Глава 8

Никто не мог бы сказать, чем вызван скверный вид вице-адмирала: то ли горем от потери непосредственного начальника и друга (а Нахимов и уважал, и любил Корнилова), то ли свалившейся дополнительной ответственностью, то ли тем, что отныне некому будет брать на себя взаимодействие с вышестоящими светскими и военными лицами. Возможно, сыграли роль все три фактора. Вот почему Семаков счёл нужным построить свой доклад Нахимову совершенно не так, как раньше:

– Ваше превосходительство, есть хорошие новости. – Дождавшись ответной мимической реакции, командир «Морского дракона» продолжил: – Во-первых, наш рейд на транспорты был успешен. Сожжены запасы пороха, уже выгруженные на берег, утоплены четыре транспорта, по неподтверждённым данным, погиб иной груз, в том числе пополнение конями. Во-вторых, я получил извещение, что готовятся к поставке два гранатомёта, предназначенные для сухопутных действий, но с другим боезапасом – более дешёвым и в большем количестве.

– Селенгинский редут надобно выручать-с, – резко прервал доклад адмирал. – Да и Волынский скоро под обстрел попадёт.

Семаков вёл себя подобно опытному царедворцу: все возражения, поправки и добавления начальства он просчитал заранее.

– Так точно, ваше превосходительство, им лишь продержаться два дня. А там подоспеем с подмогой. Даже один гранатомёт на редут, как полагаю, существенно облегчит положение. Осмелюсь также предложить обучение как офицеров, так и нижних чинов на Камчатском люнете. Например, поручик Боголепов, которого откомандировал на «Морского дракона» генерал-лейтенант Васильчиков, уже кое-что видел. Равно полагаю возможным обучение флотских артиллеристов. Всё равно командиры гранатомётов понадобятся что на Селенгинском, что на Волынском редутах. У меня же больше нет.

Семаков немного исказил истину: лейтенант Мешков вполне мог бы исполнять обязанности командира батареи (или хотя бы одного гранатомёта). Да и сам он по артиллерийским умениям был не из последних. Но как командир «Морского дракона» капитан второго ранга подумал, что если планируется выход в море, то руководить им должны капитан и старший помощник. У Нахимова не могли иметься причины для отказа. А учебный выход был просто необходим: лучшие комендоры попали на Камчатский люнет.

Но события пошли не так, как предполагалось.

Есаул Вернигора был, вопреки обыкновению, сух на грани жесткости.

– Хорунжий Неболтай, этой ночью вам надлежит разведать степень готовности неприятеля к обстрелу Камчатского люнета и к атаке такового пешими силами неприятеля.

Не желая хоть как-то раздражать и без того взвинченное начальство, Неболтай ответил:

– Будет сделано! – и удалился готовиться к вылазке.

У есаула имелись основания для недовольства. Он крепко подозревал, что пластунам Неболтая, а заодно и другим казакам будет предписано оставаться на люнете, дабы прикрыть артиллерию, а это была задача для пехоты, и нечего ради такого дела рисковать лучшими казацкими пешими разведчиками.

Что до хорунжего, то на дело он взял с собой лишь тех, у кого были иноземные пистоли.

Вылазка прошла почти гладко. Слово «почти» хорунжий мысленно использовал, поскольку звук от пистолетных выстрелов, хотя и негромкий, всё же заставил врагов насторожиться. «Чпок», больше всего ассоциирующийся с откупориваемой бутылкой, обратил на себя нежелательное внимание – возможно, как раз потому, что навевал на мысли о выпивке. Это чуть не стоило успеха пластунам, но супостатов, впавших в беспокойство, удалось с некоторым трудом утихомирить.

Положительный результат имелся и даже вполне весомый (примерно пуда четыре с половиной). Им был рядовой артиллерист английской батареи, которого упаковали со всей пластунской тщательностью и доставили в расположение своих на люнете. Сам Неболтай был не слишком искушён в чужеземных языках (маэрский не в счёт, понятно), а его товарищи – и того меньше, и по этой причине допрос проводили уже другие люди.

