Глава 3

Похоже, взрослые поступки Клюковкин совершать может. Однако рапорт в Афган опрометчив.

От войны не бегут, на неё и не просятся. А Сашка вызвался. С его подготовкой и таким командиром звена, как Димон, долго в горах Афганистана не полетаешь.

– Саня, чего молчишь? – спросил Енотаев.

Одно дело – приказ, а другое дело самовольно соглашаться на поездку «за речку».

– Будет приказ – поеду в Афганистан, – ответил я.

– Считай, что ты его уже получил. Через неделю убываем. Иди готовься.

Я вышел из кабинета со странным ощущением. Смотрю по сторонам на проходящих мимо меня военных в оливковой форме и тёмно-синих лётных комбинезонах.

– Сашка, опять ты накосячил. Совсем тебе по жизни не везёт, – обратился ко мне старший лейтенант с тонкими усами.

– Да ладно тебе. Он ещё не отошёл от жёсткой посадки, – сказал другой старлей, шедший с ним рядом.

Следом прошли две крупные женщины. Одетые в строгие пиджаки и длинные юбки. На плечах пёстрые платки. Но одно непонятно – почему меховые шапки на голове?

– Клюковкин, ты когда распишешься за ознакомление в служебной карточке? – возмутилась одна из женщин.

– Опять у Клюковкина прибавились «достижения»? – усмехнулась другая.

Ответа от меня они не дождались и прошли мимо.

Расстегнув куртку, я прошёлся по коридору штаба. На стендах символика Советского Союза с гимном страны, который я слышал в записях.

«Союз нерушимый республик свободных…» – гласила первая строчка.

А ведь я помню ещё время, когда у моей страны слов не было в гимне. Идя по коридору, я не заметил, как оказался перед часовым, охраняющем знамя полка.

Невысокого роста рядовой в кителе и брюках болотного цвета, стоял рядом со знаменем полка. После увиденных двух букв «СА» на его погонах, мне стало всё понятно окончательно – российской армии тут нет.

Двигаясь по коридору в обратном направлении, я остановился рядом с застеклённым стендом. Тут были вывешены листовки, посвящённые Афганистану. В верхней части одной из них надпись «За нашу Советскую Родину!», а потом и заголовок «Первые на переправе».

«Мужественно встали на защиту завоеваний Афганской революции лётчики вертолётного полка…» – начиналась листовка, возвещающая о первом полке «за речкой».

Рядом обращение командования и политотдела войск округа. Как всегда, множественные напутствия и пожелания перед отправкой «за речку».

Смотрю по сторонам. Вижу лица этих молодых офицеров и их опытных командиров. Всё же, у каждого поколения своя война.

За этими мыслями поймал в стекле информационного стенда своё отражение.

– С одной войны на другую. Удивительная судьба, – произнёс я, не сводя глаз с молодого лица Клюковкина.

Теперь это уже моё лицо. И если предыдущий Сашка падал им в грязь, то со мной такого не будет. Боевой опыт у меня есть, знаний выше крыши. Всё это должно послужить стране.

Не с первой попытки, но я смог найти класс эскадрильи. Помещение большое с тремя рядами столов. По одному на звено.

На стенах фотографии вертолётов и личного состава эскадрильи. Большой график уровня натренированности лётного состава, где можно следить за выполненными полётами каждого лётчика.

Сразу бросилось в глаза, что напротив Клюковкина, закрашенных кружочков о выполненных контрольных и тренировочных полётах почти нет. Рядом с фамилией и вовсе кто-то поставил знак вопроса.

В углу большой цветной телевизор, на котором без звука идёт какой-то концерт. Детский хор выступает со сцены, но никому из взрослых дядек в классе это не интересно.

Всё внимание на меня. Встречают кто хлопками, кто свистом, а кто и улюлюканьем.

Где я так в прошлой жизни провинился, что меня теперь заставляют заново весь путь пройти – от сперматозоида до человека? Пока что Клюковкин на первой стадии находится.

– Санёчек, как ты нас нашёл? – посмеялся за первым столом паренёк в погонах старшего лейтенанта, попивающий чай.

Он уже практически лысый, а небольшое пузико вываливается из-под рубашки.

– Ага, смешно! Пузо не надорви, – ответил я, снимая куртку и вешая на крючок. – Вообще, я запах дерьма учуял в коридоре. Вспомнил, что ты так пахнешь и нашёл класс.

Старлей чуть чай не вылил на себя. Нечего было ржать надо мной с порога.

– Ты представляешь, что… – начал возбухать старлей, но я перебил его.

– Не представляю. Форсунку прикрой.

С заднего ряда встал усатый парень кавказской внешности.

– Каков Сашка! Раньше слова не вытянешь, – восхитился он и несколько раз хлопнул по столу.

– Суровый джигит! – подхватил мысль своего земляка такой же усатый парень.

Эти два кавказца очень похожи друг на друга. В памяти всплывают их имена. Запомнить нетрудно – первым говорил Баграт, вторым – Магомед. А сокращённо Мага и Бага. Всё просто – два лётчика с моего звена. Один из них командир экипажа, второй – штурман звена.

Судя по вещам на столах нашего ряда, в нашем звене ещё два командира экипажа и больше в подчинении у Батырова никого.

Бортовые техники сидят не в этом классе, так что оценить их количество пока не получается.

Я сел на своё место и начал перебирать тетради на столе. Похоже, не только в голове у Клюковкина пусто. Общая подготовка не написана. Тетрадь подготовки к полётам ведётся скверно. Страшно заглядывать в лётную книжку.

– Заступники! В Афгане вы за него будете летать? – возмутился обиженный старлей.

– А у тебя не Чкалов фамилия? Всё умеешь и знаешь? – задал я встречный вопрос, подходя к шкафу с лётными книжками.

Бага зацокал, а Мага что-то сказал на родном языке.

– Вообще-то, да. Лёня Чкалов, – шепнул мне Баграт.

– Да ладно, Бага. Сашка сегодня ударился. Запамятовал, – толкнул его в плечо Мага.

В данном вопросе память мне не подсказала. Надо же, однофамилец легендарного лётчика.

Лёня сидел красный и смотрел на меня прожигающим взглядом.

– Посмотрим на тебя. Радуйся, что комэска за тебя вечно сопли подтирает. Думаю, что это последний раз, – отвернулся Чкалов и уткнулся в книгу.

– А тебе, смотрю, завидно. У самого капает, а подтереть некому, – ответил я и продолжил листать лётную книжку.

Чкалов замолчал и больше головы не поднимал. Через минуту все разговоры обо мне и предстоящей командировке утихли. Батыров, сидевший первоначально за своим столом в начале ряда встал, и подошёл ко мне, пока я просматривал книжку.

– Ты написал? – шепнул он.

– Нет ещё.

– Просто не хочу выглядеть лгуном.

– Не будешь. Сядь, и мы вместе всё напишем. Ущерб незначительный, – сказал я и вернулся за стол.

Батыров дал мне почитать объяснительную. Вроде всё толково описал Димон. Даже ссылки на документы сделал.

Открываю раздел допусков в лётной книжке. Мда… печально всё! Клюковкин допущен летать только днём. И судя по датам, его допустили с огромной натяжкой.

– С чего ты решил, что небольшой? – продолжал меня отвлекать Димон.

– Командир, что мы повредили? Стойки и лопасти? Заменим, отобьём конус, облетаем вертолёт, и всё! Проще простого.

Пока я писал, Димон продолжал строить гипотезы. Что нам грозит. Как нас будут мурыжить на комиссии. Как это скажется на его репутации.

В общем, за меня и Карима он не переживал. Оно и правильно – командиром экипажа ведь был Батыров. С него и весь основной спрос.

Я даже не сомневался в том, что буду прав насчёт повреждений. Через полчаса, когда я собирался идти командиру эскадрильи, пришёл заместитель Енотаева по инженерно-авиационной службе и подтвердил мои слова.

Батыров в очередной раз выдохнул и рванул вперёд меня. Первым он и вышел от комэска с радостным лицом.

– Сказал, что всё будет хорошо. Мой рапорт удовлетворят, – улыбнулся Димон и, чуть не вприпрыжку, побежал по коридору.

Как он стал командиром звена? Надеюсь, есть логичное объяснение.

Захожу в кабинет Енотаева и отдаю рапорт. Комэска остановил меня и начал читать.

– Клюковкин, вот почему у тебя всё через огромную букву «Ж»? Все пишут объяснительную, а ты рапорт! – возмутился Енотаев.

– Виновные пишут объяснительную, а я не виновен. Потому и написал рапорт.

Подполковник вскочил со своего места, задев коленями столешницу. Стакан с пишущими принадлежностями от удара упал. Стекло, накрывавшее важные бумаги и списки, съехало вперёд.

– Ты не там характер проявляешь. Чего ж в полёте вечно трясёшься? – крикнул Енотаев.

– Это в прошлом. Готов хоть сейчас слетать с вами проверку в зону, – ответил я, выпрямляясь в струнку.

– Уверенность почувствовал, значит. Так головой ударился, что мозги на место встали?

– Так точно, Ефим Петрович.

Енотаев поправил стекло и стал собирать разбросанные ручки и карандаши. Я поднял пару принадлежностей с пола и протянул командиру эскадрильи.

– Начальник политотдела Доманин едет. Он будет проводить политзанятие, лекцию и беседовать с каждым, кто поедет в Афганистан. Когда он уедет, больше списки меняться не будут. Не попадёшь в команду – начальник штаба доведёт дело до твоего списания.

– Товарищ подполковник, я готов выполнить полёт и показать…

– Всё, сынок. Сегодня был твой крайний вылет. Естественно, что на тебе вины нет. Батырова, само собой, тоже выведут из-под удара. Ну, а Сагитыч тем более не виноват. Иди домой и отдыхай. Шишку лечи, но без «обезболивающих»! – пригрозил мне Енотаев.

Теперь предстояло найти ещё дом, где я живу.

Память Клюковкина подсказала, что живёт он недалеко от КПП. Ступив за ворота части, я медленно пошёл в сторону домов.

Странное ощущение. В прошлой жизни на месте этого городка одни развалины. Я это помню, поскольку во время учений мы использовали территорию этого аэродрома. Он был заброшен, но ещё сохранил очертания.

Теперь я вижу детские площадки со скрипящими качелями. Даже в такой мороз дети бегают по улице. Они используют огромную лужу рядом с водонапорной башней для катания на салазках.

Добрался до пятиэтажных панельных домов с морозными узорами на окнах. Перед домами гуляют несколько девушек с колясками. Детки укутаны в солдатские одеяла и мирно спят, пригретые ярким солнцем.

Кого-то мамочки тащат на санках, а кого-то и за ухо.

– Я тебе сказала, сразу домой после школы. Весь в снегу. На горке он был! – возмущалась женщина, подгоняя паренька в шубе и валенках.

В руках мальчик тащил кожаный ранец с картинкой олимпийского мишки.

Навстречу прошли два «колдырика». Лица небритые, но одеты в чистое лётное зимнее обмундирование. Шапка на затылке, а куртки расстёгнуты.

– О, боец, пойдём с нами, – приобнял меня один из них.

– Не-а, – покрутил отрицательно головой.

– Так, давай-ка соблюдать… эту… нашу.

– Субординацию, Палыч, – подсказал его собутыльник.

– За это и выпьем.

Тут же мужики достали из кармана по стаканчику. Один из них взял металлическую фляжку и налил немного. Так вот и согреваются мужички.

Что сказать – всё как и в моём будущем. Смотришь по сторонам, а каких-то сверхразвлечений не видно.

Здание перед памятником Ленину, оказалось Домом Офицеров. Судя по афишам, вся жизнь крутится здесь.

В субботу устраиваются танцы. Обещают, что в программе будут ритмы зарубежной эстрады.

В воскресенье кино показывают. Посмотрел репертуар, но список не самый богатый на премьеры. «Баламут», «Блеф» с Челентано и что-то индийское. И на том спасибо, что хоть не забывают дальние гарнизоны и привозят сюда фильмы.

Лицо окончательно обмёрзло, а на ресницах и бровях почувствовал появление инея. Надо идти домой и греться.

Посмотрел по сторонам. А идти то куда? Вроде на выходе из части память Клюковкина давала мне понять, где его холостяцкое гнёздышко. Я это понял, поскольку у такого балбеса явно ещё нет жены и детей.

– Ты чего тут? – окликнул меня знакомый голос.

Я повернулся и увидел перед собой Димона. Переодеться он ещё не успел. Зато в магазин сходил. Правда в руках у него какая-то странная сумка. Точнее, матерчатая торба с цветочками.

В Союзе, насколько мне известно, считалось писком моды ходить с пакетом «Мальборо». Вряд ли в Соколовке такое предвидится в ближайшие пару лет.

– Достопримечательности изучаю. Димон, будь другом…

– Я тебе командир звена! – вновь включил начальника Батыров, брызжа слюной.

– Хорошо. По-братски, Димон, голова кружится. Сильно башкой треснулся. Пройдись со мной до дома, а то чтоб я в обморок не упал.

– Да ну тебя! Чай не девка, чтобы тебя провожать, – возмутился Батыров.

Он продолжал меня напрягать и говорить, как я оборзел. Надо призвать его «командирскую совесть» к ответу.

– Слушай, если мне будет плохо, то отправят в местный госпиталь.

– Прекрасно! За 60 километров отсюда, – подмигнул Батыров.

Блин, он ещё и шутить может!

– Неважно – 60 или 200 километров. Я же в рапорте напишу, что встретил командира звена, обратился к нему за помощью, но он торопился со своей сумочкой домой…

– Прекрати! Ладно, пошли. А то и, правда, тут упадёшь.

Продолжая скрипеть по снегу, мы вышли на одну из трёх основных улиц Соколовки. Батыров продолжал ворчливо поносить меня и вежливо здороваться с проходящими женщинами и военными. Я от него не отставал, хотя никого из людей не знал.

