светская власть ей в этом всячески потворствует. Нынешние «отцы нации» федерального и местного уровня ходят в храмы, а то и прилюдно лобызаются с церковниками, пытаясь таким образом повысить свой имидж. Да и не делать это стало как-то неприлично – будешь выглядеть «белой вороной». В светской стране открыто демонстрируется единство власти и православной церкви: «когда мы едины, мы непобедимы».

Религия проникла и в наш сталинско-михалковский государственный гимн. Как можно заставить не верующего в Бога, коих все еще великое множество, произносить слова гимна: «хранимая Богом родная земля»? Между прочим, в этих словах заложен и глубокий «философский» смысл. Если сохранность родной земли поручена Всевышнему, то нам, простым смертным, не о чем и беспокоиться. О ней позаботятся Бог, богоизбранный президент, премьер и – далее по списку. Они все устроят наилучшим образом, и наши тревоги за родную землю ни к чему. Спите спокойно, дорогие сограждане, ничто не может нарушить ваш безмятежный сон… Лишь немногие граждане России, – как, например, уже покойный академик, Нобелевский лауреат Виталий Гинзбург, – в этих условиях осмеливаются открыто противостоять давлению православной церкви на общество.

…После выстрелов Карповича и Балмашова встрепенулась вся ссылка. Возникли споры о целесообразности и тактике индивидуального террора. Марксистская часть ссылки высказывалась против терроризма. Одиночки сгорят в героической борьбе, не подняв рабочий класс. Наше дело – не убийство царских министров, а революционное низвержение царизма. По этой линии пошел водораздел между социал-демократами («эсдеками») и социалистами-революционерами («эсерами»).

Вскоре началась эпидемия побегов. Приходилось устанавливать очередность. В условиях бескрайних сибирских просторов и при отсутствии коммуникаций поймать бежавшего ссыльного было трудно. Больше шансов было на то, что он утонет в реке или замерзнет в тайге.

Решение о побеге Троцкого было принято на семейном совете. Спешу успокоить сердобольных «истормейкеров» из вышеупомянутого «гнезда», которые сокрушались по поводу брошенной жены Троцкого с двумя малышками. По его словам, мысль о побеге первой подала именно жена, несмотря на все ожидавшие ее трудности и невзгоды. Революционный долг покрывал для нее все другие соображения, и прежде всего – личные. Она же устранила все сомнения, возникавшие на этом пути, и в течение нескольких дней успешно маскировала от полиции отсутствие мужа: на их квартире укрыли одеялом чучело мнимого больного. Может быть, Троцкий лукавит? Но трудно себе представить успешность его побега, если бы жена не содействовала этому. В дальнейшей жизни судьбы Л. Троцкого и его первой жены А. Соколовской разошлись. Но они поддерживали переписку; некоторые письма сохранились в архиве. Троцкий поддерживал свою семью, как мог. Две дочери от первого брака одно время воспитывались в семье его отца.

Из самой истории побега я выхвачу только некоторые заинтересовавшие меня эпизоды…Троцкий добрался до железной дороги, без приключений сел в вагон, куда иркутские друзья доставили ему чемодан с крахмальным бельем, галстуком и прочими атрибутами цивилизации. В руках у него был томик Гомера, а в кармане – паспорт на имя Троцкого, которое он сам на удачу вписал. С этого момента Лейба Бронштейн узаконено становится Львом Троцким на всю оставшуюся жизнь.

Но мое внимание привлек не только этот торжественный момент, а и сам факт передачи ссыльному революционеру его друзьями чемодана с цивильной одеждой и нового паспорта. Во времена проклятого самодержавия подобное происходило достаточно часто, без чего сам побег из неволи был бы проблематичен. Несмотря на отсутствие в то время организаций профессиональных революционеров, действовавших «по интересам», люди даже разных политических взглядов, объединенные общей борьбой с самодержавием, оказывали друг другу помощь, нередко привлекая для этого местное население. В наше время и в нашей России помощь подобного рода удается, разве что, в уголовном мире, благодаря чему время от времени происходят побеги уголовных авторитетов. Подобное немыслимо в отношении политических заключенных, – сидящих, разумеется, по уголовным статьям. Сами эти заключенные, их семьи и их друзья на воле находятся под неусыпным многоуровневым контролем. И даже сама попытка организации побега политзэка в этих условиях должна рассматриваться, скорее, как провокация.

Троцкий пишет: «…Я ехал по сибирской линии на запад. Вокзальные жандармы равнодушно пропускали меня мимо себя. Рослые сибирячки выносили на станцию жареных кур и поросят, молоко в бутылках, горы печеного хлеба. Каждая станция походила на выставку сибирского изобилия. На всем пути весь вагон пил чай, заедая дешевыми сибирскими пышками».

Лет 25 – 30 назад к концу эпохи «развитого социализма» мне довелось проехать некоторое количество километров вдоль сибирской трассы, правда, несколько восточнее – в районе города Белогорска. Никаких рослых сибирячек с жареными поросятами, дешевыми сибирскими пышками я там не встретил. И вообще никого. В привокзальных буфетах – скудное угощение в виде хлебных котлет с некоторым присутствием мяса, вчерашних пирожков, ливерной колбасы, рыбных консервов и чая. Водка, правда, имелась в достаточном количестве. Куда делось все это сибирское изобилие, описанное Троцким, и вообще – за что он боролся?

