Со времен Сунь-цзы роль шпионов в войне не подвергалась сомнению. Российское общество довольно открыто, а его элиты до СВО были значительно вовлечены в процессы западной цивилизации. Даже намного более закрытый и идейно обособленный Советский Союз знал доказанные примеры государственных предателей самого высокого ранга, в том числе и в системах спецслужб (Калугин, Пеньковский, Поляков, Гордиевский, Лялин, Чернов и пр.). С учетом специфичности данного вопроса нет никакого смысла пытаться его прояснить путем анализа. Можно лишь предположить, что раз в прошлом этот фактор имел своё негативное значение, то и в проблемах СВО по аналогии он не мог не присутствовать. И на этом пока достаточно.

Относительно некомпетентности, следует признать – значительная часть российского госаппарата строит свою деятельность по имитационным моделям. Отдельно изучим в этой связи взаимосвязанные со СВО проблемы промышленности и экономики.

Для начала же рассмотрим структуру задействованных в СВО изначально Россией сил.

Во-первых, наиболее массовую и ударную составляющую – а рмейскую.

По неоднократно озвученным в СМИ и интернете данным, основным ударным организмом стали батальонно-тактические группы (БТГ). Возможно, предполагалось, что такая форма позволяет наиболее эффективно обеспечить маневренность, гибкость управления и обеспечения решаемых задач. И в самом начале СВО так и было. Например, по экспертным оценкам к Киеву Российская армия подошла составом около шести БТГ.

Можно предположить, что в общей сложности таковых БТГ на начальных этапах СВО было не более 120–140, причём формировались они из разных родов и видов войск – морской и сухопутной пехоты, десантников.

Однако, формат БТГ хорош при решении локальных задач, или как гибкий инструмент реагирования на резкое изменение обстановки. Но при массовом задействовании личного состава, острой необходимости постоянной поддержки пехоты артиллерией, бронетехникой, а тем более в окопных боевых действиях или масштабных наступательно-штурмовых операциях подобная организационная модель представляется крайне сомнительной.

Обособленные батальоны и отряды неустойчивы ни в обороне, ни в атаке, не имеют достаточных сил и резервов. В таких процессах намного более надежна традиционная структура «полк-дивизия».

Возвращаясь к задействованным силам, расчету по БТГ, вероятно, означает, что с учетом минимального резерва армейская составляющая фронта перекрывала личным составом около 60 тысяч личного состава на линию соприкосновения порядка тысячи километров.

Простая арифметика – базово, примерно 60 бойцов на километр (а в некоторых случаях значительно меньше). Конечно, эта логика накладывается на специфику местности, лесистостьгористость, наличие водных преград, необходимость штабного и тылового обеспечения, концентрации в моменты наступлений, обеспечение логистики, резерва, ротаций и, конечно же, выбытие раненых и погибших.

Итогом, естественно, становится острая нехватка личного состава. Её постарались восполнить добровольцами и бойцами ЧВК, из которых, по упоминаемым в интернете данным, было сформировано примерно 20 легких мотопехотных добровольческих батальонов (так называемых БАРСов – боевых армейских резервов специальных) и порядка 20 отрядов специального назначения, подчиненных, вероятно, военной разведке, и имеющих армейскую диверсионноразведывательную функцию. Активно и на износ также использовались силы луганского и донецкого ополчения, т. н. «народной милиции».

Однако изначальный расчет не сработал и здесь.

Отсутствие тяжелого вооружения, бронетехники и артиллерии у БАРСов несмотря на то, что значительная часть бойцов были высокомотивированы и подготовлены, не позволило формировать из них самостоятельные прорывные или оборонительные структуры. Бронетехнику, да и просто автотехнику часто приходилось выменивать у армейцев, как-то договариваться, приобретать другими ухищрениями. Но это не дает фронтовой стабильности.

Что касается диверсионно-разведывательных отрядов, то, после того, как стало понятно, что первоначальный «блицкгриг», где те, в режиме ЧВК, вероятно, должны были привлекаться для задач работы по прорывам, зачисткам отдельных непокорных территорий и важных объектов на фоне контроля Киева, не состоялся, они стали задействоваться лишь как штурмовая пехота, наравне с военным спецназом.

Несмотря на громкие названия, никакой массовой диверсионной работы для обеспечения задач СВО организовано не было. Существуют разные мнения на счет того, почему так, и это действительно большая интрига.

С одной стороны, часто возникают ссылки на чеченский опыт, где военный спецназ в горах и лесах боролся с террористами. Следом был сирийский опыт, где Российской армии тоже не противостояла хорошо подготовленная армия целого многомиллионного государства.

О негативном влиянии этого опыта на СВО мы подробнее поговорим в разделе об опыте донбасском. Ведь у чеченских и сирийских инсургентов не было ни ракетных войск, ни иных высокоэффективных средств поражения, ни объектов работы в виде хорошо оборудованных командных пунктов и пунктов управления ПВО, логистических авиа- и железнодорожных каналов поставки из-за границы техники и вооружения, на уничтожение чего и должен быть ориентирован военный спецназ.

