Скажи:
Это осень пришла, шурша по листьям,
В чащу входит стук топора,
И над прудом вянут птицы и падают,
Стрела за стрелой.
Скажи:
Вот зима, над морем солнце, как кровь,
Лодки вмерзли в берег, дымит очаг,
Гложет ветер, и горек вечер,
Я – зима и боль.
И я буду тебя любить.
Но ты скажешь:
Посмотри: все зеленое и розовое,
И звенящий апрель сплетает в прядь
Розу с розой и радость с радостью.
Я – заря твоя, крылья ввысь, сладок рот,
И к тебе
Мои руки цветут весенним запахом.
Шелест времени над травами. Червь
В балке, рябь в ручье. Стертость, ржавчина,
Трещина. От прикосновения плод
Загнивает. Не нужно ни циферблата,
Ни соборных колоколов. Всё скажут
В бледной влаге бледные лепестки.
Сквозь апрель смеялась весна
И плескалась смехом
От ствола к стволу, от зари к заре,
Пел ли мальчик, напевал ли старик,
Откликаясь каждому оклику.
С виноградною лозою в руке
Она шла к зеленому пруду,
Где я срезал, чтобы спеть ей привет,
Самую зеленую из тростинок.
Лето спит щекой на руке,
И в разжатых пальцах – дремлющий колос.
Спящий серп обещает выжать степь
До краев синевы, где серп небесный.
Время каплет, в струйке ручья —
Мертвый лист, и увядает цветок,
Тополя поворачивают тени,
И рассвет
Серебро моей цевницы красит в золото.
Сквозь туман улыбалась осень,
Лоб в морщинах, руки в жилах, ноги в крови.
Виноградари обирали гроздья
И в больших корзинах несли в давильни,
Окликали ее, а она ни слова.
Она шла с неживой улыбкой, тихая,
От лозы к лозе, от ручья к ручью,
Все суровее, все высокомернее,
И ей слышался в неостывшем вечере
Плач зимы в почернелых тростниках.
Оставь меч, оставь свирель.
Перевей тирс меркуриевыми змеями.
Час покоя. Жар зари стал пеплом заката.
Пусть тростник на том берегу
Ждет другого, чтобы запела флейта.
Лавр бойцов – лишь сень над асфоделями.
Свет зари, злато полдня, черная ночь.
Жизнь – покой для прожившего и отжившего.
Кровь из раны не бьет, а лишь сочится.
Радость, Горе, Любовь перецвели.
Рыжегривая Гордыня подмята Участью.
И Надежда заблудилась на гнутых тропах.
Брось свирель и меч. Стебель вял, сталь иззубрена.
Ясный день, ненастный день – ночь одна.
Изваяй гробницу всему, что в памяти.
Страх прошел, как жизнь. Встреть приветливо
Жезл Меркурия, две свитых змеи —
Ключ к покою.
Не спеши
В жизнь, где плоть – как цветы, и плоды – как золото,
Кипарисы – как грусть, а тростник в ветру – как радость:
Прежде пусть вручит тебе Рок
Ключ от долгого твоего приюта.
А потом ступай себе в путь
Меж двух спутниц, Надежды и Любви,
Одна – с пальмовой ветвью и черной флягой,
А другая – с тяжкой гроздью и вздетым зеркалом.
Будут море, грозный лес, гневное золото
Нив под светлым ветром; нагое лето
Даст губам твоим пьяный плод в раскрытой раковине;
Брызнет персик, хрустнет в зубах
Отзвучавший свою песню тростник;
Будет ветер мчать, вода смеяться сквозь плач,
И напористый ливень, и робкий дождик
От первого листка до последнего цветка.
Но когда наступит осень, вечер и в тяжком
Золоте дубрав по дороге вдаль
Канут друг за другом Любовь и Надежда, —
Ты услышишь ли у черного твоего пояса
Ключ,
Кованный из золота, железа и меди
Для дрожащей руки перед замком
Вечных врат, где створы – мрак и пороги – ночь?
Моя песня
Тяжела любовью, глуха враждою,
А твой рот
Мил любови, нежен вражде,
И ни слова,
Как смеешься ты себе у ручья,
И ни эха имени твоему.
Я иду по откосу над ручьем,
Плещет эхо,
Пасется стадо,
Изгороди в красном шиповнике.
Небо и земля,
Больше ничего,
И в погоде щепотка милой осени.
Перевозчик гребет к бурному берегу,
А в зубах зеленая камышинка.
Крут поток,
И все дальше облик на берегу.
Сломлено весло.
Смотрят очи окон и циферблаты башен.
Сломлено другое.
Все отчаянней облик на берегу.
Сломлен руль.
Меркнут очи окон и циферблаты башен.
Он без сил.
Только слышен голос на берегу.
Рвется взгляд
В умирающий голос на берегу.
Море раскрыло пасть.
Гибнет страсть,
Но жива в волнах зеленая камышинка.
Ночь. Снег.
Река. Луна.
Огоньки. Рыбаки.
Судьбы в безднах. Неводы над безднами.
Полночь бьет.
Сырость. Сирость. Безмолвие. Онемение.
Каждый тянет свое из черных вод:
Боль. Беду. Нищету. Раскаянье.
У реки ни конца и ни начала.
Тишь. Смерть.
Не дырявит туман кровавый факел.
Люди удят себе погибель.
А над спинами, над тучами, над мраком —
Светлокрылые звезды в голубизне.
Но застывшие этого не чувствуют.
