3

Речка петляла. Путники то отдалялись от нее, то вновь к ней выходили. И каждый раз когда они встречались, людям становилось чуть радостней, словно не реку они увидели, а старого товарища.

Речка стала их компасом, их поводырем. Она подсказывала, что они не сбились с пути, не заплутали. В любой момент она могла и накормить их, и напоить, и защитить от хищных зверей, что наверняка здесь водились. Она журчала на перекатах, словно песню пела, и самая тихая чаща оживала от этой песни, и самый дремучий лес становился светлей, если рядом блестела вода.

– Наверное, она бежит к морю, – сказал Ирт.

– Как и мы, – отозвался Глеб.

Близился вечер. Макушки деревьев золотились, и небо за кронами светилось синевой, но внизу уже темнело.

Лесу не было видно конца. Он то редел, и тогда товарищам казалось, что деревья вот-вот расступятся, то вновь сгущался, и тогда бурелом лез под ноги, а стволы порой смыкались настолько плотно, что меж ними можно было лишь протиснуться, развернувшись боком. Редкие полянки радовали глаз яркими цветами – ромашками и васильками, иван-чаем и огнецветом; глухие ельники пугали тишиной и мраком – иногда в тиши словно кто-то вздыхал, и тогда тяжелые еловые лапы вздрагивали и качались, роняя отмершие иглы на усыпанную мертвой хвоей землю. В осинниках, наоборот, было шумно: гремучая листва трепетала от малейшего дуновения, и казалось, что лес волнуется, недовольный людским вторжением, и перешептываются, замышляя что-то, деревья.

Ирт уже не напоминал, что знает эти места, не говорил, что лес вот-вот кончится. Теперь он сам не был в этом уверен.

Сколько им еще предстояло пройти?

И что, если Шон Железный Кулак их обманул? Направил не в ту сторону, может быть даже отправил в ловушку…

– Надо было идти дорогами, – пробормотал Ирт, споткнувшись о поваленное дерево. – Дальний путь не всегда самый долгий.

– Посматривай по сторонам, – сказал ему Глеб. – Увидишь подходящее для ночлега место, скажи. Остановимся, перекусим, отдохнем…

Как назло, под самый вечер они забрели в болото. Под ногами покачивались травяные кочки, хлюпала ржавая вода, мошкара лезла в ноздри и рот, донимали комары-кровососы. О том, чтобы здесь заночевать, не могло быть и речи. А темнело с каждой минутой.

– Быстрей, – подгонял Глеб Ирта, посматривая вверх, на кроны, на небо. – Не отставай…

Они снова вышли к реке, и вновь ей обрадовались. На противоположном берегу болота не было, там росли сосны, а деревья эти, как известно, избытка влаги не терпят. Оставалось лишь перебраться на ту сторону, но река здесь разлилась широко, вода чернела глубиной – вброд не перейти, а переплыть со всей ношей не представлялось возможным.

– Что будем делать? – повернулся к напарнику Глеб.

– Когда-то я работал плотогоном, – пробормотал Ирт, озираясь. – Сейчас что-нибудь придумаю… – Он снял сапоги, разделся, сложил вещи на земле, шагнул с берега в воду, погрузившись сразу по грудь. Охнул, ухватился за торчащий из земли корень, сказал: – Дно топкое…

– Ладно, выбирайся, дойдем по болоту, – Глеб протянул товарищу руку. – Кончится же оно когда-нибудь.

– Да ничего страшного, я сейчас… – Ирт отпустил корень, оттолкнулся ногами от берега, нырнул, поплыл на противоположную сторону – быстро поплыл, практически не шевеля конечностями, ввинчиваясь в воду словно тюлень или выдра какая. И Глеб подумал, что не удивится, если вернувшийся раб признается, что когда-то он был ныряльщиком за жемчугом…

Ирт вернулся минут через двадцать, пригнал небольшой плот из трех бревен, связанных то ли лыком, то ли мочалом.

– Раздевайся, – велел он Глебу. И поинтересовался. – Плавать умеешь?

– Да вроде бы.