…В Самаре Троцкий примкнул к организации «Искра» под конспиративной кличкой «Перо» – это была дань его сибирским успехам на ниве журналистики. После посещения городов Полтавы и Киева по заданию Самарского бюро, которое имело связь с находившимся за границей В. Лениным, Троцкий предпринял попытку нелегального выезда за границу. Она удалась, несмотря на некий трагикомический эпизод, описанный в книге его воспоминаний «Моя жизнь», – рисковавший сорвать это мероприятие и поставить самого Троцкого под угрозу разоблачения.

По прибытии в Вену у Троцкого почти кончились деньги, которыми его снабдили на дорогу, чтобы добраться до Цюриха. И ему пришлось в выходной день обратиться за помощью к самому Виктору Адлеру – вождю австрийской социал-демократии. Он извинился перед Адлером, что нарушил его воскресный отдых, но получил ответ: «Если Вы привезете из России вести о революции, можете звонить ко мне и ночью».

В начале первой эмиграции Троцкий жил в Цюрихе, Лондоне, Париже, посетил Брюссель, Льеж, Гейдельберг. Много времени уделял самообразованию, с жадностью поглощал вышедшие номера «Искры» и вскоре начал сам сотрудничать в «Искре». Он был очень приветливо и заинтересованно встречен Лениным, и подружился с другими членами находящейся в Лондоне редакции «Искры», которая в то время была центральным органом РСДРП и руководящим органом партии. Отношения не сложились только с Плехановым, который с самого начала отнесся к Троцкому настороженно и даже враждебно. Он не принял предложение Ленина включить его полноправным членом в редакцию «Искры».

В редакции уже намечался раскол, и по ряду вопросов она разбивалась на две тройки: стариков (Плеханов, Засулич, Аксельрод) и молодых (Ленин, Мартов, Потресов). Включение Троцкого в редакцию усилило бы молодых против стариков. Однако возрастные моменты не были ведущими в намечающемся расколе редакции на «твердых», которых представлял Ленин, и «мягких», которых представлял Мартов, искровцев. Принципиальными становились программные и организационные вопросы. Как общеизвестно, разногласия по этим вопросам привели к полному размежеванию на втором съезде партии в 1903 году. Съезд начался в Брюсселе, а затем работа была перенесена в Лондон.

Разногласия между участниками съезда сосредоточились первоначально вокруг первого пункта устава: кого считать членом партии. Ленин настаивал на том, чтобы отождествить партию с нелегальной организацией. Он хотел оформленности и резкой отчетливости в партийных отношениях; Мартов тяготел к расплывчивости. За кулисами шла борьба за каждого отдельного члена, и Ленин не щадил усилий, чтобы привлечь Троцкого на свою сторону. Нервы у всех были напряжены до предела. С одного собрания «Искровцев», на котором председательствовал Троцкий, Ленин ушел, хлопнув дверью. По словам Троцкого, это был единственный случай, когда Ленин потерял на его глазах самообладание в острой внутрипартийной борьбе. Раскол разразился неожиданно для всех участников съезда, которые крайне тяжело переживали эти события. После съезда Ленин несколько недель проболел нервной болезнью.

Почему Троцкий оказался на съезде с «мягкими»? Как он сам утверждает, не мог примириться с исключением «стариков» Аксельрода и Засулич из редакции «Искры», чего желал Ленин, чтобы убрать препятствия в формировании дальнейшей редакционной политики. Из членов редакции Троцкий ближе всего был связан с Мартовым, Засулич и Аксельродом, и их влияние на молодого Троцкого было бесспорно. И он не мог примириться с посягательством Ленина на редакцию, которая для Троцкого все еще оставалась единым целым. Мартова Троцкий охарактеризовал следующим образом:

«Лидер меньшевиков Мартов является одной из самых трагических фигур революционного движения. Даровитый писатель, изобретательный политик, проницательный ум, Мартов был гораздо выше того идейного течения, которое он возглавлял, но его мысли не хватало мужества, его проницательности недоставало воли. Цепкость не заменяла их. Первый отклик Мартова на события всегда обнаруживал революционное устремление. Но немедленно же его мысль, не поддерживаемая пружиной воли, оседала вниз. Наша близость с ним не выдержала испытания первых крупных событий надвигающейся революции».

Выявившиеся на II съезде РСДРП расхождения Троцкого с Лениным в значительной степени определили его дальнейшее поведение по отношению к «ленинской линии» в идейной и организационной борьбе. В какие-то моменты обнаруживалось сближение с этой линией, а в какие-то – резкие расхождения. По многим вопросам Троцкий предпочитал занимать независимую позицию. Впоследствии Троцкий открыто признал правоту ленинской позиции в вопросах партийного строительства, несмотря на ее очевидную жесткость по отношению к бывшим соратникам по борьбе. Вот что он писал по этому поводу:

«Так или иначе, второй съезд вошел в мою жизнь большой вехой, хотя бы уже по одному тому, что развел меня с Лениным на ряд лет. Охватывая теперь прошлое в целом, я не жалею об этом. Я вторично пришел к Ленину позже многих других, но пришел собственными путями, проделав и продумав опыт революции, контрреволюции и империалистической войны. Я пришел благодаря этому прочнее и серьезнее, чем те «ученики», которые при жизни повторяли не всегда к месту слова и жесты учителя, а после смерти его оказались беспомощными эпигонами и бессознательными орудиями в руках враждебных сил».