Кое-какие трофеи пластунам тоже достались. Большей частью это было оружие (захватили даже один штуцер, невесть откуда взявшийся у орудийной прислуги), но и денежки чуть отяготили казацкие карманы.

Но чувство, предупреждающее о надвижении чего-то опасного, не давало хорунжему спать спокойно. К тому же есаул запретил покидать люнет. В результате Неболтай разрешил своим спать, а сам пошёл быстрым шагом в сторону батареи Шёберга.

– Стой! Кто идёт?!

Казак чуть слышно, но явно одобрительно хмыкнул. Молодец мичманок, наладил караулы.

– Свои, братец. Вызови старшого. Скажи: хорунжий пластунов Неболтай тут. Мне бы по делу с мичманом переговорить.

Прошло не менее десяти минут, прежде чем чуть заспанный, но настороженный Шёберг подошёл к посту. Разумеется, казака он узнал мгновенно. Правда, не в лицо (ещё не рассвело), а по голосу.

– Доброго здоровьичка, Иван Андреевич.

– И вам не хворать, Тихон Андропович. Слушаю с прилежанием.

– Были мы тут у неприятельских траншей. Вот что там оказалось…

Последовал рассказ на пять минут.

Шёберг думал не долго.

– Так вы полагаете, они с рассветом начнут?

– А чего ж не начать, коль скоро порох с бомбами да ядрами подготовлены? Палить по темноте без толку, понятно дело, но учтите всё ж: с утра солнце вашим молодцам в глаза бьёт. Освещён люнет будет прекрасно, а вражьим пушкарям того и надо. Да что я говорю, ещё до восхода могут начать.

– Хорошо ж. А вы что предлагаете?

– Опередить их.

– Легко сказать… дистанцию с ходу мои комендоры не ухватят, поправки понадобятся. Опять же, видно будет плохо.

– Ну, может, я и помочь смогу.

– ?

– Да вот вам святой крест! Не сходя с места: дистанция не более тысячи четырёхсот моих мелких шагов.

– ???

– Готов показать: примерно этак, – и казак прошёлся мелкими стелющимися шажками сажени две, – ну, правда, шли не по прямой.

Глаза у командира батареи прямо загорелись. Сна в них и на копейку не осталось.

– Ага-а-а…

Невзыскательный слушатель сказал бы, что это слово было пропето. Зануда и критикан настаивал бы, что Шёберг (в соответствии с фамилией) его прошипел. Как бы то ни было, в расчётах дистанций мичман был отнюдь не из последних.

– Значит, будем пробовать. – И с этими словами мичман умчался поднимать команду по тревоге.

Правда, скромный и застенчивый казак не упомянул, что у него есть мерзенькое ощущение (причём отнюдь не в районе головы), что назревает этакое нехорошее.

Поручик Боголепов пребывал в возвышенных чувствах. Накануне вечером к нему явился посыльный от генерала Васильчикова и передал приказ: прибыть в распоряжение мичмана Шёберга на Камчатский люнет, пройти курс обучения, после чего он (Боголепов) получит в своё распоряжение гранатомёт, дабы сражаться на Волынском редуте.

Артиллерийский поручик был неглуп и отлично понимал, что успешный опыт с этой изумительной пушечкой – ступенька к карьере. От волнения он почти не спал и на Камчатский люнет поехал ещё затемно, рассчитывая попасть туда к восходу солнца.

Точно в то же время на позиции батареи попытался проникнуть флотский лейтенант Беккер, которого, как и Боголепова, остановили часовые. Шёбергу пришлось презреть сон, выйти к караулу, пропустить армейского поручика, лицо которого он помнил, и моряка, предъявившего командировочную бумагу (он оказался коллегой-артиллеристом с «Первозванного», к тому же знакомым). Впрочем, незаметную для посторонних проверку негации мичман учинил.

К некоторому удивлению как офицеров, так и нижних чинов, оказалось, что неприятель явно запаздывает с обстрелом и даже больше того: судя по подвозу других орудий в дополнение к существующим, а также увеличению запасов ядер и, похоже, пороха (его свозили в обвалованные укрытия), сегодня дело вполне могло и не состояться.

