– Вот труд печерского черноризца Нестора, почитаемый основой наших познаний о прошлом Руси, называется он «Повесть временных лет, откуда есть пошла Русская земля». О призвании варяжских князей тут писано такое: «В год 6379^[98] реша новгородци: поищем собе князя, иже бы володел нами и судил по праву. И идоша за море к варягам, к руси. Те варязи бо звахуся русью, яко другие зовуться свеи, другие же урмане, англяне, готы, – тако и эти». Заметь себе, Василий Романович, Нестор говорит ясно: варягами звались многие народы, некую часть которых он тут, для примера, перечислил. И поелику он пишет, что русь – это одно, а свеи и урмане – другое, как можно было обратить русь в урманское племя?! Воистину для того надобна темнота либо дурость. Ну вот, а чуть пониже Нестор пишет: «И от тех варягов прозвася Руская земля. Новгородци же, то люди от рода варяжска, а прежде беше словяне». Видишь: стоило только новгородцам призвать к себе заморских князей, как киевский летописец и их самих обратил в варягов! Разумеешь ли теперь, что варяг и нурман вовсе не одно и то же и что варяжское племя русь поистине было славянским?

– Вестимо, разумею, Юрий Ярославич! Спаси тебя Бог за то, что открыл ты мне столь давнюю истину. Поведай только, почто новгородцам так люб показался Рюрик? Или был он уже чем-либо прославлен?

– Изволь, расскажу и это. Давай только глотки промочим, – сказал князь, наливая гостю чашку душистого малинового меда. Себе он налил лишь малую стопку, ибо в еде и в питье был весьма умерен. – Токмо чтобы к тому подойти, придется мне начать издалече, с того, что было в наших землях задолго до Рюрика. Надо тебе сказать, что киевский летописец Нестор вельми скупо повестил о нашей древности либо ее не знал^[99]. Он лишь походя упомянул, что славянский народ пошел от рода Иафетова, а засим, ничего не сказав о многих прошедших веках, сразу же перечислил, какие знал, славянские племена и где они обитали перед призванием варягов. Из старых киевских князей он помянул только Кия, братьев его Щека и Хорива да сестру их Лыбедь. Самое же повествование свое ведет от первых князей Рюриковичей.

В Новгороде было иное. Летописание там началось раньше, и первым летописцем новгородским был епископ Иоаким, муж ученый, который жил в одно время со святым Владимиром, крестителем Руси, сиречь лет за сто до Нестора. Он собрал купно и записал все, что тогда ведомо было о славянах и о прошлом Новгородской земли. И коли верить ему, то народ славянский был еще до рождения Христа и уже тогда имел своих князей, предков далеких новгородского Гостомысла.

Были будто бы в незапамятные времена два могучих князя, Славен и Скиф, братья родные, которые повоевали все земли по Дунаю и по берегу Понта, как называлось тогда Русское море^[100]. После того Скиф со своим племенем осел в Таврии и в землях промеж Днепром и Волгой, а Славен, оставивши на Дунае князем своего сына Бастарна, сам пошел на полночь и, дойдя до берегов Варяжского моря и Ильмень-озера, поставил там великий город Славянск. Может, то и есть Новгород, только я мыслю иное: Славянск, должно быть, позже сгорел либо вороги его разрушили, и на его месте, а то вблизи, выстроили славяне другой город, который потому и был назван Новымгородом. След того, повествует Иоаким, много сотен лет княжили там потомки Славена, имена коих уже забыты. Но лет за четыреста до Гостомысла сидел будто в Новгороде князь Вандал из того же славного рода.

Вестимо, все эти старые сказы надобно понимать инако: не князья такие были, а народы: славяне, скифы, бастарны и вандалы, или венедалы, коих такоже зовут венедами. Однако то, что пишет Иоаким далее, уже похоже на истину: у Вандала было три сына, Избор, Столпосвет и Владимир, меж которыми отец поделил все свои земли. Но первые два невдолге умерли, и Владимир остался единым князем этой земли. Женат он был на Адвинде, женщине варяжского рода, славной своею красою и мудростью. И вот сдается мне, что, беря от этой княжеской четы, всему, о чем дальше повествует Иоаким, уже можно верить.

По смерти Владимира, пишет он, княжили в Новгороде его потомки, из коих в девятом колене был Буривой, отец Гостомысла. Родился он не боле как за сто лет до призвания Рюрика, и о его деяниях уже достоверно было известно Иоакиму. В княжение Буривоя нурманы почали непрестанно нападать на Новгородскую землю, и вся его жизнь прошла в войнах с ними. Поначалу он побеждал и отгонял ворогов, но в конце претерпел от них поражение на реке Кимени, потерял все свое войско и бежал в землю карельской чуди, где невдолге и умер. Нурманы же овладели Новгородом и покорили себе славянский народ. Как я уже сказывал, побил их и прогнал за море Гостомысл. А на берегу для заслону построил крепкий город, который назвал Выбором, по имени старшего своего сына, павшего в битве на этом самом месте^[101].

