Когда уходит страх

«Великий и драматический» – так 1988 год описан в дневниках помощника Горбачева Анатолия Черняева^[31]. Завершалась холодная война: начался вывод войск из Афганистана, а Рональд Рейган, приехав в мае в Москву, официально, можно сказать, освободил СССР от им же поставленного клейма «империя зла». Зашатался Советский Союз: в феврале в азербайджанском городе Сумгаите погибли несколько десятков армян – сумгаитский погром стал первой в современной советской истории вспышкой массового насилия. Горбачев окончательно осудил сталинизм – и он стал знаменем ортодоксальной коммунистической реакции. Рушились все до одной советские идеологические концепции: диктатура пролетариата, направляющая роль партии, дружба народов, борьба с мировым империализмом, народная собственность, социалистическая законность – и огромную роль в их крушении сыграла XIX партийная конференция.

Через партконференцию в большую политику вернулся и Борис Ельцин. «В политику я тебя больше не пущу», – сказал ему после его демарша на пленуме в октябре 1987 года Горбачев и сослал из московского горкома в Госстрой^[32]. Оказавшись в политической изоляции, Ельцин с трудом пробился на конференцию. Его посадили на галерку, и сначала Горбачев не собирался давать ему слово, но Ельцин прорвался к трибуне практически силой и произнес острую речь. Попросив партию о «политической реабилитации», он раскритиковал несменяемость членов Политбюро, выступил за отмену привилегий для номенклатуры и за открытую дискуссию внутри партии. «Борис, ты не прав», – отвечал ему с трибуны Лигачев. Так партия раскололась на два крыла – ортодоксальное и демократическое.

А советский народ, наблюдая за ходом конференции, вдруг впервые увидел, что внутри партии возможны споры и дискуссии, что голосования могут быть не единогласными и, самое главное, что это нормально. Что можно выступать против официальной линии партии, и за это с тобой ничего не сделают – не репрессируют, не посадят, даже не выгонят с работы или хотя бы из зала. Это и был переломный момент в истории перестройки – момент, когда из общественного сознания стал уходить страх перед государством. Власть КПСС с виду была еще крепка, но на самом деле уже шаталась. «Начинается какое-то новое время, совершенно неизведанное, непривычное, – так Борис Ельцин описывал атмосферу, сложившуюся после партконференции. – И в этом времени пора находить себя»^[33]. Выборы народных депутатов СССР были назначены на март следующего года. «Я уже защитил кандидатскую и начал писать докторскую и даже не помышлял о какой-то общественной карьере, – так Немцов сам вспоминал то время. – Но меня стали включать во всякие экологические проекты, приглашать на собрания, акции»^[34].

Действительно, Немцов был уже не просто успешным молодым физиком – к концу осени он был авторитетным борцом с советским атомным лобби, лидером антиядерного движения города Горького, получившим благословение на борьбу от самого Сахарова. Более того, у Немцова уже появился небольшой опыт проведения избирательных кампаний: в октябре 1988 года Николай Ашин (тот самый, который издавал в НИРФИ стенгазету) выдвинулся в депутаты райсовета, и Немцов стал его доверенным лицом. Они вместе ходили агитировать. Немцов выступал на собрании жителей района, а Ашин лично обошел всех своих избирателей и легко выиграл. И когда зимой началась кампания по выборам депутатов I съезда СССР, уже Ашин потащил Немцова на выборы.

С точки зрения Ашина и других товарищей, Немцов был идеальным кандидатом: молодой, известный, талантливый, адекватный, умный, успешный, без комплексов, что важно, кроме того, обаятельный и любимец женщин. Немцова пришлось уговаривать – он не хотел и не собирался идти в политику. Его по-прежнему увлекала наука. Но давало себя знать честолюбие, а кроме того, и Немцов, и его друзья понимали: шансов стать депутатом у него мало. «Было очевидно, что он не пройдет через окружное собрание, – вспоминает Ашин, – ну не выберут, и хорошо, решили мы: зато пошумим»^[35]. И трудовой коллектив НИРФИ выдвинул Немцова.

Окружное собрание, которого справедливо опасался Ашин, и было тем инструментом, с помощью которого партия планировала держать под контролем ход первых в советской истории альтернативных выборов. В больших городах, где уже вовсю кипела политическая жизнь, в эти собрания, утверждаемые избирательными комиссиями, пробивались и демократически настроенные активисты – для этого надо было собрать в своем районе подписи в свою поддержку, что не составляло большой проблемы, – и сами собрания проходили в бурных дискуссиях, иногда затягиваясь до утра следующего дня. Но перевес все равно был на стороне парткомов и обкомов, что очевидно уже не отражало сложившийся в обществе баланс сил.

