Глава 12

На ступеньках ДК у Лены зазвонил телефон – должник из кафе хотел ей что-то сказать.

– Оля, привет! Звоню, как и обещал. Где, что, надо договориться, я готов.

– Я Лена вообще-то.

– Тем более. Юля Михална так и сказала – о чём Лена ни попросит, ты уж Ванюша помоги.

– Спасибо, я сама как-то.

– Да что ты там сама! Ты ж людей наших не знаешь. Что им надо, как с ними разговаривать вообще. Весь город уже знает про завод, но как-то в очередь пока не строится к вам. Один Ванёк за дело болеет.

– Ладно, приезжай в офис, болельщик.

– То-то же. А то всё сами да сами. Прям каждый суслик – агроном.

– Я сейчас передумаю.

– Да пошутил я. Подскачу через час, вы там в первом питомнике сидите?

– Чего?

– Да в школе первой.

– На втором этаже, да, кабинет географии.

– Ну, чайник кипяти.

Возле школы Лена невольно притормозила, как будто увидела снег в пустыне. У входа, рядом с заляпанной нивой, сплошняком покрытой надписями “помой меня, сука”, “нет, ты наказана”, “грязь лечебная, недорого”, стоял блестящий мотоцикл Ducati с питерскими номерами. Она даже разглядела своё отражение на синем полированном баке. В школьном фойе солнечный свет из окон выстелил на полу зебру. Лена проскакала по ней до лестницы, минуя поворот на “Мужской рай”. Кабинет географии пустовал – Марина и Ирина ушли домой обедать. Лене показалось, что внутри пахнет пыльным валенком. Точно нужно выбросить всю старую мебель и модели вулканов из папье-маше, которые рыхлыми коричневыми кучами красовались на отдельной полке. Лена открыла окно и дверь, чтобы устроить сквозняк, бросила на стул пальто и шарф. В это время из соседнего кабинета кто-то вышел, выпустив за собой в коридор агрессивный гитарный дисторшн и выкрики солиста Black Sabbath. Она выглянула и увидела, как в сторону лестницы удаляется невысокий парень в кожаной мотоциклетной куртке, которая чуть не лопалась на плечах, с короткими светлыми волосами и кривыми ногами жокея. Музыка разрывала его наушники.

Ванёк приехал посвежевшим. Кожа вокруг глаз разгладилась и больше не напоминала слоновью шкуру. Лена рассказала, что уже договорилась с директором ДК о времени для собрания.

– И чо, Гарьевна вот так сразу согласилась?

– Ну, не сразу, конечно. Сначала поругала твою Юлю Михалну, пожаловалась, что в ДК людей не хватает, потом только согласилась.

– Конечно, не хватает, если у них танцы моя одноклассница ведёт, Светка. Она в Южном сначала три года в стриптизе отработала, потом её в проститутки взяли. Но что-то она там не поделила со шмаровозом, пришлось свалить оттуда. Теперь вон – чунга-чангу с детишками учит.

– А Светлана Гарьевна знает?

– Конечно. Она сама ей и предложила. Гарьевна вообще крутая тётка, говорят, её японец вырастил, с бабкой её жил. А потом он там то ли сам умер, то ли убили его. Не знаю. Но это ещё когда было, меня у мамки и в проекте не было. Говорят, Гарьевна до сих пор себя винит.

– А дети у неё есть?

– Откуда? Её мужики все боятся. И потом: нахрена им баба, у которой и так сто детей?

– Ладно, давай по делу. Где нам лучше объявления развесить, чтобы людей побольше пришло?

– Ну, для начала в “Семёре”. Там у нас главный центр связи, просто ЦУП. Все встречаются, трут с кассиршами, между собой. Все новости там узнать можно, кто где пёрнул, с кем переспал. Ещё на рынке у корейцев, но это не по всем дням. По выходным в основном. Ещё на точке, где боярышник продают, на Московской, вот там твоя клиентура, точно. Это всё, считай, Ванёк на себя берёт, – Лена подметила, что он вообще любит говорить о себе в третьем лице, – ты главное объяву накатай – что, где, когда. А я по каналам своим раскидаю. В соцсети кину. И сразу напиши, сколько денег минимум, а то у нас народ деловой, так просто не попрётся.

– Договорились. А ты мне помогаешь, потому что Юля Михална сказала?

– Сказала. Но я с тобой мешаюсь не потому, что она вас дойной коровой считает. Просто Ванёк при движухе любит быть.

– А ты в администрации какую должность занимаешь?