Повествует Иоаким, что за доблесть, мудрость и правду свою Гостомысл был вельми любим новгородцами и столь же чтим соседями. Княжил он долго, и, коль скоро прогнал нурманов, во всей его земле настали мир и тишина. Кому же лучше знать истину: новгородскому ли епископу, по времени стоявшему не столь далеко от тех событий, или же монаху Нестору, который два века спустя писал в далеком Киеве такое… – Князь полистал тетрадь и, найдя нужное ему место, прочел: – «Изгнаша новгородци варягов за море и почаша сами собою володети. И не бе средь них правды, и встал род на род, и быша у них усобица великая, и почаша сами с собою воевати»… Так вот, по Нестору выходит, что новгородцы решили призвать варяжских князей, чтобы те пресекли у них усобицы и дали порядок. А вот что говорит об этом призвании Иоаким, который вещает, что ни малого беспорядка, ни усобиц в Новгороде не было:

У Гостомысла было четыре сына и три дочери. Сыновья все поумирали и потомства не оставили, а дочери были выданы за соседних князей. И когда почуял Гостомысл близость смерти, стал он думать, кому передать княжение? Вестимо, он понимал, что, если еще при жизни своей этого дела не урядит, начнется усобица и вновь придет в упадок Новгородская земля.

И вот, когда размышлял он об этом, привиделся ему сон: будто из чрева средней его дочери Умилы выросло великое дерево, сенью своей покрывшее и плодами напитавшее всю славянскую землю. И волхвы, коих созвал Гостомысл, так ему растолковали этот вещий сон: надлежит княжить в Новгороде сыновьям Умилы, и потомство ее принесет славу и процветание славянскому народу. Вот тогда и послали новгородцы послов своих к варягам-pyси, понеже за их князем была Умила… Так разумеешь теперь, кого призвали новгородцы к себе на княжение? Не нурманских князей, исконных врагов Руси, а внуков родных и наследников старого своего князя Гостомысла, род которого, через потомство Рюрика, и доселева правит Русью.

– Вельми дивно и славно все, что поведал ты, Юрий Ярославич! – воскликнул восхищенный Василий. – Стало быть, род наш чуть не со времен Христа над славянами княжит!

– Наш род? – удивился князь Юрий. – А мне и невдомек было, что ты тоже Рюрикова рода, Василий Романович.

– Да нет, Юрий Ярославич, что ты! – спохватился Василий. – Я хотел сказать: род князей наших, русских, а не мой. Сам же я роду невысокого… Ну а другие внуки у Гостомысла были? – поспешил он направить разговор в прежнее русло.

– Сколь ведомо, был еще один, от старшей его дочери Пребраны, это и есть тот самый Вадим, по прозванию Храбрый, что тщился отнять у Рюрика новгородский стол. И не знаю, истинно оно или нет, но слыхал я от одного старика в Новгороде, что святая Ольга, жена Рюрикова сына Игоря, была дочерью Вадима.

– А сам Рюрик на ком был женат?

– Жен у него было несколько. Но матерью Игоря была Ефанда, дочь урманского князя. Ее брат Олег княжил на Руси после Рюрика, поелику, когда он умер, Игорь был еще малолеток.

– А о сынах Гостомысла осталась ли какая память?

– Старшего, как я тебе сказывал, звали Выбор. О других, почитай, ничего не ведомо. Но есть одно вероятие: в те самые годы жил на Руси некий князь Бравлин. Это был славный воин, о котором ведомо, что со своей дружиной спускался он по рекам в Русское море и воевал берега Ромейской державы. В Царьграде имя его помнят, и в книгах у них записано, что однажды пограбил он большой ромейский город Амастриду и иные. Так вот, думается мне, что этот Бравлин был одним из сыновей Гостомысла.

– Столь дивно мне это, что я бы тебя без конца распытывал, Юрий Ярославич. Однако надобно и честь знать, чай, тебе время дорого. Еще мне поведай только – где же обитало во времена Гостомысла племя русь, допрежь чем пришло с Рюриком в Новгородскую землю?

