В старину при московских царях вся роскошь богатых придворных бояр обращалась на выезды и конские уборы: арчаки и седла украшались драгоценными каменьями, стремена иногда делались золотые, попоны, шитые золотом и серебром, унизанные жемчугом. Такие уборы сохранялись в богатых семействах по десяткам лет и переходили из рода в род. Конями особенными русские не славились; лошади в употреблении были татарские, пригоняемые во множестве из Астрахани. Щеголяли лошадьми русские, особенно белыми. Боярин в древности ехал ко двору со звоном бубенцов и грохотом литавр; у верховой лошади на ногах, сверх копыт, привешивали маленькие колокольчики, а сзади у седла прикрепляли небольшие литавры, медные или серебряные: всадник ударял в них бичом для возбуждения охоты в лошади и для того, чтобы проходящие давали дорогу. Такие поездки по улицам запретил Петр Великий. В XVII веке стали ездить у нас в каретах в несколько лошадей и зимою, и летом. В 1681 году было указано, что только бояре могут ездить на двух лошадях, а в праздники – на четырех, во время же свадеб и сговоров – на шести. Все прочие, не исключая и стольников, должны ездить летом непременно верхом, а зимою – в санях на одной лошади. Олеарий говорит, что езда в санях считалась почетнее езды на колесах; в торжественных случаях сани употреблялись и летом, особенно духовными лицами. Так, патриарх иерусалимский, приезжавший в Москву для посвящения в патриархи Филарета, ехал в Успенский собор в санях, хотя это было 24 июня. Архиереи обыкновенно езжали к обедне в санях и летом, как и зимою, спереди служка нес посох, позади также шли служки. Колымага или карета единственно употреблялась для двора, в них запрягалось по шести и более лошадей. Чтобы иметь понятие о древних наших каретах, опишем одну из них, которую царь Борис Годунов послал в подарок жениху дочери своей, датскому принцу Иоанну: «Возок б лошадей серых, шлеи на них червчатые, у возку железо посеребрено, покрыт лазоревым сафьяном, а в нем обито камкою пестрою; подушки в нем лазоревы и червчаты, а по сторонам писан золотом и разными красками; колеса и дышло крашены». В старину подарки-экипажи у коронованных особ были самыми излюбленными. Так, английская королева Елизавета прислала Годунову карету, обитую бархатом. В богатой же карете в 1606 году въезжала в Москву Марина Мнишек; карета была обита снаружи алым сукном, а внутри – красным бархатом, подушки были парчовые, унизанные жемчугом. Эта драгоценная карета была запряжена, по словам летописцев, двенадцатью чубарыми жеребцами, до того искусно подобранными, что, несмотря на пестроту шерсти, трудно было отличить одну лошадь от другой. При этом выезде была и коляска, запряженная шестернею. Впоследствии, как увидим, мода на роскошные экипажи не имела уже границ. В царствование же Петра I в Петербурге карет было очень немного, и во всем городе только одна наемная, которою иногда пользовались приезжие иностранцы. При Анне Иоанновне, как выражается Щербатов, «экипажи тоже великолепие восчувствовали», явились кареты позлащенные, с точеными стеклами, обитые бархатом, с золотыми и серебряными бахромами и с шелковыми кутасами, богатые ливреи, лучшие лошади, серебряные и позолоченные шоры. При Елизавете Петровне экипажи богачей блистали золотом, дорогие лошади были не столько удобны к езде, сколько для вида. Золоченые колеса, красная сафьяновая сбруя с вызолоченным набором, кучера в бархатных кафтанах, с бобрового опушкою, являлись на улицу при ежедневных выездах богатых. В торжественные же дни поезд снаряжался еще великолепнее, у некоторых богатых господ парадные кареты с зеркальными стеклами были вызолочены снаружи, цуг отличных коней с кокардами и бантами на головах. Кучера без бород, но с усами, в треугольных шляпах, пудреные, с косами, позади карет стояли рослые гайдуки, одетые егерями или гусарами, впереди кареты бывали скороходы, и они, опираясь на длинные булавы, делали размашистые скачки, одеты были эти бегуны в легкие куртки с ленточными бантами на коленках и локтях, такой наряд они носили и в самые сильные морозы, на головах у них были бархатные шапочки с кистями и страусовыми перьями. Владельцы этих скороходов употребляли их не только для парада, но и вместо почты. В описываемые годы жил в Москве, на Басманной, С.К. Нарышкин, слывший первым щеголем в свое время. Он ко дню бракосочетания Петра III выехал в богатой золотой карете, в которой везде были вставлены зеркальные стекла, даже на колесах, карета эта стоила ему около 30 тыс. руб. Кафтан у Нарышкина был шитый серебром, на спине его было вышито дерево, сучья и листья которого расходились по рукавам.