В городке обнаружил и Военторг, на крыльце которого «охлаждалась» приятного вида пышечка, закутавшись в меховую куртку с эмблемой Военно-воздушных сил на левом рукаве.

Думал, такие позже появятся.

– Сашка, сказали, что ты насмерть убился. Живой! Дай я тебя расцелую, – весело крикнула мне с крыльца женщина.

Невероятно! Сама простота!

– Не торопитесь, Галина Петровна, – на автомате выдал я.

– Со мной тоже всё хорошо Галина Петровна, – сказал Димон.

– А ты Батыров, когда долг принесёшь? – стала возмущаться работница Военторга.

– Петровна, сейчас пока не могу, – разволновался Димон.

– Вот ты засранец! А ещё повысили его. С магазина вон тащит сколько…

Так и поносили Батырова. Обещали небесные кары и праведный гнев начальника тыла полка. Шагу мы прибавили.

– Вот как так?! Я десятку торчу, а ты просто так через неё апельсины получаешь. Чем я хуже?

И правда! Есть, видимо, в Клюковкине природное обаяние, которым он пользовался.

– Просто я красивый, мужественный, умный. Я люблю женщин, а они любят меня, – спокойно отвечаю, когда мы подходим к одному из подъездов трёхэтажного дома.

Тут память снова сработала. У Клюковкина квартира на втором этаже. Я пошарил в карманах и нашёл ключи.

– Чего стоишь? Пойдём, – сказал Батыров, направляясь в подъезд.

– Да тут я уже сам. Спасибо, Димон.

– Издеваешься?! Я вообще-то напротив тебя живу.

Ну точно, засранец! Живёт в одном доме и, даже, подъезде и проводить не хотел.

– Чего тогда ломался?

– Ещё я с тобой не ходил домой вместе, – фыркнул Батыров и пошёл, задрав к верху нос.

Во фазан! Мне казалось, в Союзе как-то более тщательно подходили к назначению командиров. Как Батыров смог пролезть, мне непонятно.

Поднялся по лестнице. Не сразу получилось открыть входную дверь. Как обычно, нужен определённый подход к открытию. Чуть потянуть дверь на себя, приподнять, провернуть один раз, и только потом всё откроется.

В квартире совсем всё печально. Мало того что холодно, так ещё и не убрано. Пыль на старинном комоде. Из дивана-книжки торчит пружина, порвавшая простыню. Стол на кухне стоит с поломанной ножкой, а плита совсем загажена. Что он выливал на неё непонятно.

Я подошёл к шкафу. Одежда сложена аккуратно, а на верхней полке голубая папка с надписью «Папка для бумаг». В ней были все документы Клюковкина.

Зелёная книжка – «Свидетельство о рождении». С некоторым волнением открыв её, обнаружил, что в графе отец стоит прочерк. В углу штамп о повторной выдаче. Мать записана, но тут же я нашёл и её «Справка о смерти». Умерла она через год после его рождения.

– И этот сирота, – сказал я.

Мне не привыкать. Мой детдом был для меня семьёй. Видимо, и у Клюковкина так же.

Диплом об окончании училища, аттестат и несколько фотографий из школы и лётной практики с однокашниками.

В шкафу я обнаружил очень даже неплохую одежду. Куртка «Аляска», джинсы, в двух коробках с красно-синей этикеткой стоят кроссовки и ботинки «Цебо». Чехословацкое изделие, как указано на коробке, дефицит в эти годы. Где только успел их Клюковкин достать.

Я снял с себя верхнюю одежду и остался в нательном белье. Стало очень даже зябко. Обнаруженный в комнате термометр показывал 19°.

Подошёл к накренённому зеркалу в прихожей. Смотрю и диву даюсь. Здоровый и взрослый парень, а довёл себя до такого ракового положения.

– И с такими успехами, ты, Клюковкин, в Афган попросился? Сдохнуть хотел? Романтика? – выговорился я, продолжая смотреть в серо-зелёные глаза моего нового тела.

Лётную книжку я видел. Отзывы о его работе слышал. Если уж нет другого выбора, то придётся пройти ещё одну войну. Без неба, чувства управления винтокрылой машиной, ощущения висения в самых неудобных положениях и осознания того, что ты можешь спасать людей, я себя не представляю.

– Значит, Афганистан. Горный, дикий край, который никому и никогда не покорился, – произнёс я, вновь глядя в глаза своему отражению. – Да будет так.

В дверь в этот момент постучали. Гостей я пока не готов принять. Но уж слишком настойчиво стучат.

– Сашенька, это Тося. Нам надо поговорить насчёт покупки платья и церемонии, – услышал я женский голос.

Уж не свадебная ли церемония?!