По семейным преданиям, Ульрика Поссе была порази тельно красива. А. П. Арапова в своих воспоминаниях рассказывает, что у Екатерины Ивановны был ее портрет. Однажды, когда в Зимнем дворце случился пожар, вбежавший в комнату фрейлины Загряжской офицер счел самой ценной вещью оправленную в скромную черепаховую рамку миниатюру с изображением необыкновенной красавицы. В дворцовой конторе выразили удивление, почему именно этот «маленький ничтожный предмет» спас офицер. «Да вглядитесь хорошенько, – сказал он, – и вы поймете тогда, что я не мог оставить изображение такой редкой красавицы в добычу огню!» Впоследствии эта миниатюра перешла к Наталье Ивановне (где она сейчас – не известно). Помнившие Ульрику говорили Наталье Ивановне, что хотя она и очень хороша собою, но сравниться с матерью не может. Не от бабки ли своей унаследовала эту изумительную красоту Наталья Николаевна?

А. П. Арапова так описывает появление Ульрики Поссе в России. Семья Ивана Александровича Загряжского – жена, сын и две дочери – по-видимому, жила в Яропольце. И вот туда-то, к первой жене, и привез из Дерпта Загряжский красавицу Ульрику и «представил обманутую жену законной супруге». Последовала душераздирающая сцена. Загряжский тут же приказал перепрячь лошадей и ускакал в Москву!

Александра Степановна, которая была много старше, оказалась женщиной великодушной (Загряжский, очевидно, знал, что делал), она поняла всю глубину трагедии Ульрики и приняла ее и родившуюся вскоре дочь Наталью в свою семью. Полагаем, что в основном все это соответствует действительности, так как А. П. Арапова, несомненно, неоднократно слышала от матери и Гончаровых историю своей прабабки.

Забегая вперед, скажем здесь, что, несмотря на всю экстравагантность своего поведения, Иван Александрович все же счел неудобным жить с двумя женами и поселился в Москве. В книге С. П. Жихарева «Записки современника» есть такие строки: «Услышав поутру о приезде Ивана Александровича Загряжского… я тотчас же отправился к нему и, к великой радости моей, застал его дома. Все семейство его, два сына и три дочери, находятся в Петербурге, а он живет на холостую ногу и, кажется, не упускает случая повеселиться. Он по-прежнему окружен пышностью и не изменяет своим привычкам, приобретенным в штабе князя Потемкина, которого был он из первых любимцев и ежедневных собеседников». В дальнейшем Жихарев не раз упоминает о своих визитах к Загряжскому. Умер Иван Александрович в 1807 году. Каковы были его взаимоотношения с семьей – не известно.

По-видимому, Ульрика осталась в Яропольце. Тяжелое положение в чужой стране сделало свое дело, и в возрасте всего 30 лет она умерла, «зачахла, как цветок», говорит А. П. Арапова, оставив маленькую дочь Александре Степановне. Эта прекрасная женщина сумела внушить несчастной девочке глубокую любовь к себе. Впоследствии Наталья Ивановна писала однажды Афанасию Николаевичу, чтобы он прислал ей образ Тихвинской Божьей Матери старинного письма в золотом окладе, «которым матушка Александра Степановна меня при смерти своей благословила».

Ульрика Поссе-Загряжская умерла в 1791 году, следовательно, Наталье Ивановне, которая родилась в 1785 году, было тогда уже 6 лет; она могла помнить мать. Не известно, жила ли все это время Ульрика в Яропольце, но если да, то, надо полагать, она похоронена в Иосифо-Волоколамском монастыре. Все это проливает свет на необыкновенную привязанность Натальи Ивановны к Яропольцу: там прошло ее детство, там потеряла она мать.

После смерти «чужестранки» Александра Степановна, по словам Араповой, при помощи своей влиятельной родни «приложила все старания, чтобы узаконить рождение Натальи, оградив все ее наследственные права».

Когда дочери подросли, Александра Степановна переехала в Петербург, под покровительство «всемогущей» Н. К. Загряжской.

Наталья Кирилловна Загряжская, урожденная графиня Разумовская (1744-1837), была замужем за Николаем Александровичем Загряжским, родным братом Ивана Александровича, т. е. приходилась теткой по мужу сестрам Софье, Екатерине и Наталье. Она занимала высокое положение при дворе. «Кавалерственная дама ордена св. Екатерины, еще со времен Павла I она пользовалась большим весом и значением в придворных и светских кругах Петербурга благодаря своему уму, сильному характеру и живости своего нрава, отзывчивого на все явления жизни».

