– Вы забрали у меня прежнюю жизнь и дали новую, госпожа, – голос лемура дрогнул, по морщинистым щекам покатились слезинки. – Теперь даже если бы вы отвергли меня, посадили в подвал и я мог бы видеть раз в два или три года золотой узор на ваших копытцах – я и тогда бы остался счастливейшим существом в Вондерленде.

– По-моему, ты поглупел, – бросила поняша. Излияния старого скопца показались ей пошло-приторными.

– Нет, госпожа, – испуганно съёжился Мартин Алексеевич, – меня проверяли месяц назад, мой IIQ сто восемь, я ещё способен служить вам… Поверьте, как только я почувствую какую-либо слабость…

– Ты споришь со мной? Ты хочешь меня огорчить? – поняша повела мордочкой. Лемур схватился за сердце и осел на пол.

– Госпожа… я осмелился… велите наказать… прикажите маналулу… – забормотал он. Альбертина выждала секунды три, пока лемур не погрузится в бездну отчаяния, потом легонько шлёпнула его хвостом по морде, в знак прощения.

– Ты меня не огорчил, – подарила она милость своему челядину. – Проверь почту. Важное отложи, сразу не неси. Будет что-нибудь от мамы – прочитаешь сам, там может быть информация для тебя. И ещё – купи газету.

Спасённый, осчастливленный камердинер ринулся исполнять приказ. Девушка забралась обратно на кровать и принялась задумчиво жевать подушку. Это помогало ей думать.

Надо признать, думала она, что её реальные желания и возможности на редкость хорошо совпадают. Положение дочери при знаменитой матери-пусе и старшей сестре, тоже недавно надевшей балаклаву, было в каком-то смысле идеальным. С няшностью под двести, устойчивым доходом, обеспеченным именными вложениями в Эквестриум-банке, и особым положением её семьи в Кавае она могла смело относить себя или к самой верхушке среднего класса, или к нижней прослойке класса правящего. Второе её на самом деле не особенно прельщало. В компании девочек она могла позволить себе фразочку типа «Ловицкие против таких идей, и это не обсуждается» или рассказать услышанную от матери политическую сплетню. Но никогда не стремилась по-настоящему в тот суровый мир, где Решаются Вопросы.

Во-первых, Аля слишком хорошо помнила, в каком состоянии приходила мама домой после вечерних заседаний комиссии: обаяния в ней оставалось на самом донышке, как в неухоженном котеге. Однажды дочь видела, как их туалетная челядинка – маленькая безмозглая мартышка, заняшенная до потери инстинкта самосохранения – не бросилась вылизывать маму после малой нужды. Мартышка просто сидела, пуча глупые глаза, будто пытаясь понять, кто она такая и что тут делает. Донельзя усталой Мирре Ловицкой пришлось выжимать из себя последние капли теплоты, петь няшущие майсы, даже прикасаться к глупой зверушке, чтобы та опомнилась и вернулась к своим обязанностям. Наутро зверёк пошёл на корм охранникам, но этот момент материнской слабости дочка запомнила навсегда. И не хотела бы пережить ничего подобного сама. Ни за какие пироги. Даже с земляничным вареньем.

Во-вторых, она трезво оценивала свои возможности. У неё не было административных талантов. Даже если бы она впряглась в скрипучую государственную телегу, в конце карьеры ей светил разве что Орден Дышла третьей степени, даваемый за исполнительность и неприметность.

С другой стороны, роль гламурной пустышки Альбертину тоже не прельщала. Политика больших дел её пугала, да. Однако она была разумной девушкой и была совсем не прочь попастись вблизи источников злата и электората. Она говорила на эту тему с мамой, и та сказала, что присмотрела ей местечко в Особом совещании по вопросам взаимодействия с ООО «Хемуль» – благо, есть перспектива преобразования такового в постоянно действующее совещание при Пуси-Рауте, что обещало её участницам ранг приближённых помощниц Их Грациозности. Кроме того, она слышала, что близкое знакомство с хемулями – этими забавными существами в юбках – почему-то очень способствует округлению банковских счетов.

В общем, всё было бы збс, если б не эта дурацкая мечта про двести граций. Панюню ужасно хотелось быть настоящей девочкой-за-двести. Её и держали за таковую – во всяком случае, подружки и коллеги, которые понимали, что семья и статус – это, в общем-то, то же самое, что и грациозность. Но тесты показывали сто восемьдесят пять – сто девяносто. Этого было достаточно, чтобы отравлять поняше жизнь.

Так ни к чему и не придя, она распорядилась, чтобы через полчасика ей принесли цикорий с кардамоном, и вновь погрузилась в думы.

Внезапно раздался отчаянный, режущий уши крик Мартина Алексеевича, и через секунду дверь с треском распахнулась. Поняша недоумённо повернулась – и тут в комнату влетела хохочущая Бекки Биркин-Клатч в новенькой соломенной шляпке.

Аля досадливо закусила нижнюю губу. Няшность подруги била через край, цепляя даже её, Альбертину. Что ни говори, а Бекки была настоящей девочкой-за-двести.

– Панюнюша! – закричала Бекки. Не кричать при встрече она, кажется, вообще не умела, ну или не считала нужным. – Ты только посмотри, какая прелесть! У тебя зеркало есть? Сейчас же! Я хочу это видеть! – с этими словами она отбросила ударом копыта лезущего ей под ноги лемура.

– Эй, не так быстро! – Аля поджала ушки. – Мартин, это Бекки, пошёл вон… Нет, останься, открой трюмо… Бекки, ты мне можешь объяснить, что случилось?

– Шляпка! Шляпка случилась! – поняша подпрыгнула, сделала стойку на задних ногах и громко заржала. – Шляпка на десять граций! На двадцать! Я люблю её! Ну же! Ах! – она замерла перед открывшимся зеркалом, закатив прелестные глазки.

Альбертина тем временем включила голову и напряжённо думала. Бекки она, слава Дочери, знала ещё по интернату. Гламурной дурочкой она не была, да и не могла себе позволить такую роскошь. Она была из бедной и малоняшной семьи, носила невзрачную фамилию Курицына, проституцией занималась с семи лет, а крем для вымени впервые попробовала в четырнадцать, на дне рождения Альбертины. По всем раскладам её в лучшем случае ждала участь компаньонки. Откровенно говоря, маленькая Аля приблизила её к себе, имея в виду что-то в этом роде. Однако вышло иначе: Бекки рано созрела и вместе с этим в ней прорезалось незаурядное обаяние. Маленькая хулиганка стала настоящей царицей класса, пока учителя не заметили неладного и не приняли меры.

В настоящее время Бекки вела образ жизни полусветской обаяши со средствами. У неё водились деньжата, она постоянно покупала себе обновки и сутками зависала в «Сене» – понтовом кавайском кабаке, где клок шалфея, спрыснутый бенедиктином, стоил соверен. Из Курицыной она каким-то образом стала Биркин-Клатч – и хотя в Розовой Книге о такой ветви Биркиных не упоминалось, сама Бекки там проходила именно под этой фамилией, в разделе «тусовщицы». Сама Бекки именовала себя «полусветской обозревательницей» и даже иногда что-то пописывала в «Вечерний Понивилль». Поговаривали, правда, о её связях в таких кругах, о которых даже циничная и небрезгливая Мирра Ловицкая отзывалась исключительно дурно. Сама Бекки относилась к этим сплетням по-деловому: когда нужно – усиленно намекала на свои особые знакомства, в остальных случаях – демонстративно оскорблялась на любые намёки.

К выбору друзей, визитам и так далее Бекки относилась тоже по-деловому. Она могла влететь в любую компанию как тёплый весенний ветер или как маленький ураган, удивить, рассмешить и внести сумятицу. Однако ж Альбертина не могла припомнить ни одного случая, когда визит Бекки не имел бы какой-нибудь простой и ясной практической цели.

Тем временем Бекки, вдоволь насмотревшись на своё отражение – благо, она была, как и большинство твайлайтов, стеклоустойчива – хорошо просчитанным движением скинула шляпку с головы.

– Нет, это не то, – грустно сказала она и наступила копытом на нежную соломку. Та захрустела. – Я в ней выгляжу мило и дёшево, – приговорила она шляпку, нагнулась, взяла её зубами за край и принялась задумчиво жевать.

– И сколько это стоило? – Аля понимала, что Бекки ждёт именно этого вопроса, и решила не тянуть, а подыграть, чтобы быстрее покончить с этим маленьким спектаклем.

– Шестьдесят, – вздохнула Бекки. – Если верить Молли.

Панюню сложила в голове два и два. Бекки явно имела в виду их общую знакомую, Молли «Гвин» Драпезу, старинную подругу Мирры Ловицкой, а вообще-то не только подругу. Итак, Бекки хочет показать, что у неё что-то есть с Гвин, раз та покупает ей дорогие шляпки. Впрочем, шляпка могла быть куплена и по другой причине – но вот растоптать и съесть такой подарок можно было только в том случае, если это дар любви, причём Бекки пытается подчеркнуть, что вожделеющей стороной является именно Молли… Допустим, а зачем это знать ей, Альбертине? Ага, Бекки хочет, чтобы она проболталась. Видимо, какая-то интрижка.

