Узнав про содеянное мною зло, папаша-полковник разбил молотком усилитель для гитары, который я приволок из школы, магнитофон «Маяк – 205» и гордость моей комнаты акустическую систему S-90, которую придумал один лабус, работавший в годы Второй Мировой на фашистскую компанию “Telefunken”. Глядя на то, как этот упитанный мужчина крушит молотком мою любимую технику, я думал, что далёкими предками нашего семейства были косматые варвары, разрушившие древний Рим. Вволю натешившись, папаша решил провести со мной профилактическую воспитательную беседу – их так в армии учат. Если кто-то из подчинённых обделался, то с ним надо, кровь из носу, провести эту самую беседу. Решил, конечно, не он, а мамаша, которая в нашей семье была главным пропагандистом и идейным вдохновителем всего. Любимым её словом, как и у Йозефа Геббельса, было грёбаное слово «подтянутость», которое после выхода из нашей чудесной семейки в люди я возненавидел на всю оставшуюся жизнь! Они сели за кухонный стол с одной стороны, а меня посадили с другой. Состроив скорбную физиономию, мамаша произнесла

– Сын, ты хочешь быть ЧЕЛОВЕКОМ?

– Я и так не обезьяна – после недолгих раздумий ответил я, изображая нервное почёсывание упомянутого мною животного.

– Вот гадёныш! Бабуин ты вонючий – прорычал, захлёбываясь слюной, папаша – мы с матерью из-за тебя третью ночь не спим, а ты тут ещё и выкобениваешься! Да я тебя, гада!

Папаша замахнулся на меня кулаком, но я прекрасно знал что он трус каких поискать и без формы, служащей ему по жизни надёжным щитом, ведёт себя очень скромно и тихо. Сделав вид, что прикрываюсь в испуге руками, я мельком взглянул на мамашу «взглядом полным отчаяния», как пишут в романах не годных даже на подтирку, и посмотрел на её реакцию «Ты ведь не отдашь свою кровиночку на растерзание этому животному» – мысленно ёрничая, вопрошал я её, а она отвечала : «Конечно, не отдам! Я сама сожру тебя с потрохами»! Фантазирую. На самом деле мамаша сказала

– Сын, ты должен быть человеком. Скажи, вы правда избили Виктора Фадеева и отобрали у него дорогие импортные пластинки? Разве за этим ты записался в дружинники, сын? Ведь ты сказал нам с отцом, что хочешь получить хорошие характеристики для поступления в институт иностранных языков?

– Ну да, хотел – вяло пробормотал я – а его правда зовут Виктор?

– Не уходи от ответа, гадёныш! – шарахнул по столу кулаком папаша – Избили Фадеева? Пластинки забрали? Говори, подонок!

«Знаю, что ты так бесишься. Никак не можешь забыть, как я выкинул в окно твоего любимого Льва Лещенко вместе с его «Соловьиной рощей», а из обложки сделал настольную игру «Монополия»… – подумал я и с невинным видом ответил

– Никого я не бил. Пластинки не отбирал. Мне их и слушать не на чем. Нах они мне нужны?

– Сын, не надо говорить эвфемизмами. Ты можешь изъясняться на прекрасном литературном языке. Не позднее чем в прошлом месяце ты занял первое место в областной литературной олимпиаде за сочинение посвящённое поэме Павла Антокольского. Ведь это был ты или я ошибаюсь?

– Какой, бля, Антокольский?! – недоумённо зачесал репу папаша.

– Не ошибаешься – с тоской ответил я, вспомнив как убивал время на сочинение этой мудацкой херни, пока мои друзья распивали очередную бутылку номерного портвейна на крыше соседней девятиэтажки.

– Жора, Павел Антокольский – это известный поэт, а наш сын не мог так поступить – обратилась маман к отцу – ты это понимаешь?

– Ну?

– Скоро выпускные экзамены, которые он сдаст на «отлично», а потом с блеском поступит в военное училище! – твёрдо отчеканивая каждое слово произнесла мамаша.

«Хера се»!!! – подумал я, а папаша с видом голодного пса, сглотнув слюну и выпучив от удивления глаза спросил

– Какое училище?!