– Будем держаться за бревна и толкать их… – Ирт, выбравшись на берег, перетаскивал свое немногочисленное имущество на плот. – Только не сильно налегай, связал я не очень надежно…

Глеб разоблачился, аккуратно сложил кожаный доспех, пристроил меж бревен копье и прыгнул в воду, зная, что здесь глубоко у самого берега, а дно вязкое. Вода ожгла холодом, дыхание перехватило, и Глеб невольно охнул, ругнулся, судорожно схватился за скользкие бревна.

– Под берегом ключи, – сказал ему Ирт. – Потому и болото…

Уже на середине реки Глебу вдруг подумалось, что в этом тихом омуте могут водиться какие-нибудь твари, похуже чертей из поговорки. Представилось, как когтистая лапа поднимается сейчас со дна, тянется наверх, к поверхности, где бултыхаются два человека. И огромный выпуклый глаз пялится из тины…

Глеб чертыхнулся и сильней заработал ногами.

4

– Ну-ка, Богоборец, повернись, – в голосе Ирта прорезались покровительственные нотки, и Глебу это не очень нравилось. – Пиявок-то сколько насобирал!

Они не торопились одеваться – сохли. После ледяной воды воздух казался теплым, словно махровый халат, только что снятый с горячей батареи отопления.

– Ненавижу этих тварей… – Ирт короткой палочкой сковыривал с Глеба разбухающих на глазах пиявок и отбрасывал их подальше. – Помню, работал я на торфяных болотах, стелил гать. Так их там было больше чем комаров. Ох, попили они у меня тогда кровушки…

– Что-то сейчас на тебе ни одной не видно, – ворчливо сказал Глеб.

– А работал на болотах старичок один, колдун из местных, он-то меня и заговорил. Теперь ко мне ни одна такая тварь не пристает… – Ирт подцепил пиявку, присосавшуюся у Глеба меж лопаток, точно в центре Знака Богоборца.

– Больно! – вскрикнул Глеб и резко повернулся.

– Извини, – немного растерялся Ирт. – Но я ничего особенного не сделал.

– Нажал сильно.

– Да нет. Не сильней, чем обычно.

– Ну, не знаю… Кольнуло, словно раскаленной иглой.

– Ладно, попробую осторожно…

Глеб снова повернулся к Ирту спиной, и раб аккуратно подсунул заостренную палочку под черное тело пиявки, чуть нажал.

Глеб зашипел, плечи его напряглись, голова дернулась.

– Сейчас… – шепнул Ирт, пытаясь подцепить пиявку. – Сейчас… – Тельце паразита растянулось, темная кровь заструилась по коже Богоборца. – Потерпи… – Ирт резко дернул рукой, и жирная пиявка, кувыркаясь, улетела в кусты.

А Глеб, всхлипнув, покачнулся и начал падать…

5

На экране вспыхивали огненные буквы: «Доступ закрыт». Они пульсировали равномерно, в такт биению сердца, и зеркала старого трельяжа повторяли их бессчетное множество раз: «Доступ закрыт».

Запотевшее оконное стекло, отражая алые буквы, уродовало их, размывало, и бегущие ниточки воды казались подтеками крови.

Игра закончилась.

Жизнь завершилась.

Глеб застонал и открыл глаза.

Он думал, что увидит беленую плиту потолка с круглым плафоном светильника, но увидел темное небо, кроны деревьев и растерянное лицо Ирта.

– Я все еще здесь?

– Ты потерял сознание на несколько секунд.

– Но мне показалось… – Глеб осекся.

Это был сон. Вернее, видение. Картинка из памяти, обрывок воспоминания.

Показалось…

– Я ничего не сделал, – виновато проговорил Ирт. – Я сдернул с тебя очередную пиявку. И ты упал.

Глеб сел, поводил плечами, чувствуя неприятный зуд меж лопаток. Спросил:

– Пиявка была на Знаке? На этой круглой штуковине у меня на спине?

– Да.

– Так, может, все дело в нем?

– У тебя там глаз, – помедлив, сказал Ирт. – Пиявка присосалась к нему.

– Глаз… – Глеб завел руку за спину, с опаской почесал зудящее место, нажал чуть посильней и почувствовал боль. – Чертов глаз на спине. Откуда он взялся?

– Тебя таким создали.

– Никто меня не создавал! – Глеб схватился за тонкую березку, поднялся рывком, сломав деревце. – Я человек! Никто не может создать человека! Только бог! И больше никто! Бог!