– Ой, только маме своей не говори, – тут же и подтвердила все предположения Бекки. – Она может подумать…

– Хорошо, скажу, раз ты просишь, – поняше надоело играть в эту игру. – Мартин, вон пошёл, – вспомнила она про лемура, который, пользуясь тем, что хозяйка отвлеклась, занялся обычным делом заняшенных – тихо молился. Разумеется, глаз на свою владычицу он подымать не смел и вообще вёл себя как подобает. Но всё-таки молился он именно на неё. Наказывать за это не рекомендовалось, а пресекать – следовало.

Бекки проводила лемура подозрительным взглядом, что показалось хозяйке дома странноватым. Ещё более странным ей показалось, когда та повела мордочкой по направлению к кровати. Хозяйке пришлось подумать секунды три, чтобы понять, что именно имеет в виду подруга.

– Наташка, брысь! – наконец сообразила она. – За дверь, сторожить!

– Извини, – бросила Бекки, когда сука покинула помещение. – Я не хочу, чтобы это вообще кто-нибудь слышал. Даже электорат. Никаких ушей.

– Это всё из-за Молли? – не поняла Альбертина.

– Молли хуйня. То есть это всё правда, но на самом деле у меня дело посерьёзнее. Я столкнулась с вопросом не своего уровня. И не твоего. И может быть, даже… – Бекки сделала паузу, – не твоей мамы.

У Панюню от удивления спёрло дыхание. Теоретически она знала, что существуют вопросы, которые превышают уровень Мирры Ловицкой, вот только вообразить себе такой вопрос она не могла.

– В общем, слушай сюда, – Бекки наклонилась над кроватью и приблизила губы к уху подруги. – В Вондерленде находится тораборская разведывательно-диверсионная группа, состоящая из паранормов. Я случайно наткнулась на одного, – продолжала она, не давая подруге опомниться и подобрать отпавшую челюсть, – и попыталась им овладеть. Знаешь, что он со мной сделал?

Дальше Бекки перешла на шёпот. Альбертина только оторопело кивала.

– Ну, в общем, я сама не помню, как на копыта встала, – наконец завершила Бекки свой рассказ. – Потом у меня был разговор с их начальником группы. Таких штук он делать не может, зато может другое… – она хотела что-то добавить и передумала. – В общем, пришлось мне перед ними быть паинькой и ходить на поролоновых копытах.

Панюню с трудом подобрала нижнюю губу, отвисшую от удивления.

– Обещать я им ничего не обещала, – закончила подруга, – но сказала, что на кого-нибудь выведу.

– Бу-уп, – потрясённая признаниями подруги, поняша непроизвольно рыгнула. – Ты говоришь, их всего трое? И они хотят просто пройти?

– Пройти легально и по понятиям. В качестве артистов, – ухмыльнулась Бекки. – Кстати, неглупая идея, у них будет успех, уж я-то понимаю… Тем не менее появление такой группы здесь – это че-пе, которое нужно рассматривать на самом верху. Никакого другого хода на самый верх, кроме твоей мамы, у нас нет. А сама я к ней обратиться не могу. Из-за Молли. Она ведь наверняка знает. На тебя вся надежда. Пусть она меня хотя бы выслушает. Лучше – сегодня.

– Сегодня нереально, – подумав, ответила Аля. – Завтра тоже. Мама сначала на работе, ну ты знаешь, где она работает, а потом пойдёт в «Кабинет». Я туда… в общем, там фейс-контроль слишком жёсткий, – признала она неприятную правду.

– «Кабинет»? Знаю, неплохое место, – Бекки не удивилась. – Я тебя туда проведу. У меня есть ход – мимо фейс-контроля, через администрацию. Мне нужно десять минут.

– Бекки, а ты уверена, что мама на тебя не в обиде… ну, за Молли? – осторожно сказала Панюню.

– Ох, скобейда ежовая, – вроде бы искренне огорчилась поняша. – Ну хорошо, скажи ей тогда… – она наклонилась к уху подруги и что-то шепнула.

– Ну разве что так, – с сомнением в голосе сказала Панюню. – И то я не уверена. Мама очень злопамятная. Может, ты всё-таки как-нибудь… через этих… своих… ну ты понимаешь?.. – Альбертина повернула шею и внимательно посмотрела на подругу, уже понимая, что та ответит.

– Как бы тебе сказать, – протянула Бекки. – В общем, я так подумала, что это тоже не их уровень.