Виноваты не только мы: базовые факторы глобальной депрессии

Еще совсем недавно (в прошлую волну глобального кризиса, в 2008 году) самые разные деятели и в России, и за рубежом истерично настаивали на том, что мы переживаем исключительно «ипотечный американский», а ни в коем случае не «глобальный финансовый» кризис. Сегодня они столь же смешны и нелепы, как и российские столоначальники, в свое время упорно пытавшиеся запретить само употребление слова «кризис».

Как было сказано выше, отчасти они правы: мир погружается не в кризис – мир погружается в депрессию.

Аналитики, концентрирующиеся лишь на среднесрочных, а то и на текущих процессах, упускают главное – ее фундаментальный характер. Ведь такие глубокие и всеобъемлющие явления, как начинающаяся глобальная депрессия, имеют столь же глубокие и всеобъемлющие причины.

В данном случае ее причина заключается в том, что после победы над нами в холодной войне и уничтожения Советского Союза западные корпорации переустроили освоенные ими колоссальные территории (почти весь социалистический лагерь и огромную часть развивающегося мира, ориентировавшегося на социалистический выбор) в соответствии со своими эгоистическими интересами. Винить их в этом нельзя: бизнес есть бизнес, это не более чем машина для извлечения из окружающего мира прибыли, от которой просто смешно ожидать заботы о будущем, пусть даже собственном.

Как в свое время говорил Рузвельт, капитализм – исключительно устойчивая система, с которой ничего не смогут сделать никакие революционеры. Единственный гарантированный способ уничтожения капитализма заключается в предоставлении полной свободы самим капиталистам.

И в 90-е годы (как и в 20-е годы XX века) в результате разрушения Советского Союза они эту убийственную для себя свободу получили.

Стремясь надежно гарантировать себя от появления любых значимых конкурентов на осваиваемом ими постсоциалистическом пространстве, транснациональные корпорации руками либеральных реформаторов лишили большинство наших стран и народов возможности полноценного развития. Они достигали этой цели не только введением выгодных себе стандартов и норм государственной политики, включая пресловутый «Вашингтонский консенсус», но в ряде случаев и прямым вмешательством во внутренние дела соответствующих стран.

К концу 90-х годов невозможность нормального развития для стран, освоенных транснациональными корпорациями, переросла в глобальную напряженность, массовую миграцию в развитые страны, а затем и в международный терроризм. Ведь жители неразвитого мира осознали, что при навязанных им правилах игры ни они, ни их дети и внуки, оставаясь в своих по-новому колонизированных странах, гарантированно не смогут добиться того уровня потребления, который навязывала им в качестве естественного глобальная реклама.

Однако первый удар транснациональные корпорации, ставшие к тому времени глобальными монополиями, получили практически сразу – уже в середине 90-х годов, причем на своем собственном (коммерческом) поле деятельности.

Блокировав полноценное развитие осваиваемого ими мира из страха конкуренции, они тем самым существенно ограничили собственный рынок сбыта – и загнали себя в естественный для злоупотребляющих своим положением монополий полноценный классический кризис перепроизводства.

Сначала выход был найден в необузданном кредитовании потребителя, то есть неразвитых стран. Поскольку это кредитование было в конечном счете направлено не на решение проблем самих этих стран, но лишь на поддержание их спроса на продукцию и услуги глобальных монополий, оно очень быстро стало чрезмерным, непосильным и привело к долговому кризису 1997–1999 годов, охватившему практически весь неразвитый мир.

Когда этот кризис был сравнительно быстро изжит, выяснилось, что источник проблем – нехватка спроса на продукцию и услуги глобальных монополий и, соответственно, кризис перепроизводства никуда не делся.

Долгое время при помощи различных паллиативных мер этот кризис удавалось оттягивать, но одним из последних паллиативов как раз и стало стимулирование спроса при помощи раздувания спекулятивного пузыря на рынке ипотечных кредитов – сначала рискованных, затем высокорискованных, а потом и откровенно безвозвратных. Однако стремясь отсрочить наступление кризиса, развитые страны трансформировали, усугубляя некогда незначительные диспропорции, не только свои финансовые сектора, но и все свои экономики.