– Да, – спокойно сказал Ирт. – Тебя создали боги. Но ты не человек. Ты – Богоборец…

Глеб поперхнулся слюной, закашлялся. А Ирт продолжал говорить:

– Человек – это я. У меня нет Знака на спине, и меня ничто не гонит по миру. Я знаю о себе все, и знаю, что есть вещи, о которых мне знать не положено. Но ты не такой. Ты ищешь себя, ты хочешь узнать больше, чем тебе положено знать. Ты – Богоборец.

– Вот что… – откашлявшись, Глеб немного успокоился. – Прекращай свою доморощенную философию, собирай вещички, и двинем дальше, пока совсем не стемнело. И запомни: меня ничто не гонит. Я иду, куда сам пожелаю. А что касается бога… Бога не существует. По-крайней мере, я в него не верю…

6

Они не ушли далеко: река повернула, деревья чуть расступились, и гул рукотворного водопада заглушил все прочие звуки.

– Плотина, – сказал Глеб. – Теперь понятно, почему река здесь так разлилась.

Деревянная опалубка плотины почернела, словно обуглилась – но это не огонь опалил крепко сбитые доски, а вода выморила, закалила дерево до каменной прочности. Пенящийся поток бежал по широкому лотку и рушился на покатый горб огромного – в два человеческих роста – колеса, ощетинившегося лопатками.

– Мельница, – сказал Ирт. – Когда-то давно я работал на одного мельника. Хорошее было время.

Возле колеса к плотине лепился невысокий бревенчатый домик, вытянутый, словно конюшня. Он стоял на небольших сваях, будто на коротких кривых ногах, кособочился немного, словно устав стоять ровно. Маленькое окошко, обращенное к лесу, светилось, и это означало, что в доме кто-то живет.

– Зайдем? – спросил Глеб.

– Зайдем, – сказал Ирт.

Будь чуть светлей, они, возможно, обратили бы внимание на то, что трава вокруг не выкошена, не примята, что здесь нет ни одной тропинки, а лопухи и крапива подобрались к самому крыльцу, словно осадив дом. Возможно, путников насторожило бы и то, что мельница стоит в глухом лесу, а к ней нет подъездного пути.

– Может, сегодня наконец-то нормально поедим, – сказал Ирт.

– А ты, вроде, особо и не голодал, – усмехнулся Глеб.

Дверь была не заперта: то ли хозяин никого не боялся, то ли просто не думал, что кто-то может появиться в этой глуши.

– Эй! – крикнул Глеб в темную прихожую. – Гостей не ждете? – Ему показалось, что он что-то услышал: то ли осторожный смешок, то ли приглушенный кашель. – Можно к вам?

Не получив ответа, Глеб повернулся к Ирту:

– По крайней мере, возражений не было.

Они вошли в дом, оставив уличную дверь открытой, чтобы хоть что-то видеть в темном, лишенном окон помещении. Не сделав и двух шагов, Ирт налетел на ведро, стоящее посреди прихожей, – оно покатилось, грохоча жестью, и Глебу вновь почудилось, что рядом кто-то тихо рассмеялся.

– Слышал? – повернулся он к напарнику.

– Еще бы, – отозвался Ирт. – Такой шум подняли.

– Я про смех.

– Чего? Какой смех?

– Не знаю… – Глеб крепче сжал копье, поправил меч, висящий на боку в веревочной петле, огляделся внимательней. Он уже неплохо видел в темноте, то ли глаза привыкли, то ли снова проявились умения Богоборца. Спрятаться в прихожей было негде: возле стены лежал на боку бочонок, какие в деревнях используют для квашения капусты, засолки грибов и огурцов; на железном крюке висела старая одежа и сопревшие вожжи; в углу стояло коромысло, похожее на богатырский лук без тетивы, рядом валялся сломанный ухват. – Не знаю, – повторил Глеб и поспешил открыть дверь, ведущую в жилую часть дома.

– Эй! – крикнул он опять, переступая порог. – Есть здесь кто?

И снова ему никто не ответил, только по потолку прошуршало что-то – словно мыши разбежались.

– Должно быть, хозяин вышел, – громко предположил Глеб.