– Любое. Ведь у тебя же есть связи?

– Есть.

– С завтрашнего дня приступай к определению нашего сына в жизни. Что ты так на меня смотришь?

– Какое училище?! У него плоскостопие, три сотрясения мозга и этот… как его? – папаша протянул в мою сторону свою волосатую пятерню.

– Сложный астигматизм обоих глаз – с надеждой в голосе подсказал ему я.

– Вот! Астигматизм! Сложный…

– Жора, с твоими связями мальчика возьмут и без ноги.

Я представил, как папаша отрубает мне ногу и зажмурился.

– Не бойся, Иннокентий – ласково проговорила маман – иногда я использую в разговорной речи образы. Вот, например, советский лётчик Маресьев. Ты знаешь Маресьева? Он воевал без ног!

«Задолбала ты своим Маресьевым»! – подумал я про себя и кротко ответил

– Знаю. Но я не хочу в военное училище!

– А в тюрьму? Ты хочешь в тюрьму, Иннокентий?

– Нет.

– Вот видишь, сын! Я знала, что у тебя хватит ума сделать правильный шаг! – сказала маман и тоном, не терпящим возражений, обратилась к папаше – Жора, урегулируй, пожалуйста, вопрос с начальником милиции.

– Угу.

На этом «угу» суд, который проходил нелегально без свидетелей, адвокатов и присяжных, был закончен. А ведь я многое мог сказать в свою защиту! Например то, что ещё в Древней Греции философ по имени Аристотель «отмечал воспитательное и очистительное значение музыки, благодаря которой люди получают облегчение и очищаются от аффектов, переживая при этом «безвредную радость» ! Радости было мало.

Надо сказать, что папаша мой был видным политработником «прошедшим славный путь от рядового до полковника» и готовящимся прикрутить на свои любимые погоны одну большую генеральскую звезду. Понятно, что геморрой с сыном-уголовником ему был не нужен. Наше дело спустя пару дней приняло совершенно другой оборот. Оказалось, что во всём был виноват «нечистый на руку спекулянт Виктор Фадеев, который оказал физическое сопротивление наряду дружинников»! Короче, Мефодию светило два года.

– Я б этому свину «вышку» дал – пошутил Лунатик радостно попивая «Исецкое».

– Не, «вышка» это – перебор. Лучше пожизненное – не отвлекаясь от разглядывания замусоленных порнографических карт, цинично процедил Серж.

Я молчал. Мне было жаль диски Мефодия.

Как вы все уже поняли, это синкопированное повествование будет вестись на флэшбэках, вспыхивающих в моём мозгу не без помощи виски и разрешённых седативных препаратов. Калевалы и Гайаваты вместе с их Вейянемейненами и Ситками Чарли здесь нет. Есть только одинокая старая крыса, волочащая в тёмное подполье глупого деревянного мальчика. Так что решайте сейчас, хотите вы увидеть мою Нарнию или нет. Если нет, то «arrividerci», а если да – прошу пожаловать на борт!

В то время, как мы пили пиво на своём «ритуальном» месте невдалеке от родной школы, мои многострадальные предки решали дальнейшую судьбу их ненаглядного отпрыска.

– Жора, я надеюсь, ты уже подготовил список училищ для Иннокентия? – убавляя звук на телевизоре спросила маман.

– Какой, на, список, Зин? – с недовольной гримасой отвечал ей папаша – Есть три варианта: политическое, зенитно-ракетное и тыловое. Я думаю, надо бы ему по моим стопам…

– Жора, о политическом не может быть и речи – туда поступает Василий Боздря! На его фоне Иннокентий будет бледно выглядеть!

– Это тот засранец, который в первом классе жрал сгущёнку из посылок?!

– Из каких посылок?! – мамаша картинно прижала руку к груди, изображая полное недоумение.

– Из таких, блядь, для голодных детей Вьетнама!

– Это не помешает ему сдать вступительные экзамены.

– Тогда пусть идёт в пульно-бздульное – прокряхтел, почёсывая зад, папаша – будет «локхиды» сбивать.