В результате глобальный кризис перешел из финансовой сферы в реальную и в 2009 году привел к экономическому спаду в большинстве развитых стран.

Временный выход был найден, с одной стороны, в «экспорте хаоса», который пугал глобальных спекулянтов и загонял их капиталы в развитые страны, поддерживая их, и в почти неограниченной эмиссии денег самими развитыми странами. Эта эмиссия (наряду с притоком «испуганных капиталов» извне) компенсировала сжимающийся спрос и поддерживала экономики на плаву. Ее оборотной стороной было нарастание государственного долга. Ведь в развитых странах объектов для крупномасштабного прибыльного инвестирования в силу их развитости, как правило, просто нет, и эмитируемые государством деньги оказываются ничем не обеспеченными и оформляются в конечном итоге как долг.

Но долг, как и напряженность в ядерном мире, нельзя наращивать бесконечно, и эта модель практически исчерпала себя.

Организовав «сланцевую революцию» (ибо добыча сланцевого газа и тем более сланцевой нефти устойчиво выгодна именно благодаря государственной политике поддержки этой области), США несколько продлили существование этой модели. Снизив стоимость энергии внутри страны, они запустили процессы реиндустриализации, которые качественно укрепили их национальную экономику, – до такой степени, что им удалось отказаться от политики «количественного смягчения» (прямого вливания эмитируемых долларов в экономику), что, в частности, привело к падению мировой цены нефти. Однако это не устранило внутреннюю, коренную проблему американской (а следовательно, и глобальной) экономики, но лишь временно снизило ее остроту. Поэтому мировой экономический кризис продолжает развертываться, а глобальная экономика – сползать к новой депрессии.

Главное, неясно, каким образом будет решаться главная проблема – отсутствие спроса для возобновления экономического роста. Теоретически это должно привести к новому технологическому рывку и краху старых глобальных монополий, однако пока даже известные сверхпроизводительные технологии блокируются этими монополиями весьма эффективно. Исключения – «сланцевые технологии» добычи нефти и газа и доступные 3D-принтеры, несмотря на свое значение и нарастающее распространение, – пока остаются лишь подчеркивающими правило исключениями.

Но главное заключается в том, что даже в случае нового технологического рывка массовое применение новых сверхпроизводительных и доступных технологий, недаром названных «закрывающими», сделает ненужными огромные массы работающих сегодня людей, последующая судьба которых, мягко говоря, неясна.

Выход из глобальной депрессии, в которую мы входим, изменит весь облик современного человечества, но произойдет это не очень скоро.

Потребление на песке

Ситуация в России хуже ситуации в развитых странах, так как наша экономика значительно менее разнообразна и потому менее жизнеспособна. Все 2000-е годы пресловутое «подымание с колен» шло целиком и полностью за счет экспортной выручки, которая более чем на 60 % зависела от цен на нефть (причем эта доля неуклонно росла). Заклинания официальных пропагандистов о том, что экономический рост «во все большей степени формируется внутренним спросом», в общем, соответствовали действительности – с той маленькой поправкой, что сам этот внутренний спрос генерировался в основном все той же экспортной выручкой, просто прошедшей через большее число рук.

С 2006 года российская экономика шла уже «на двух ногах»: в дополнение к экспортной выручке фактором развития стали внешние займы. Вспоминая кликушество официальной пропаганды о «притоке иностранных инвестиций в Россию», не следует забывать о том, что 90 % этих кредитов на самом деле составляли кредиты.

Причина массового кредитования российского бизнеса была вульгарной и заключалась в государственной политике.

Напомню, что реальный смысл «либеральных и рыночных» реформ заключался в освобождении правящей бюрократии от всякого внешнего контроля. Эта цель была окончательно достигнута к концу 2003 года, и дело «ЮКОСа» стало символом завершения этого процесса. А полностью освободившийся от всякого внешнего контроля чиновник, порожденный российскими реформами (то есть искренне не верящий в само существование «общественного блага», которому он вообще-то обязан служить), имеет огромные стимулы к коррупции и практически никаких – к содержательной работе.