В просторной комнате было светло. Над столом, стоящем в центре, висела на цепи зажженная масляная лампа. Еще одна точно такая же лампа горела в глубине большого зеркала, и маленькие тусклые огоньки теплились в темных стеклах окошек. Светился выбеленный печной бок, светилась деревянная, словно только что обструганная мебель, светилась чистая белая занавеска, закрывающая вход на кухню.

Глеб и Ирт довольно долго топтались у порога, дожидаясь возвращения хозяина, потом переглянулись, аккуратно сложили свое немногочисленное имущество, разулись и прошли к столу.

– Странно как-то, – сказал Ирт, присаживаясь на краешек стула. – Если он вышел, то почему мы его не встретили?

– Лес большой. – Глеб тоже хотел сесть, но передумал. Какое-то необычное чувство не отпускало его, не давало покоя.

– Кто же на ночь глядя в лес ходит?

– Ну, не знаю… Мало ли дел может быть у человека? Может, он за водой ушел?

– А может и не ушел, – сказал Ирт.

Глеб нахмурился:

– То есть?

– Может, его здесь нет и никогда не было.

– А лампа?

– Ты что, не знаешь, что в Мире бывают странные вещи?

Глеб хмыкнул – возразить было нечего.

– Значит, мы можем здесь хозяйничать? – спросил он полушутя.

– Может быть… – Ирт пристально смотрел в зеркало, висящее на стене. – Может быть… Но, кажется, здесь есть еще одна дверь…

– Что? – не расслышал Глеб. – Чего ты там углядел? – Он подошел к зеркалу, провел пальцем по его массивной раме, щелкнул ногтем по стеклу – по своему носу.

– Ничего не замечаешь? – спросил Ирт.

– Нет.

– Лампа.

– Что – «лампа»?

– Качается.

Глеб посмотрел в зеркало. Действительно, лампа чуть покачивалась и едва заметно вращалась.

– И что?

– А наша лампа неподвижна, – сказал Ирт. – И дверь. Смотри на дверь. Там она немного приоткрыта, видишь щель? А наша…

Глеб обернулся, посмотрел на дверь, пригляделся к лампе. И почувствовал, как мороз пробежал по коже.

Действительно, лампа висящая над столом была абсолютно неподвижна. А дверь плотно прикрыта – он сам ее закрывал.

– Что это значит? – спросил Глеб вдруг севшим голосом.

– Здесь живут мирры, – шепотом ответил Ирт.

– Кто? – Глеб отступил от зеркала, догадываясь, что оно может быть опасным.

– Мирры, – повторил Ирт и протянул руку к светильнику. Он легонько его толкнул – и серые тени качнулись на стенах, закружились в медленном хороводе.

– Смотри внимательно, – велел Ирт и кивнул на зеркало.

Глеб повернулся.

Какое-то время в той комнате ничего не происходило. А потом вдруг что-то живое и стремительное метнулось по потолку, коснулось того светильника – и он закачался, закружился, повторяя движение своего реального двойника.

– Мирры, – прошептал Ирт, – живут во всех зеркалах и следят за отражениями. Обычно они безопасны, но иногда… если зеркалу показать такую вещь, которую оно не сможет отразить… и которое не смогут повторить мирры… Тогда они сходят с ума… и переходят на нашу сторону… А тот, кто посмотрелся в такое зеркало, сам может обернуться миррой, а его настоящее тело тут же перенесется на ту сторону зеркала…

– Я посмотрелся, – сказал Глеб. – Я только что видел свое отражение.

– У живого не бывает отражений. Это была мирра, принявшая твой облик. Возможно, вы уже поменялись. Возможно, настоящий ты сейчас внутри зеркала.

Тихий смех слетел с потолка, и Глеб вскинул голову, перехватил копье.

– Они нападают? – Он ничего не видел, только тени.

– Нет. Они не смогут тебе навредить, пока ты не посмотришь в зеркало.

Глеб с трудом поборол искушение глянуть на свое отражение.

– А если я – уже не я?

– Подойди к зеркалу, и, возможно, ты снова станешь собой.

– Но как узнать, где настоящий я?

– Никак! – развел руками Ирт. – Мирра копирует тебя полностью.

– И она думает как я?

– Да. И считает, что она – это ты.