Окружное собрание по округу № 158 города Горького проходило 17 февраля 1989 года в здании городской администрации. Кроме Немцова выдвигались еще два кандидата, оба представители городской элиты того времени – ректор Горьковского строительного института Валентин Найденко и ректор Горьковского университета Александр Хохлов. На их фоне 29-летний Немцов с кудрями и бородой резко выделялся даже внешне. Тем более отличалось его выступление. Несмотря на сильный жар – Немцов пришел на окружное собрание совсем больной, – он говорил ясно и выразительно. «Он выступал с абсолютно либеральной предвыборной программой, – вспоминает Виктор Лысов, тогда демократический активист, а в будущем помощник Немцова. – Он говорил о частной собственности, о многопартийности, о необходимости отменить 6-ю статью Конституции, и все это звучало резко и необычно»^[36].

Немцова зашикали: большинство присутствовавших представляли КПСС, и небольшая группа поддержки из НИРФИ и ИПФАНа не могла изменить соотношение сил. Окружное собрание завершилось около часу ночи без неожиданностей – Немцова кандидатом не утвердили. Но эта его небольшая предвыборная кампания не прошла бесследно: с конца зимы 1989 года на Немцова в Горьком уже смотрели как на одного из лидеров местной демократической оппозиции. Поэтому, когда меньше чем через год началась новая предвыборная кампания – на этот раз предстояли выборы депутатов съезда РСФСР, – сослуживцы Немцова снова пришли к нему.

Глава 2
Время больших надежд. 1990

Триумф Ельцина

К старту Первого съезда народных депутатов СССР, с которого Борис Ельцин начал свое стремительное продвижение вверх, против него уже было настроено все Политбюро – и реформаторы, и консерваторы. Консерваторы во главе с Лигачевым давно видели в нем предателя партийных принципов. На Горбачева же огромное впечатление произвела безоговорочная победа Ельцина на выборах в марте 1990 года: выдвинувшись в Москве в депутаты съезда, Ельцин получил почти 90 процентов голосов. Это был триумф. Именно в этот момент Горбачев осознал, каких масштабов достигла популярность Ельцина. Он уже не отщепенец и не сброшенный партией с корабля взбалмошный одиночка – он настоящий политический лидер, за ним поддержка миллионов людей. И именно с этого момента берет начало их противостояние – борьба, которой суждено будет сыграть огромную роль в истории не только Советского Союза, но и всего мира. Ельцин потом описывал их встречу в середине мая 1989 года, за неделю до начала работы съезда: Горбачев предложил ему подумать о работе в правительстве, он отказался. Сделки с Генеральным секретарем Ельцина уже не интересовали – он на полных парах шел вперед, и Горбачев это хорошо понял. Помощник Горбачева Георгий Шахназаров вспоминал о разговоре со своим шефом, который состоялся спустя несколько месяцев: «„А почему бы не удовлетворить амбиции [Ельцина]? Скажем, сделать вице-президентом?“ (Горбачев станет президентом СССР в мае 1990 года. – М. Ф.) – „Не годится он для этой роли, да и не пойдет. Ты его не знаешь. У него непомерное честолюбие. Ему нужна вся власть“»^[37].

Однако и для демократической интеллигенции, которая тогда владела умами в обеих столицах, Ельцин тоже пока не стал своим: коммунист, еще недавно кандидат в члены Политбюро, к тому же и непоследовательный – то резко критикует коммунистическую идеологию, то рассуждает о «ленинских принципах», то громит партийную номенклатуру, то кается перед ней и просит о «политической реабилитации». Конечно, он решительно не похож на «агрессивно-послушное большинство», по знаменитому определению, которое дал депутатам съезда один из лидеров демократического движения и один из ведущих ораторов того времени, ректор Историко-архивного института Юрий Афанасьев. Отличается и характером – импульсивный, резкий, способный идти наперекор официальной линии (что все наблюдали уже не раз), – и восприимчивостью к общественному мнению: объявил войну привилегиям партийной элиты, призывает решительнее проводить реформы. Но за что выступает Ельцин? Его взгляды в то время были весьма невнятны. Накануне съезда это отмечал и Сахаров: «Я отношусь к нему с уважением. Но это фигура, с моей точки зрения, совсем другого масштаба, чем Горбачев. Популярность Ельцина – это, в некотором смысле, „антипопулярность Горбачева“, результат того, что он рассматривался как оппозиция существующему режиму и его „жертва“. Именно этим объясняется, главным образом, феноменальный успех Ельцина (5,2 млн человек – 91,5 % голосов!) на выборах [в Москве]»^[38].