В блестящий век Екатерины II уже при дворе и у наших вельмож появляются кареты, по цене стоящие наравне с населенными имениями, на дверцах иной раззолоченной кареты пишут пастушечьи сцены такие великие художники, как Ватто или Буше. Императрица Екатерина II получала даже в подарок драгоценные кареты, украшенные, помимо живописи, драгоценными каменьями, одну такую ей шлет Людовик XVI и другую великолепную двухместную карету посылает ей Фридрих Великий. В это время безумная мода на кареты доходит до того, что Андрей Кириллович Разумовский заказывает карету для своего отца в Лондон, ценою в восемнадцать тысяч рублей, за одно показание ее мастер сбирает сумму в несколько тысяч рублей. По привозе этой кареты Павел Петрович велит привезти ее на Каменный остров для осмотра. В конце царствования стали ездить в каретах шестериком с двумя форейторами «на унос», передовой форейтор, трогаясь от крыльца дома, при разъездах кидался как угорелый, ему вменялось в обязанность непременно вывезти первого с бала своего барина, хотя бы в разбитой карете. При таких разъездах общая свалка и давка доходили до невероятия, не только вдребезги ломали экипажи, но давили насмерть лошадей и людей, после каждого бала, если крепостные кучера кого-нибудь задавили, то хвастались, как будто выигранной победой.
При вступлении на престол Павла I варварская мода езды с форейторами приутихла, но зато с воцарением императора Александра I вновь появилась старая упряжь с кучерами в русских армяках и форейторами. Особенно щеголяли такими закладками в Москве. Жихарев рассказывает, что в 1805 году под Новинским в числе таких упряжек обращала на себя внимание карета, чрезвычайно нарядная, какого-то Павлова, голубая, с позолоченными колесами и рессорами, соловые лошади с широкими проточинами и с гривами по колено, в бархатной пунцовой, с золотым набором сбруе. Коренные, как львы, – на позолоченных цепях, а подручные – на кубертах. Старомодные кареты попадались еще в Москве в сороковых годах, так, в эти годы еще жила фрейлина Екатерины II, княжна П.М. Долгорукая, которая ездила в двуместной карете, которая имела вид веера (en forme d'eventail). В Екатерининское время прогулки в экипажах ежедневно делались у Гостиного двора. Здесь, на Ильинке, около лавок можно было встретить всю аристократию; все волокиты в то время назначали свидания. На это купцы неоднократно жаловались царице, говоря, «что петиметры и амурщики только галантонят» и мешают им продавать. Приезды на прогулки в эти места наших бар отличались большою торжественностью. Большие высокие кареты с гранеными стеклами, запряженные цугом больших породистых голландских лошадей, всех мастей, с кокардами на головах, кучера в пудре, гусары, егеря сзади и на запятках, с скороходами, бежавшими впереди экипажа, берлины, с боковыми крыльцами, широкие сани с полостями из тигровых шкур, возницы, форейторы в треуголках с косами, вооруженные длинными бичами. Чинные и важные поклоны, приветы рукой, реверансы и всякие другие учтивости по этикету того времени представляли довольно театральную картину на улицах Москвы и Петербурга.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке