Глава 2

1

К счастью, через три недели Воронеж опять взяли белые и жуткая вакханалия прекратились.

С приходом белых вернулось бабье лето. Бархатный ветер сметал редкие тучи за горизонт. Тепло огромными валами катило с юга. Оттуда пришло и освобождение. Улицы Воронежа утопали в потоках публики. Весь город высыпал на мостовые встречать казаков корпуса Шкуро. Ликующие воронежцы бросали цветы, плакали. Считали, что большевикам приходит конец и они сюда больше никогда не вернутся. Ведь никто тогда и подумать не мог об обратном. В такое время мы с братом Сергеем не смогли усидеть дма, запрягли лошадь в коляску и поехали в Воронеж.

Большая Дворянская представляла собой великолепное зрелище. Дамы в нарядных платьях, мужчины в спрятанных при большевиках в сундуки мундирах запрудили мостовые. Мы оставили коляску у ограды Смоленского храма и за толпой поспешили к гостинице «Бристоль». С балкона гостиницы выступал молодой генерал в кубанской шапке, крестах и эполетах.

– Ну что, граждане воронежцы! – генерал держался руками за перила. – Я мобилизовывать вас не буду. Кто хочет, тот сам к нам придет. Раздавать обмундирование и оружие тоже не буду, чтобы не растащили. А сначала я вас накормлю!

Из толпы раздалось «Ура!»

Я всматривалась в военных, которые окружили генерала, на балконы слева, справа, выше, в стекла огромных окон гостиницы и искала лицо, похожее на лицо генерала, с такими же белокурыми, вьющимися волосами, но как бы более благородное, с более выразительными глазами и большим лбом. Я не сомневалась, что с добровольцами придет он. Если, конечно, к тому времени не сложил голову на полях сражений. Но в это не верила, и мои мысли оберегали его.

Когда генерала сменил мужчина в штатском, я посмотрела на брата.

– Я тоже ищу, – сказал Сергей.

Мы пробрались к высоченным дверям гостиницы, где накануне находился штаб обороны красных, а теперь стоял казак в башлыке.

– Скажите, вы ничего не знаете о полковнике Новикове? – спросила я.

– Здесь штаб Кубанского корпуса генерала Шкуро.

– Ну да, конечно… О Вячеславе Митрофановиче?

– А, Вячеслав Митрофанович?.. А, он собирался в газету… Чи «Курьер», чи «Телеграф» какой-то…

– Помнишь, Оленька, выходила такая газета «Воронежский телеграф». Ее большевики закрыли, – напомнил мне брат.

– А где эта газета?

– Рядом…

Мы поспешили к следующей двери. В узкой комнатенке за столиком с гнутыми ножками что-то писал мужчина в очках, а рядом стоял… Стоял… Мне сделалось плохо…

– Вячеслав Митрофанович, штабс-капитан Алмазов! – доложил брат.

– Ольга? – Новиков отрешенно посмотрел сквозь меня.

«Он что, не ожидал увидеть?» – Я не могла прийти в себя.

– Давайте выйдем…

– Вячеслав Митрофанович! Это я – Оля Алмазова! Вы что, не узнаете? – чуть не заплакала.

– Узнаю, узнаю! Как же не узнать? Как? – Его лицо вспыхнуло доброй улыбкой, и он произнес. – Простите…

– Что с вами?

– Моего брата Леонида убили. Вот, выкопали останки священников и среди них…

– Как?! – я зажала рот.

Вспомнила, что у Новикова брат был тоже полковником. Сразу забыла о себе, желая как-то утешить Вячеслава Митрофановича. Он попросил извинения и вернулся в редакцию готовить свежий номер газеты, а я осталась ждать, радуясь встрече и вместе с тем небывало волнуясь.

Он появился, но скрылся в штабе корпуса. А когда стало темнеть, наконец-то подошел ко мне:

– Я в вашем распоряжении!

Вокруг тысячами разноцветных ламп горели витрины магазинов, играла музыка, город гудел, словно проснувшись после долгой спячки. Я терялась, хотела предложить Вячеславу Митрофановичу повести меня в сквер к памятнику Петру Первому, в Бринкманский парк.

Новиков взял меня под локоть и повернул к дверям ресторана в гостинице «Бристоль».

«Зачем? Я никогда не была в ресторане!»