Похожее впечатление складывалось тогда и у молодого экономиста, а в будущем главы ельцинского правительства Егора Гайдара: «Были хорошо видны силы и политический потенциал, умение ухватить проблемы, которые действительно волнуют людей. И полная неясность в том, куда этот потенциал будет направлен. Особенно смутным было все, что связано с экономикой. Постепенно стало ясно – Ельцин готов использовать против дряхлевшего социалистического режима его собственное, правда, давно затупившееся от времени оружие: энергичный социальный популизм»^[39].

Год назад XIX партконференция стала предвестницей необратимых перемен в стране. Теперь они воплощались в жизнь: в Советском Союзе, в зале заседаний Первого съезда впервые появилась легальная политическая оппозиция – оппозиция тому самому «агрессивно-послушному большинству». Она получила название Межрегиональной депутатской группы (МДГ), а у ее истоков стояла группа московских депутатов во главе с экономистом Гавриилом Поповым, одним из ведущих демократических трибунов того времени. (Скоро она оформится в избирательный блок «Демократическая Россия», мощное движение – протопартию, если угодно, – и до осени 1991 года это будет главная политическая сила страны.) Вопрос о том, как быть с Ельциным, сразу же повис в воздухе. Сам Ельцин претендовал на лидерство, но у организаторов МДГ были сомнения, приглашать ли его вообще: Ельцин популярен, да, но не часть ли он той системы, с которой вступил в борьбу?^[40] В итоге, к своему неудовольствию, Ельцин стал лишь одним из пяти сопредседателей МДГ. Еще одним сопредседателем стал Сахаров^[41].

За несколько месяцев до съезда, в конце декабря 1988 года, в телепередачу «Прожектор перестройки» пришло письмо: «Жить так дальше нельзя, как мы сейчас живем… Столовая наша и буфет кормят нас как вздумается, иногда нельзя взять даже колбасы что ни на есть самой плохой. полотенец нет, мыла нет, парной нет». Письмо написали шахтеры с одной из шахт Кузбасса^[42]. Шахтеры жаловались и на падение заработков, но главными проблемами стали еда и мыло – ни того ни другого просто не было: в советской экономике наступил глубокий кризис. Закончилось относительное благополучие советской системы второй половины 70-х – первой половины 80-х годов.

В 1986 году цена на нефть резко упала. Советский Союз мгновенно превратился в должника. Но если в 1987–1988 годах страну хоть как-то спасали высокие урожаи, то в 1989-м случился неурожай, и экономика рухнула: западные банки стали отказывать в кредитах, правительству не хватало денег на импорт хлеба, не говоря уж обо всем остальном. Без либерализации цен шаги навстречу рынку, предпринятые правительством – введение хозяйственной самостоятельности предприятий, так называемый хозрасчет, – только усугубили ситуацию: предприятия стали массово повышать себе зарплаты, набравшее обороты печатание денег при чудовищном дефиците бюджета спровоцировало новый виток инфляции, товары окончательно исчезли с полок. В том же городе Горьком в 1989 году в свободной продаже не было не только мяса и масла, но и крупу и макароны уже можно было купить лишь по талонам. В июле 1989 года бастовал не только Кузбасс, но и все шахтерские районы страны – это была первая массовая забастовка в советской истории, до смерти напугавшая Политбюро и Совет министров. В обмен на западные кредиты Горбачев выводил советские войска из Европы.

«Нарастающие экономические трудности, рост дефицита на потребительском рынке… подрывают основы легитимности власти, обеспечивают массовую поддержку антикоммунистической агитации. Особенно это сказывается на ситуации в столицах и крупных городах», – писал Егор Гайдар^[43]. В этом историческом контексте и возник феномен Ельцина: с ним связывали свои надежды все недовольные положением дел в стране, от шахтеров и рабочих до учителей и ученых. И когда в конце года началась кампания по выборам депутатов съезда РСФСР, уже всем было ясно: Ельцин – лидер демократического движения. Он – тот таран, который способен сломить дискредитированную коммунистическую систему.