Наталья Ивановна, как и ее сестры, была принята во фрейлины к императрице Елизавете Алексеевне, жене Александра I. С ранней юности она блистала необыкновенной красотой при петербургском дворе. Там в нее влюбился кавалергард А. Я. Охотников, фаворит императрицы. От Охотникова у императрицы была дочь (родилась в 1806 г., умерла в 1808 г.). В октябре 1806 года человек, подосланный якобы великим князем Константином Павловичем, смертельно ранил Охотникова при выходе из театра, и в январе 1807 года он умер.

Возможно, чтобы замять всю эту историю, Наталью Ивановну спешно выдали замуж за Николая Афанасьевича Гончарова. Сын владельца знаменитых Полотняных Заводов в Калужской губернии, прекрасно образованный, красавец собою, Николай Афанасьевич был хорошей партией, хотя уже и в те времена дела Гончаровых были подорваны безрассудной расточительностью отца – Афанасия Николаевича.

Венчание фрейлин обычно совершалось во дворцовой церкви. Известно, что во дворцах тогда велся так называемый камер-фурьерский журнал, где дежурный придворный делал записи о повседневной жизни царствующих особ. И вот недавно в Ленинграде в архиве была найдена запись в камер-фурьерском журнале дворца императрицы Марии Федоровны, матери Александра I, датированная 27 января 1807 года. В ней подробно описывается бракосочетание Натальи Ивановны и Николая Афанасьевича^[6].

На венчании присутствовала вся царская фамилия: император Александр I, императрица Елизавета Алексеевна, вдовствующая императрица Мария Федоровна (жена Павла I), великие князья Николай и Михаил, великие княжны Екатерина и Анна.

А состав посаженых отцов и матерей! Посаженый отец Николая Афанасьевича тайный советник граф Петр Кириллович Разумовский, брат Натальи Кирилловны Загряжской; посаженая мать – княгиня Наталья Петровна Голицына, урожденная графиня Чернышева. Посаженый отец Натальи Ивановны – обер-шенк Николай Александрович Загряжский, муж Натальи Кирилловны; посаженая мать – княгиня Варвара Александровна Шаховская.

Перед венчанием Наталья Ивановна была «препровождена во внутренние покои к государыне императрице Марии Федоровне, где от ея величества и убираема была бриллиантовыми к венцу наколками».

Столь пышная свадьба вызывает удивление. Вообще здесь много неясного. Было ли все это организовано Н. К. Загряжской или царская фамилия имела свои причины (эпизод с Охотниковым) показать, что Наталья Ивановна по-прежнему пользуется ее благоволением, – сказать трудно. Но несколько удивляет конец этой записи: «А новобрачные между тем от подъезда что под фонариком отъехали к себе домой». Спрашивается, зачем об этом писать в камер-фурьерском журнале? Очевидно, это имело свое значение. Уехали не с главного подъезда, а с бокового…

В 1808 году, получив чин коллежского асессора, Николай Афанасьевич перевелся в Москву и поступил на должность секретаря к московскому губернатору. Вероятно, переезд молодых был вызван необходимостью быть поближе к Полотняному Заводу, где «хозяйничал» Афанасий Николаевич.

К тому времени давно начавшийся разлад между родителями Николая Афанасьевича достиг решающей фазы: они разъехались. Хотя дела Афанасия Николаевича уже сильно пришли в упадок, он не оставлял своих привычек и продолжал вести расточительную жизнь. Надежда Платоновна долго сдерживала сумасбродства своего супруга, но в конце концов не выдержала: в 1808 году уехала с Полотняного Завода и поселилась в собственном доме в Москве. Впоследствии Афанасий Николаевич выделил ей отдельный капитал в 200 тысяч рублей и таким образом навсегда отделался от мешавшей ему жены.

Вскоре Афанасий Николаевич уехал надолго «жуировать» за границу, оставив сыну доверенность на управление всеми предприятиями. Николай Афанасьевич, видимо обладавший энергией и деловитостью своего прадеда, сумел за время отсутствия отца значительно поправить дела, высылая Афанасию Николаевичу большие суммы и тем удерживая его за границей. В 1811 году он был награжден орденом Владимира IV степени «за приведение к должному устройству и усовершенствованию состоящие в Калужской губернии фабрики полотняной и писчей бумаги».

Но тут грянула война 1812 года. Французы близко подошли к гончаровским владениям. В Полотняном Заводе некоторое время стоял со своим штабом сам фельдмаршал Кутузов. Комнаты, в которых он жил, потом назывались «кутузовскими». Неприятель до Полотняного Завода не дошел, а при отступлении под Малоярославцем наполеоновские войска были наголову разбиты.

Афанасий Николаевич в самом начале войны сумел пробраться через границу и вернулся в Завод. И не один. Он привез с собой любовницу – madam Babette, тем самым чрезвычайно осложнив семейные отношения.