Мы поднялись под заполненные гомоном людей, увешанные люстрами своды.

– Ты знаешь, кто это? – Новиков показал на генерала, который пустился вприсядку по залу. – Шкуро!

Генерал, заламывая кубанскую шапку, заканчивал круг. Публика стонала от восторга.

Шкуро произвел на меня сильное впечатление: с открытым, мужественным, немного простецким лицом, проницательным взглядом, освободитель.

Когда он подошел к столу с офицерами, Новиков представил меня:

– Андрей Григорьевич, Ольга Алмазова. Добавлять что-то к фамилии считаю неуместным…

– Вам повезло, полковник! – улыбнулся Шкуро и поднял бокал: – За воронежских барышень!

Скопление офицеров, громкий разговор, бряцание саблями – все это оказалось мне в новинку. Я почувствовала себя неловко и взмолилась:

– Давайте уйдем…

Новиков согласился, и мы незаметно покинули зал.

Снова окунулись в буйство уличных огней самых причудливых комбинаций. Меня покачивало от прилива чувств. Вячеслав Митрофанович что-то рассказывал про оборону красных: белые взяли город почти без боя, караульный батальон Лебедева при первых выстрелах орудий разбежался, Лебедевым теперь занималась контрразведка.

– Вы его знаете? – спросила я.

– Когда-то вместе воевали с австрияками…

– Вот как бывает! А как вы относитесь к тому, что он теперь с большевиками?

– Предатель.

В глаза бросилось, как он переживал измену однополчанина. Новиков рассказал, что ему поручено сформировать в городе Смоленский полк и со следующего дня он к этому приступает, что добровольцы скоро возьмут Орел, а затем Тулу и Москву.

Я была на седьмом небе от счатья. Из головы повылетали все слова, которые собиралась произнести при встрече.

Только за полночь мы расстались в глубине привокзального квартала, где на порожках гостиницы меня ожидал брат.

2

Шкуро сдержал обещание: приказал открыть забитые продовольствием склады и раздать продукты горожанам. Поделился и привезенными в обозе мешками хлеба. Городская жизнь налаживалась. На базаре разгорелось небывалое оживление. Крестьяне опять повезли в город муку, масло, яйца. Воронежцы успокоились. В них поселилась уверенность, что отныне ни к кому не ворвутся красноармейцы, никого не ограбят и не уведут. Теперь повсюду ловили большевиков, которые не успели покинуть город.

Заработали губернская и городская управы. Улицам вернули прежние названия: проспект Революции переименовали в Большую Дворянскую; Плехановскую – в Большую Московскую. Стали возвращать хозяевам отобранные у них дома. Заводчикам – заводы. А на площади около бывшего здания губернского Чека расчистили площадку и повесили пятерых большевиков. Среди повешенных не было ни Лебедева, ни каторжника, который проводил обыск в Медвежьем. Когда я увидела две тонкие оглобли, соединенные перекладиной, на которых ветер раскачивал тела, и они вращались на пол-оборота влево, вправо, я не смогла смотреть и отвернулась.

– Это им за то, что натворили, – сухо сказал Новиков.

Вид перекладины и людей, качающихся на ней, ошеломил и глубоко запечатлелся в моей памяти. Время от времени я вспоминала вытянувшихся над землей большевиков.

Вышли в свет закрытые прежними властями газеты. В первом номере «Воронежского телеграфа» появилась заметка о красном терроре, убитых монахах и полковнике Леониде Новикове, на телах которых нашли следы пыток.

А над заметкой крупными буквами выделялось объявление:

«Восстанавливается доблестный 25-й Смоленский

пехотный генерала Раевского полк…

Запись производится в Воронеже

на Большой Дворянской в помещении

гостиницы “Бристоль”…

ежедневно с 10 утра до 2 часов дня и с 4 часов дня до 6 часов…

Полковник Новиков».

– Иду записываться! – выкрикнул Сергей, прочитав объявление. – Ты пойдешь со мной?

– А как же!

Мы прибежали к гостинице, около которой толпились люди молодые и чуть постарше. Это были вчерашние студенты, бывшие офицеры, солдаты. Видно было, что среди них много удивительных смельчаков, каждого их которых хотелось обнять и расцеловать. Такие они были окрыленные! Кто-то пришел один, кто-то со своими женами, кто-то с невестами.

