Цитаты из книги «О стихах»

Выше – шире – ниже – уже: вот четкий ритм, в котором мы воспринимаем пространство этого стихотворения.

Но можно именно над этим и задуматься: а почему оно такое простое, то есть такое цельное? И ответ будет: потому что образы и чувства, сменяющие друг друга в этих восьми строках, сменяются в последовательности упорядоченной и стройной.

классицизма различала две тематические разновидности элегии: «треническую и еротическую», т. е. на смертную потерю и на любовное несчастье

В эпоху предромантизма элегия неожиданно выдвинулась на ведущее место: из всех традиционных жанров этот более других давал возможность индивидуализму новой культуры заглянуть в душу человека и обрести наслаждение в анализе даже грусти

Баратынский как бы обдумывает свое душевное состояние перед читателем, Пушкин же свое душевное состояние перед ним проигрывает. Заметим, что у Пушкина чаще, чем у Баратынского, элегия начинается с суммарной форму

можно назвать «совмещающей» (или, если угодно, «гармонизующей»).

Таким образом, 9 или 10 из 23 элегий Баратынского оказываются построенными по единой композиционной схеме, иногда более, иногда менее развернутой: экспозиция – ложный ход – отказ и истинный ход, иногда с синтезом в конце. Условно этот структурный тип можно назвать «расчленяющей», «аналитической» элегией.

Прямой речи в кавычках здесь нет, но все стихотворение построено на интонации монолога, а ложный ход представлен как непроизнесенный контрмонолог черепа.

Это – та же забота «по-своему сказать общее» (горациевская формулировка, несказанно популярная в эпоху классицизма)

ах, об однородности образно-эмоционального содержания, а не о средствах его развертывания и разработки в элегическом или ином жанре.