– Какие «локхиды», Георгий?! Сбивать кого-то не в его характере! – маман окончательно убавила звук «ящика» и с выражением посмотрела на папашу.

– Ну, да, конечно, не в его. Вон как этого Фадеева отпиздили…

– Жора, перестань так говорить со мной! Я всю жизнь борюсь с твоим матом и всё безрезультатно – маман утёрла кухонным полотенцем мнимые слёзы и продолжила – а тыловое это там, где тыл?

– Ага, где портянки с тушёнкой! Ворьё одно! – папаша гневно, как на выступлении, потряс кулаком над головой.

– Это как раз для Иннокентия. Ты же прекрасно знаешь, что профессию надо выбирать по наклонностям. Думаю, мы пришли к консенсусу.

– Пришли. Отойди от экрана – папаша махнул рукой в сторону – ты мешаешь мне мульты смотреть!

– Конечно, Георгий, конечно. Поговори с вашим тыловиком – пусть поможет с поступлением Иннокентия в это училище он должен тебе за рекомендации, данные при назначении на должность.

– Поговорю.

– А где, кстати, оно находится?

– Чё? – папаша тупо посмотрел на маман – а, училище? В Горьком.

– Чудесный закрытый город с хорошими рабочими традициями. Как раз для Иннокентия! Надеюсь, что ему там будет очень хорошо!

– Ну, да! Один такой поганец там уже есть. Сахаров фамилия.

– Я тебе поняла, Георгий.

Маман прибавила громкость телевизора и с чувством выполненного долга удалилась из комнаты.

Ничего я «с блеском» не сдал. Из всех предметов, которые мы проходили в школе мне нравилась литература. Я любил писать сочинения и у меня это здорово получалось, но мои одноклассницы шептались, что хорошие оценки я получаю только из-за того, что папаша спит с литераторшей. И ещё – химия. Было забавно смотреть, как гоняет по воде реактивный кусочек натрия и воняет сероводород, налитый в карманы «отличников»….

– Брючки, рубашечка, галстучек – сказала мамаша, оглядывая меня с головы до ног, как раба на невольничьем рынке – думаю, что к завтрашнему экзамену всё готово!

– Ты забыла про зубы – ехидно ответил я, и двумя указательными пальцами раздвинул рот в широкой улыбке Гуимплена.

– Иннокентий, не надо паясничать – маман цепко прихватила мой локоть – ты должен серьёзно настроиться на экзамен! Тем более, что Ульяна Егоровна ждёт от тебя большего, чем просто сочинение. Ты меня понял, сын?

– Ага – хмуро ответил я, а про себя подумал: «Вообще, эту тварь все зовут Тумбой, и она трахается с твоим политически грамотным мужем» …

Не знаю, что папаша нашёл в этой древней корове с двадцатью грудями и семнадцатью подбородками, воняющей смесью прогорклого пота и духов «Только ты» московской фабрики «Новая Заря»?! Вероятно, он нашёл жопу, которая ничего не чувствовала даже тогда, когда садилась на подложенные под неё колючки от кактуса! На минуту я ушёл в себя и задумался.

– Иннокентий, ты опять витаешь в облаках? – прервала мои тяжкие раздумья маман.

– Нет. Думаю, как сделать «большее» – огрызнулся я и нечаянно дыхнул на мамашу.

– Иннокентий?!

– Что?

– Ты обещал мне не курить! Отец сказал, что при поступлении в училище тебе надо будет сдавать физическую подготовку, в том числе и бег на один километр! И ты прекрасно знаешь, что «Одна капля никотина убивает коня»!

– Я знаю, что в одной банке шпрот вредных смол столько же, сколько в одной пачке сигарет. Тем не менее, вы с папой очень любите шпроты – скромно парировал я, поднажав на слово «очень».

– Сейчас же дай сюда сигареты! – строго сказала маман и протянула ко мне открытую ладонь.

– Нет у меня никаких сигарет.

– Иннокентий, я вынуждена осмотреть карманы твоей одежды! – руки маман потянулись к карманам моего пиджака.

– Смотри – развёл я руками, зная, что пачка «Столичных» лежит в подъезде