За порядком следил вихрастый подпоручик:

– Господа! Все успеете! Готовьте сразу документы!

Я протиснулась к двери.

– Барышня! Вы в пехоту аль в кавалерию? – оглядел меня.

– Я к Вячеславу Митрофановичу…

– Он занят! – подпоручик посмотрел в комнату, где вокруг стола сгрудились военные.

– Уманец! Пропустить! – раздался знакомый голос.

В гуще людей я разглядела Новикова.

– Слушаю, ваш благородь! – произнес подпоручик по-старорежимному и помог мне войти.

– Оленька! Как вы кстати. Садитесь и будете за секретаря, – Новиков показал на кресло. – Видите, сколько желающих!

Я утонула в кресле и подалась к столу, на котором лежала кипа бумаг и стояла чернильница. Взяла ручку и макнула перо.

– Пишите, – сказал Новиков. – Мыльцев-Минашкин Мин Терентьевич, родился… Где ты, дружище, родился? Что-то запамятовал…

– Вячеслав Митрофанович, это вам не борзых на зайца пускать…

– Мы еще наохотимся! – похлопал по плечу Мыльцева-Минашкина.

– Село Поныри Фатяжского уезда Курской губернии, – доложил стройный молодой человек.

– Происхождение?

– Сын волостного писаря.

Я старательно выводила каждую букву.

– Веселаго Всеволод Иванович, – представился другой. – Ротмистр… Смоленец…

– Это мы знаем. – Новиков склонился надо мной. – Оленька, вы успеваете? Умница! А почерк, почерк! Вижу, вы не только умелица чертить военные карты…

– Королев Лазарь Иванович. – Новиков подозвал щуплого мужчину. – Родом из села Новоживотинное. Наш сосед, Оленька. Мы плечо к плечу прошли с ним Карпаты…

Стопа бумаг росла. Записывались безусые юноши и ветераны, уже понюхавшие пороху. Я заполнила лист на Косцова Владимира Николаевича, моего брата Алмазова Сергея Васильевича, своим видом не показавшего родственную связь со мной. Все наперебой рассказывали о том, что привело их в полк. Кто хотел отомстить за разгром усадьбы, кто за убитого большевиками отца, кто за поруганную честь невесты, кто шел воевать из чувства солидарности с белыми и желал остановить разгул черни. Я увидела, на каком взлете возникала Добровольческая армия. В нее хлынули все те, кто не мог принять навязанный большевиками образ жизни. И стоило только удивляться, как быстро красные восстановили против себя столько людей.

3

– Хочу показать вам город! – Я потянула Новикова за руку.

И мое платье поплыло по тенистым улицам.

Вячеслав Митрофанович мог сказать, что знает город не хуже любого воронежца, но покорился гимназистке. Я уже не чувствовала неловкости рядом с Новиковым. Один его вид, вид героя войны, делал всякую спутницу уместной. Никакие сплетни не могли прилипнуть ко мне. Любая, невзирая на возраст, считала бы за честь пройти с георгиевским кавалером. С нами здоровались, военные отдавали честь, а я, как вырвавшийся из теснины ручеек, не могла остановиться. Может, говорила что-то сумбурное, легковесное, но на душе было радостно и светло.

– Вот дом губернатора! В таком доме мог бы поселиться генерал Новиков! – показала на губернаторский особняк.

– Болтушка!

Конечно, он тоже мечтал о чем-то достойном, быть может, о таких же хоромах, в которых мог жить. О генеральском звании, которое украсило бы отважного мужчину.

– А этот человек прорубил окно в Европу! – показала на памятник Петру в окружении дубов, чьи ветви тянулись вверх, как и рука императора.

– Вы намекаете на то, что нам стоит прорубить окно в Москву?

Новиков был воодушевлен. Добровольцы шли по Московской дороге. Взяли Орел. Три перехода оставалось до Москвы. И упоминание об императоре-победителе раздалось созвучно нашему настроению.

Мальчишки клеили к тумбам газету «Дело» и кричали:

– Читайте! История полка, связанного с именем генерала Раевского!

– Полк сформирован Петром Первым в 1700 году!

– Полку 219 лет!

Я повернула Новикова к тумбе.