Столяр знания
Шарит вздыбленным мозгом
В золотой ночи мирозданья.
Блеклый взгляд сквозь очки,
Растопыренный циркуль, отвес, лекало,
Тень от рамы крестом на верстаке.
Мир сквозь ум
Точится в квадраты, триангли, диски —
Без огня и даже без тоски.
Эти диски – как просфоры причастия.
Он умрет – и будут играться дети
Безделушкой вечности.
Как слепые быки, ревет гроза.
Молния в колокольню!
Запрокинутый звонарь в вышине —
И набат над площадью
Громом рушится в зернистые толпы.
Колокольня осыпается искрами.
Звонарь бьет в безумье и в страх.
Колокольня по швам в разрывах пламени.
Дико пляшут колокола.
Золотые щупальца вкруг помоста.
Звонарь вызвонил погребальный зов.
Раскололись стены.
Черными углами метнулись колокола.
Звонница иглою в земле.
Звонарь мертв.
На столбах крюки, на крюках волокна,
За столбами поля и закатный горизонт,
А перед столбами канатчик
Сучит вервь из волокон и лучей, —
Отступая вспять, вспять, вспять,
Тянет из заката пыланье далей.
Там бушует ярость веков,
Полыхают путеводные молнии,
Красной пеной кипят отравы.
По дороге пыльной, вспять, вспять,
Тянет на канате буйные дали.
Там пылает металл в плавильнях,
Жизнь и смерть из реторт взрывают мир,
Знанье бьет крылами над гробом Бога.
Меж рекой и лугом, вспять, вспять,
Тянет к яви строгие дали.
Там сплотится мечта и мысль,
Там закон осенит покой,
Там в любви отразится Бог.
Вспять —
На канате звездные дали.
В черном зеве ямы рябит могильщик.
Кладбище – сад гробов и кипарисов.
Треснутые плиты, отравленная пыль.
Яма ждет покойников нищеты.
Все дороги сползаются к кладбищу,
А в гробах – окоченелая страсть,
размозженная доблесть,
догнивающая любовь —
Колокольный звон над могильщиком.
– выдохлось вдохновение,
расползается мысль —
Над могильной пастью стоит могильщик.
– непрощенные обиды,
неуслышанные мольбы —
В стуке комьев земли по крышке гроба.
Это в хрусте костей
Настоящее
Отгрызает прошлое у будущего.
Над могилой – холм.
Над колоколами – гудящий ужас.
И могильщик вбивает черный крест.
Серая земля, серое небо,
Голый луг, стылый холм.
Встала мертвым деревом, воткнута холодным железом
Лопата.
Начерти на глине крест.
Сад дик, дом пуст, на полу зола.
Богородица упала из ниши.
Начерти над домом крест.
Трупы жаб в колеях, стоны птиц над колеями.
Начерти над степью крест.
Вырублены деревья.
Смолкли колокола.
Начерти над миром крест.
Солнце ворочается, как жернов.
Над взбухшим трупом земли —
Лопата.
Красные кубы, черные трубы
Верстами в ночь, —
Желтоглазые над смолью каналов,
День и ночь клокочут заводы.
Дождь, асфальт, пустыри, лохмотья,
Из трактиров сверкает ярый спирт,
Низколобая злоба бьется в злобу,
В сердцах скрежет,
И клокочут заводские корпуса.
Дышат паром стальные челюсти,
Золото под молотом брызжет в тьму,
Лязг, напор, маховик как пленный вихрь,
И снующие зигзаги ремней
Шестизубьями в такт, в такт
В клочья рвут вылетающее слово.
За стеной – каналы, вокзалы, бег
От заводов к заводам и заводам
Чередой, грядой, в клокоте, в клекоте,
И огни взмывают вдаль, вдаль
В ржавое небо к слепому солнцу.
И в воскресный день
Город спит, как молот на наковальне.
Золотой кумир
Над побоищем черных скопищ,
Огненный перекресток
Страха, риска, гордыни и безумия.
Золотой маяк,
И плывут к нему паруса ассигнаций.
Золотой дворец,
Бег вверх, бег вниз, сушь губ, всхват рук,
Вал цифр в вал цифр,
Бьются, рвутся, мчатся, разятся,
Предан, предал, сгинул, выжил,
Слажено, порвано, сторговано, упущено,
Самоубийцам – похороны по первому разряду.
Золотой мираж,
К нему взмолены миллионные руки.
Золотая пирамида, золотой куб,
И на цифрах к нему мостится счастье.
Все в одной петле,
Ненависть работает, как машина.
Золотая ось колеса фортуны.
Все моря прихлынули к городу.
Порт оседлан тысячею крестов.
Солнце – красный глаз.
Лязг цепей, грохот молотов, рев гудков.
К городу прихлынули все моря.
Море тяжкое, море земледержное,
Море множеств, море – спор и напор,
Взрывы нежности и порывы ярости,
Море – пьяный дикарь – корчует скалы.
Мол, как кнут, перерезает прибой.
Вавилоны! Сплав ста народов!
Город-пасть, город-пясть, схватить весь свет!
Белый норд, желтый юг,
Склады вздыблены: горы, леса и трупы —
Словно в неводе, все на вес и в торг,
Огненные вымыслы сквозь хищные числа
Цедятся в золотой котел.
Знак Меркурия на загаре матроса.
Нефть и уголь дышат в улицы с набережных.
Вспышки катятся по рельсам, и вдаль, и вдаль.
Город дышит миром сквозь поры порта.
О проекте
О подписке