За всю СВО к нынешнему моменту в публичном поле нет ни одного сообщения о подобных акциях с российской стороны. Многочисленные публичные факты подтверждают то, что такие российские подразделения используются как штурмовая пехота.

Аргумент о том, что подобная диверсионно-разведывательная по стратегическим объектам противника работа невозможна ввиду понесенных в ходе СВО больших потерь в Гостомеле, под Харьковом и т. д., тем более не имеет смыла, да и не соответствует действительности.

К примеру, отдельные, хорошо подготовленные, имеющие боевой опыт и мотивированные бойцы из числа ранее воюющих за республики Донбасса граждан Украины, часто имеющие даже действующие украинские документы, не выполняли свою основную специальную функцию, но несли большие потери на передовой.

Вот эти формирования изначально и стали «усилителями» немотивированных армейских подразделений. Однако, эти наиболее подготовленные структуры, а с ними и часть десанта ВДВ, морпехов, оказались при этом недостаточно вооружены артиллерией, бронетехникой.

В то же время перенасыщенные, но немотивированные армейские части завязли на территории противника, утеряли столь важное для других военное имущество. Штабное управление оказалось неспособным своевременно оценить реальный потенциал своих формирований, быстро и гибко перераспределить ресурсы и обеспечить их эффективное освоение.

В этих процессах, в армейской «пищевой цепочке» извечный поиск виноватых заканчивался вопросом – кто пойдет на штурм?

Молодёжь, заключившая контракт после срочной службы по причинам стабильной зарплаты и военной ипотеки, оказалась совершенно немотивированной к такому уровню риска и самопожертвования.

И тогда, в режиме поиска «пожарной команды» теми, кто демонстрировал высокую боевую выучку и мотивацию, стали затыкать прорехи.

В итоге военный спецназ как особая и уникальная армейская боеготовая страта в какой-то момент фактически прекратил своё целостное существование. Вместе с ним подобная участь постигла и спецназ добровольческий – так называемые ДРО – диверсионно-разведывательные отряды. Массовые потери командного состава и боеспособных бойцов оставляли по итогу лишь «остовы».

Причём в это же самое время противник продемонстрировал высокую эффективность военного спецназа, но при правильном использовании. Во всех наступательных операциях ВСУ^[2]периода лета-осени 2022 года одной из главных сил прорыва стали мобильные группы, выполняющие либо диверсионноразведывательные, либо штурмовые задачи. Разница штурмов между сторонами, однако, состояла исключительно в нелинейности использования.

Как писал один из идеологов современных войн Галиотти, «В настоящее время наряду с традиционными внедряются нестандартные приемы. Повышается роль мобильных межвидовых группировок войск, действующих в едином разведывательно-информационном пространстве за счет использования новых возможностей систем управления и обеспечения. Военные действия становятся более динамичными, активными и результативными. Исчезают тактические и оперативные паузы, которыми противник мог бы воспользоваться. Новые информационные технологии позволили значительно сократить пространственный, временной и информационный разрыв между войсками и органами управления».

И как показал опыт одного из главных осенних сражений за Красный Лиман с негативным для российской стороны финалом, ВСУ активно и успешно реализовали этот метод. Множество мобильных межвидовых групп, имеющих надежную закрытую связь, большое количество малых беспилотных летательных аппаратов (БЛА, БПЛА) и других средств разведки, прорывались во фланги и дестабилизировали российскую оборону.

Деморализованные, не имеющие связи и достаточной разведывательной информации, твердого и своевременного управления российские солдаты часто оставляли позиции, считая, что такой натиск означает широкий прорыв фронта крупными силами, хотя в реальности чаще всего имели дело с довольно малочисленным врагом. Мобильные группы окружали поселки и блокировали их, отказавшись от патологической российской практики лобовых штурмов укрепрайонов.

Увы, российская сторона, в свою очередь, фактически проигнорировала этот подход несмотря на изначальное наличие сил и средств для его реализации. Классический пример забивания гвоздей микроскопом сработал и здесь.

Клаузевиц: «Бой есть борьба, а цель последней – или уничтожить, или преодолеть противника; противником в каждом отдельном бою является та вооруженная сила, которая нам противостоит…

Что значит преодолеть противника? Не что иное, как уничтожить его вооруженные силы смертью, ранами или же каким-нибудь иным способом, будь то раз навсегда или в такой лишь мере, чтобы противник отказался от дальнейшей борьбы. Таким образом, закрывая пока глаза на все особые, частные цели боев, мы можем рассматривать полное или частичное устранение противника как единственную цель всякого боя.

Если это утверждение правильно, то придется признать, что подход к уничтожению неприятельских сил лишь как к средству, причём целью всегда будет нечто другое, правилен только в своём логическом построении, но он может привести к ошибочным выводам, если упустить из виду, что именно уничтожение неприятельских вооруженных сил опять-таки содержится в этой цели боя и что она представляет лишь слабое видоизменение стремления к уничтожению противника.