Такую возможность грех было бы упустить. Шёберг отвёл новоиспечённых гардемаринов в сторону, велел устроиться поудобнее и начал лекцию:

– Господа, данный гранатомёт как артиллерийская система кардинально отличается от существующих. В основе его действия лежит управление энергетическими полями, которые…

Диспозиция у союзников была уж давно обговорена. Генерал Канробер (он заменил заболевшего Сент-Арно) со всей уверенностью утверждал, что ключ к Севастополю лежит на Мал аховом кургане. С этой точкой зрения согласились не только генерал лорд Раглан, командовавший английским экспедиционным корпусом, но и все штабные офицеры. Чего там говорить: даже адмиралы Нахимов и Истомин подписались бы под этими словами. Француз также выразил уверенность, что по овладении Камчатским люнетом эта цель станет куда более достижимой – и это тоже казалось верным. Конечно, атака с трёх сторон с предварительным захватом также Волынского и Селенгинского редутов была бы полной гарантией успешного штурма ключевой точки обороны, но… накануне выяснилось, что оба редута упорно держат оборону. Пехотный штурм без подавления артиллерии был предприятием сомнительным. Вот почему в соответствующем приказе требовалось сосредоточить огонь на люнете, но ни в коем случае не ослаблять подавление артиллерии других укреплений – с них не должно было попасть ни единого солдата в помощь соседям.

* * *

И Неболтай, и Шёберг ошиблись в предположениях. Командование союзников сочло, что боеприпасов для полноценного обстрела всё ещё недостаточно, и потому ждали ещё одного подвоза.

Команда «Морского дракона» почти закончила погрузку припасов на очередной рейд, когда на причале объявился Неболтай:

– Владимир Николаевич, с просьбой к тебе.

– Слушаю, Тихон Андропович.

– Вот письмишко… ну, ты знаешь куда… с заказом на ружья с пистолями, вот деньги на их оплату, а ещё вот бумаги на улучшение винтовочки. Дай бог здоровья Малаху Надировичу, он присоветовал.

– Добро, перешлю. – Моряк заметил некую потаённую мысль в выражении лица хорунжего и спросил: – Ещё что-то?

– Мне-то самому не можно люнет покидать, там мои готовятся к отражению нападения, а вот малую подмогу спроворю. Вот тебе двое моих казаков, Федька Малоручко да Ванька Гирин. Ты не смотри, что молоды, я сам их натаскал, с винтовкой обращаются знатно. Прикроют они твоих в случае… ну, всяко же бывает. Ты за обиду не почти, однако ж вещун мне шепчет – не обойтись вам без драки.

Семаков чуть задумался: нет, расширять круг знающих о пещере и портале не след.

– Тихон Андропович, не взыщи, но этих молодцов с собой взять не могу. Сам знаешь, что там у нас… лежит. Вот если б ты пошёл – другое дело.

Некоторое время Неболтай усиленно царапал ногтями затылок.

– А когда к причалу вернуться полагаешь?

– Ну, если ничего не помешает, то задолго до рассвета там будем. Как раз к «собачьей вахте», четыре часа пополуночи, по-вашему сказать.

– Эх-х-х… Ну ладно. Тогда уж я с вами, своими глазами прослежу, чтобы попало к кому надо. Федя, Ванятка, давайте обратно на Камчатский, да скажите вахмистру: я, мол, буду перед рассветом. Дело тут важное.

– Сделаем в аккурате, – последовал солидный ответ.

«Морской дракон» двинулся в сторону Камышовой бухты, когда до заката оставалось ещё порядочно времени. Семаков хотел удостовериться, что вблизи портала и пещеры нежелательных людей нет. Их не было. Зато был другой человек: Костя Киприанов, осторожно пробиравшийся в сторону драконьего жилища.

Семаков подумал и решил, что мальцу совершенно не обязательно знать о существовании грота-стоянки корабля и уж точно о том, где именно он находится. Значит, надо было опередить.

Манёвр входа в грот впечатлил казака, хотя по его невозмутимому лицу вряд ли кто мог угадать эмоции. Но таковые проявились при первом же взгляде на ведущую вверх лестницу.