Поэтому когда Россия благодаря взлету мировых цен на сырье начала зарабатывать огромные деньги, правящая бюрократия не просто стала разворовывать их, стремительно переродившись в клептократию, – она еще и прилагала огромные усилия к тому, чтобы не допустить использования зарабатываемых страной денег для ее модернизации. С одной стороны, такое использование отвлекало бы заработанные Россией деньги на производительные нужды и тем самым сократило бы потенциал воровства: то, что действительно потрачено на строительство дороги или дома, уже нельзя украсть. С другой (и это главное) – модернизация сама по себе потребовала бы от бюрократии серьезных усилий. Помимо реальной возможности совершения ошибок она категорически не хотела совершать непроизводительные в ее коллективном понимании (то есть некоррупционные) усилия как таковые.

В результате бюрократия блокировала модернизацию, но нефтедоллары все прибывали – и министр финансов Кудрин (ставший благодаря этому немудрящему решению лучшим министром финансов для наших западных конкурентов) организовал вывод этих денег из страны и их массовое инвестирование в стратегических конкурентов России. Это сделало вредным для российского бизнеса саму уплату налогов, так как уплаченные средства шли на укрепление стратегических конкурентов российских бизнесменов, однако главное заключалось в том, что в силу колоссального масштаба вывода средств из страны внутри нее возник жесточайший голод на деньги.

Юридическим доказательством этого искусственно организованного голода служит полное расхождение динамик инфляции и денежной массы: высокий рост, а часто и ускорение денежной массы (вплоть до полутора раз за год) в 2000-е годы (вплоть до 2007-го) сопровождались снижением не только официальной, но и реальной инфляции.

Более того, из-за исключительно плохого управления бюджетом во второй половине каждого декабря наблюдались пиковые увеличения бюджетных расходов государства (в советское время это происходило на предприятиях – из-за необходимости срочно потратить прибыль, которую иначе забрали бы в бюджет). Из года в год в это время в экономику аврально вбрасывались суммы порядка 10 млрд долларов и более, что примерно вдвое (а часто и более чем вдвое) увеличивало расходы декабря по сравнению с уровнем предшествующих одиннадцати месяцев, – и этот резкий выброс в экономику денег, как показывали специально проводимые исследования, не вел ни к какому значимому увеличению инфляции!

Такое возможно только в условиях исключительно острой нехватки денег в национальной экономике, когда любой прирост денежной массы стремительно «расхватывается» ее субъектами и сам по себе просто не успевает повлиять на цены. (Рост цен в этой ситуации всецело определялся произволом многочисленных и многоуровневых монополистов.)

Искусственно созданная нехватка денег внутри России вынуждала российский бизнес прилагать огромные усилия, чтобы получить относительно дешевые и долгосрочные финансовые ресурсы извне. Примерно во второй половине 2005 года международные финансисты осознали, что нефть будет относительно дорогой еще некоторое время, и потому Россия будет оставаться относительно богатой и внутренне устойчивой. Соответственно, она стала восприниматься как почти идеальный заемщик.

Ведь обычно банкиры готовы давать деньги только тем, кому они не нужны, – тем, у кого и так много денег и кто поэтому почти гарантированно вернет взятый кредит. Захлебывающаяся в нефтедолларах и одновременно отчаянно страдавшая от искусственно организованного либеральными реформаторами денежного голода Россия (в основном ее крупный и успешный бизнес) оказалась уникальным заемщиком: она имела очень много денег, но благодаря альтернативной одаренности ее руководства отчаянно нуждалась в кредитах.

Внутри страны денег не было, и как только международные финансисты, осознав уникальность ее положения, начали кредитовать российский бизнес (а также покупать пакеты акций его предприятий), внешний долг России начал стремительно нарастать.