– «Поля Полтавы, Кенигсберга, Ларн, Кагула и Рымника, – прочитала, заглядываясь на спутника. – Любимый Суворовым! Совершил чудеса храбрости в Итальянском походе… Смоленск… Бородино…»

Меня переполняло от восторженных чувств.

Рядом остановилась дама в огромной шляпе и длинном платье с узкой талией.

– «Воронежцы гордились подвигами родного полка… В 1917 году, когда армия отступала от Тернополя, смоленцы отбили атаки немцев и переходили в контрнаступление…»

– Удальцы! – воскликнула дама.

– «Доблестный георгиевский кавалер, сражающийся в рядах Добровольческой армии, формирует 25-й пехотный генерала Раевского Смоленский полк».

– А скажите, кто этот доблестный георгиевский кавалер? – дама повернулась к Новикову.

Вячеслав Митрофанович поднял руку, чтобы прикрыть георгиевский бант на груди, но не успел, и только сказал:

– Мы не подведем…

С вокзала доносились гудки паровозов, бойко щебетали птицы, улицу нежно обливало вечерней прохладой, за спуском к реке стелилась медная степь, а мы стояли и молчали. Дама, восхищенно оглядев Новикова, отошла. Куда-то делись мальчишки. В эту минуту меня не сдвинула бы с места упряжка лошадей.

– Оля, я вам давно хотел сказать…

Мое сердце готово было разорваться. Я ничего не понимала и вместе с тем ловила каждое его слово. Он произнес что-то очень ласковое. Очень понятное. Меня бросило ему на грудь. Я зарыдала. Он гладил меня по голове и шептал:

– Моя…

Я плакала от счастья. Теперь я знала, кто я ему…

Через день я уехала в Медвежье готовиться к свадьбе. Новиков обещал приехать и просить у родителей моей руки.

Отец, услышав о моем замужестве, спросил:

– А не рано ли? Тебе бы еще гулять да гулять.

– О чем вы говорите, папа? Мне теперь гулять суждено только с одним человеком!

– Может, подождать? Хотя бы до тех пор, пока белые возьмут Москву.

– Почему вы хотите лишить меня удовольствия въехать в Москву женой Новикова?

– Ладно… А готова ли ты, доча, быть офицерской?..

Он не успел договорить, как из меня хлынул поток утвердительных слов, на что отец замолчал.

Меня стали готовить к свадьбе. Заказали подвенечное платье у портнихи в Землянске, собирали приданое, уточняли список гостей.

Я бредила теми торжественными минутами, когда священник в белых одеждах спросит: «Согласна ли ты, раба Божья Ольга, стать женой раба божьего Вячеслава?» Даст несколько секунд на размышление, а я воскликну так, что разверзнутся купола: «Да! Да!» Он протянет суженому кольцо, и тот наденет его на мой тонкий безымянный палец.

Младший брат Алексей предложил съездить в Богоявленовку и поговорить с местным батюшкой о венчании. Но я хотела, чтобы нас венчали не в приходской церкви, а в самом большом соборе Воронежа. Договориться об этом поручили Сергею, который остался в городе и помогал Новикову формировать полк.

О предстоящем венчании прознали крестьяне Медвежьего. Пришли к отцу и заявили, что в дом на праздник не просятся, но их любимицу Оленьку Алмазову просто так в жены не отдадут. А в означенный день будут гулять всей деревней. Тогда по обычаю гуляли неделю-другую, и я этому еще больше обрадовалась.

– А если сойдутся из окрестных сел? – спросил Алеша.

– Как здорово! Пусть гуляет вся Богоявленовка, Трещевка, Ерофеевка… Весь уезд!

Мне казалось, что все вокруг переполняет радостью от того, что Ольга Алмазова выходит за Вячеслава Новикова.

Хотя и беспокоило, как быть с тортом с тележное колесо, какой был на свадьбе Вячеслава и его первой жены Любови. Но ни папа, ни мама о торте не напоминали. Я доверила свадебные приготовления своим родным, а сама целыми днями подбирала кофточки и платья для будущей семейной жизни, прикидывала, какие наряды возьму с собой в Москву, куда поеду с Новиковым.

4

Разбег дня замедлялся. Последние лучи солнца рано задерживались в тени рощ. Уходящая лавина красок топила дубравы. В такие вечера я часто разговаривала с родителями.