Семья Гончаровых пробыла в Кариане до августа 1813 года, но Николай Афанасьевич за это время неоднократно бывал в Полотняном Заводе, учитывая необходимость возобновить работы на фабриках. Видимо, в 1813 и 1814 годах отец и сын ведали делами совместно, во всяком случае имеются документы за эти годы, подписанные ими обоими. Николай Афанасьевич ездит по поручениям отца в Калугу, Москву и Петербург.

Николай Афанасьевич Гончаров (1787-1861) – отец Натальи Николаевны Гончаровой

К детям нанимаются иностранные гувернеры и гувернантки, учителя музыки. В одном из писем Николай Афанасьевич передает им приветы, сообщает Наталье Ивановне, что послал в Завод настройщика. «Друг мой Ташок» называет он жену…

Но атмосфера в доме складывается нетерпимая. Старик требует оказывать все знаки внимания мадам Бабетт (которую домашние звали «парижской прачкой») как хозяйке дома. Несомненно, Николай Афанасьевич пытался удержать отца от бесхозяйственности и расточительства, но безуспешно. В начале 1815 года Афанасий Николаевич совсем отстраняет сына от управления делами, стремясь бесконтрольно распоряжаться доходами.

Молодые Гончаровы переезжают в Москву, оставив в Полотняном Заводе маленькую Ташу, любимицу Афанасия Николаевича. Дед в ней души не чаял и, по словам Араповой, страшно баловал. По-видимому, девочка прожила там года два-три, окруженная всяческими заботами. Надо полагать, именно здесь была к ней приставлена, помимо других, и гувернантка – англичанка мисс Томсон, которую она очень полюбила. Впоследствии, в 1849 году, Наталья Николаевна написала ей за границу письмо и сама удивлялась, что не забыла язык, следовательно, так хорошо его знала с детства.

В этот период, очевидно, писался и приводимый нами портрет маленькой Таши неизвестного художника-любителя, на котором изображена девочка лет пяти, с коротко остриженными волосами, с недетски серьезным лицом.

В Москве Гончаровы жили в собственном доме на Никитской улице^[7]. Сохранился рисунок дома, сделанный А. П. Васнецовым в 1880-х гг. Большая усадьба с барским домом и флигелями (все постройки деревянные) занимала чуть ли не целый квартал между Большой и Малой Никитскими, вдоль Скарятинского переулка. Вероятно, при усадьбе был и небольшой сад. В доме на Никитской много раз бывал Пушкин, а в одном из писем к жене он пишет, что живет на антресолях гончаровского дома.

К концу 1814 года обычно относят начало болезни Николая Афанасьевича, сведения о которой очень противоречивы. Семья приписывала причину ее падению с лошади, говорили о наследственности со стороны матери. Впоследствии его считали «повредившимся в уме». В известной степени закреплению подобной версии способствовали и «воспоминания» Араповой: она рисует его состояние в весьма мрачных красках.

Но в наше время, еще в 1936 году, сомнение в его психическом заболевании высказала Т. Волкова, которая писала, что «факты, сообщаемые А. П. Араповой, мало достоверны, ничем не доказаны. У нас нет никаких оснований думать, что дело происходило именно так, как она описывает. По-видимому, обычно он был тих и спокоен, даже мог заниматься делами, и припадки болезни находили на него временами».

Был ли Николай Афанасьевич действительно психически ненормальным, как это упорно приписывала ему семья? В свете недавно обнаруженных нами писем Натальи Ивановны создается совсем иное впечатление о его болезни. Он попросту пил. Несомненно, толчком к тому послужил разрыв с отцом. После напряженной активной деятельности по управлению многочисленными гончаровскими предприятиями, принесшей такие хорошие результаты, он вдруг оказался не у дел и сознавал, что гибнет все сделанное им, а семье предстоит полное разорение. И был прав: Афанасий Николаевич оставил своим потомкам «в наследство» полтора миллиона долга!

В связи с новыми данными о болезни Николая Афанасьевича невольно напрашивается пересмотр вопроса и о «наследственности» со стороны матери, Надежды Платоновны. Не была ли и она признана ненормальной своим супругом Афанасием Николаевичем, стремившимся избавиться от нее? Высказать такое предположение вполне правомерно. А Николай Афанасьевич, по-видимому, очень тепло относился к матери, нередко посещал ее в Москве.

Удалив сына, Афанасий Николаевич, однако, в первые годы прилично обеспечивал его семью. Он сдал в аренду некоему Усачеву одну из полотняных фабрик, с обязательством выплачивать ежегодно семье Николая Афанасьевича на содержание и воспитание детей 40 тысяч рублей. Обстановка в доме на Никитской была тяжелой. Николай Афанасьевич иногда пил запоем и в это время действительно находился в буйном состоянии. Дети боялись отца, и поэтому его поселили с обслуживающим его слугой в отдельном флигеле гончаровского дома.