– Народ русов, некогда живший близ Волги и Дона, еще задолго до Гостомысла поделился на многие племена, кои разбрелись в разные стороны. Те, что осели на Днепре и его притоках, стали зваться полянами, радимичами и вятичами, на полночь от них сели кривичи, на заход солнца – дулебы и дреговичи, но были и такие, что дошли до берегов Варяжского моря, где издавна обитало много иных славянских племен. Были тут полабы, бодричи, лужичи, лютичи, велетичи, кошубы, запеняне, хажаки и еще немало им сродных. Не токмо варяжское поморье, но и все земли по рекам Одрину и Лабе^[102] были тогда славянскими. Вот погляди, – сказал князь, подводя Василия к одной из висевших на стене карт, – весь этот край был заселен славянами. Эвон сколько они тут городов настроили: Велиград, Зверин, Гомбор, Любица, Ростов, Ратибор, Свиноусьце, Щецин, Рюрик, Старгород, Колобрег, Весимир, Столпы, Гданск, Браний Бор, Берлынь…^[103] Это лишь важные, а мелких и не перечесть.

Если бы все эти народы-братья были едины, их не осилил бы никакой ворог. Но единства и дружбы промеж ними не было, и потому их, всех порознь, повоевали немцы, – как и нас, по тому самому, повоевали татары. Наша доля горька, ну а им и того хуже. Коли мы исправно платим дань, татары нам не слишком докучают, немцы же, дабы очистить для себя чужие земли, истребляли там людей без жалости, а кто уцелел, тех обращали в рабство… Ну, да не о том сейчас речь. Гляди сюда, – снова указал он на карту. – Видишь остров, что почти прилепился к берегу Поморья? Это Ругин, либо Руяна^[104]. Сюда-то и добралась малая часть русов, не забывшая своего древнего имени, – немцы их прозвали рутенами, а славяне зовут русинами, либо ругами.

Осели они тут крепко, были зело храбры, набрали силы и вскорости сделались первыми средь соседствующих с ними славянских племен. Выучившись мореходству, стали делать дерзкие морские набеги и собрали на своем острове несметные богатства. Как видишь, по повадкам спутать их е нурманскими викингами было немудрено, а верягами, как уже было говорено, в Новгороде звали и тех, и этих, и многих еще.

Надобно еще сказать, что в делах веры эти русы стояли в голове всего славянского язычества и их стольный город Аркона был для славян то же, что для папистов Рим. Там зиждилось великое капище, в котором стоял золотой идол с мечом в руке, бог войны Световит, особо чтимый во всех славянских землях. Дабы поклониться ему и послушать прорицания его жрецов, шли туда не только ближние славяне, но такоже чехи, моравы, сербы, ляхи, дулебы и иные. И от того еще гораздо множились богатства острова Ругина.

Вот туда-то новгородцы и послали своих послов, ибо Дион, муж Гостомысловой дочери Умилы, княжил над теми русами. Внявши их челобитию, он отпустил с ними своих сыновей Рюрика, Синеуса и Трувора с большой дружиной и с семьями тех дружинников. А что в Новгород выселилось все их племя, это, вестимо, сказки, – ведь были они народом вельми множественным, да и почто им было покидать насиженное и столь удобное место? Оставаясь на своем острове, они еще долго держали в страхе всех соседей и одни из всех тамошних славян не поддались немцам. Только уже много позже, в те примерно годы, когда княжил на Руси Андрей Юрьевич Боголюбский, напали на них расплохом даны, пограбили все их богатства, разорили город Аркону и увезли золотого идола Световита. С того случая сила этих варягов-русов была уже не та, что прежде, однако, приняв от данов христианскую веру и платя им дань, они еще полтора века держали на острове свое государство, и правили там свои князья. И лишь вот теперь, в наши дни, покорили их немцы^[105]. Вот тебе и весь сказ.

– Прими великую благодарность мою, Юрий Ярославич, за все то новое, что ты мне поведал, – с чувством промолвил Василий. – Всегда хотелось мне поболе узнать о нашей старине, да негде и не от кого было. Разве ныне человека с твоими познаниями часто встретишь! Воистину исполать тебе, княже! Ужели же ты не запишешь все это для памяти и науки потомству нашему?

– Записал я и это, и еще многое, что с помощью Божьей довелось мне узнать. Сумнительно только, что писания мои дойдут до далекого потомства. Сам ведаешь, в какое время мы живем. Вот хотя бы Муром наш три раза дотла был выжжен за последние сто лет, и еще не раз его выжгут. Доколе не сбросим мы татарского ярма и не поставим на Руси единого, крепкого хозяина, который положит конец усобицам, нет и не будет на всей нашей земле тихого и надежного угла.

– То истина, княже! Только сдается мне, что не за горами уже тот светлый час, когда отчизна наша будет единой и свободной!