Наталья Ивановна неоднократно жалуется свекру, что муж пьет. «Все его расстройство происходит лишь от большого употребления вина, – пишет она 7 января 1819 года, – как он сам мне в оном признался, что выпивал до семи стаканов простого вина». Однако, очевидно, бывали длительные периоды просветления, когда жизнь шла в более или менее нормальном русле. Так, в августе 1817 года супруги по совету врача ездили на «Нащокинские воды»^[8], о чем пишет отцу сам Николай Афанасьевич, упоминая, что с собой они возьмут «одну Ташеньку». Но воды ему не понравились, и они вскоре вернулись домой.

«Николай Афанасьевич кажется стал лучше, – пишет Наталья Ивановна свекру 27 февраля 1818 года, – заходит в детскую, на Ташины проказы иногда улыбается».

По-прежнему Николай Афанасьевич любил музыку и до конца своих дней играл на скрипке. В одном из писем он жалуется, что ему не дают денег на струны для инструмента. Денег ему действительно на руки не давали, опасаясь, что он пошлет слугу за вином.

В 1815 году в семье родился сын Сергей, а в 1818-м дочь Софья; последняя прожила недолго и в том же году умерла.

Афанасий Николаевич, очевидно, временами все же чувствовал угрызения совести и как-то старался загладить свое отношение к сыну. Так, в мае 1817 года он послал ему в подарок перстень. Николай Афанасьевич писал в связи с этим:

«Милостивый Государь Батюшка Афанасий Николаевич, приношу вам мою благодарность за присланный мне через Наталью Ивановну перстень с портретом прадедушки Афанасия Абрамовича. – Я принял его с должной признательностью. – Чувствуя по недостоинству моему, что не заслуживаю я от вас такого внимания и памяти вашей обо мне, позвольте мне подарить его Митиньке, которой надеюсь с возрастом своим будет достойнее иметь такой памятник и лутче меня заслужит звание достойного потомка фамилии Гончаровых. – Ожидая вашего на то позволения или позволения отдать его под сохранение Наталье Ивановне, пребыть честь имею

Покорной ваш сын, уничтоженная тварь

Николай Г…ров».

Грустные, печальные слова. Видимо, Николай Афанасьевич смирился со своей участью, но в письме звучит и горький упрек отцу, доведшему его до этого состояния. Уничтоженная тварь… Сколько трагизма в этих словах, сколько сознания своего бессилия что-либо изменить…

Письма Николая Афанасьевича к отцу (как впоследствии и к старшему сыну Дмитрию) вполне нормальны. Они свидетельствуют о том, как тяжело он переживал свое положение. Создается впечатление, что семья – сначала Афанасий Николаевич, а потом, возможно, и Дмитрий Николаевич– сознательно стремились признать его сумасшедшим, чтобы не было с его стороны никаких поползновений вернуться к делам майората. К нему приглашались врачи и разные должностные лица, но никаких отклонений в его психике они не находили.

Но вернемся к 1832 году. Не по возрасту разгульная жизнь Афанасия Николаевича привела его к печальному концу – 8 сентября он скоропостижно умер.

Можно себе представить волнения всех членов семьи Гончаровых. Братья повезли тело старика в Москву, где, вероятно, ненадолго остановились. В каком состоянии был в это время Николай Афанасьевич, простился ли он с отцом в Москве или поехал в Полотняный Завод – мы не знаем. Что касается Натальи Ивановны, то она, несомненно, принимала участие в похоронах, осталась в Заводе и после даже, судя по письмам, «управляла делами» в течение некоторого времени, пока Дмитрий Николаевич оформлял опекунство над больным отцом. Полагаем, что она хотела лично убедиться, в каком положении дела майората.

Оформление документов заняло много времени. Потребовалась доверенность от всех членов семьи, в том числе и от Натальи Николаевны.

Забегая вперед, скажем, что Пушкин также выехал в Москву вслед за Гончаровыми – о том свидетельствуют его письма. В одном из них он просил жену срочно выслать доверенность, которая доставила много хлопот Наталье Николаевне и тетушке Загряжской. («К тебе пришлют для подписания доверенность. Катерина Ивановна научит тебя, как со всем этим поступить»^[9].)

Сохранилось найденное нами письмо Натальи Николаевны к брату Дмитрию от 31 октября того же года, в котором она сообщает об этой доверенности и о результатах хлопот родственников в Петербурге.

Но в столице не оказалось никаких документов, свидетельствующих о болезни Николая Афанасьевича Гончарова.