Он хмыкнул и подмигнул.

– Волонтёр. Специалист по общим вопросам.

– И как на службу попал? Волонтёрскую.

– Как-как. Учился я у Юли Михалны. Она ж у меня классухой была. Дела решал, с детства. Вот и приглянулся ей.

– И что за дела?

– Это тебе пока рано знать.

– И как она руководит? Люди довольны?

– Нормально руководит. Много не ворует. Так, в Таиланд слетать. Как хозяйственник она, конечно, не очень. Зато своя и знает людей нужных в области, просвещённая. Её и главой-то выбрали, потому что у неё у одной из всех кандидатов высшее образование было – учитель начальных классов.

– Повезло вам. В общем, я объявление сверстаю сегодня и распечатаю, завтра тебе передам – развесишь.

– Да куда торопиться-то? У нас новости за полчаса разлетаются. Давай я тебе лучше завтра экскурсию проведу, покажу, что тут у нас есть. Не видела ж ничего.

Лена колебалась. А что ей, собственно, терять?

– Ну, хорошо. Только не на весь день.

– Не парься, всё по красоте сделаю. Ты же гость у нас. Завтра в одиннадцать у входа. Лады?

– Лады.

Ванёк отсалютовал и скрылся в коридоре, насвистывая чунга-чангу. Ещё через час вернулись Ирина и Марина. Кажется, их не было треть рабочего дня.

– Ой, а мы и не знали, что вы тут. Думали, вы на весь день ушли на встречу. Всё хорошо?

– Да, пора браться за дело.

Через час у Лены была назначена встреча с начальником стройки. Нужно обсудить, в какие бригады сколько рабочих ищут, какие там условия, график, кто решает брать или не брать. Она постучалась в кабинет логопеда.

Ирина сказала, что вообще-то начальник стройки – бывший ВДВшник, и Лене стоит держаться поаккуратнее. Илья Борисович оказался худощавым низким мужичком, с седой ровно подстриженной бородой и голубыми глазами. Говорил быстро, мало и по делу.

– И вот ещё что, когда оформлять народ будете, сразу берите контакты жён. И для них отдельно собрание провести надо.

– Это зачем это?

– Чтобы травматизма меньше было. Пальцы по пьяни каждому второму отрывает. А в Забайкалье когда строили, у нас водитель погрузочной машины, которая грузы по семь тонн тягает, уснул и задавил трёх человек. Потом жену вызвали, спросили, почему она его бухим на работу отпустила, а она говорит: “так ему же деньги зарабатывать надо, я его и выпнула”. Непонятно, на что надеются. Вы вообще готовьтесь, с пьянством вместе бороться будем.

– Как это?

– Ну, вот так. Обязательно алкотестеры закупим. Чтобы проверять, и на вход, и на выход. Мы раньше на стройках только на вход ставили. Так у них там нычки, дырки какие-то в заборах. Они бутылки там спрячут утром, а потом набираются прямо на работе. Тогда и на выход алкотестеры поставили. Это уже другой разговор. Но только медики, которые тесты проводят, они же местные, жалеют своих, не сдают. Вот так и ходим по замкнутому кругу, за руку ловим. Бутылка здесь дороже жизни.

– И что, в таких местах прямо все пьют?

– Ну, почему все. Большая часть, конечно, пьёт. Кто-то наркоту принимает. Правда среди нормальных мужиков это всё-таки не принято, не по-нашему это, не по-православному. Водка всё-таки роднее. Есть и святые, не пьют, не колются. Они в рабочих посёлках на вес золота среди баб. У каждого – по пять-семь женщин замужних. Пока мужики остальные бухают, жёны их спят со всеми подряд.

Лене все эти разговоры не понравились. Она притихла, покручивая колпачок от ручки.

– Да ладно, вы не волнуйтесь. Здесь, может, и другие порядки. Люди в море ходят. А море пьяниц не любит. Разберёмся. Главное, чтобы они до нас дошли. А там уж мы из них людей сделаем. Я на несколько дней уеду в Южный, там встречи с подрядчиками. Но уверен, что вы тут пока с местными и без меня справитесь. Удачи!

Отправляясь сюда, Лена меньше всего думала про алкотестеры, собрания для жён и оторванные пальцы. Она рассчитывала, что всё-таки завод может реально помочь людям, дать им работу, уверенность в завтрашнем дне. А там, глядишь, и город разрастётся. Скоро восстановят порт, приедут иностранцы. И Крюков превратится в один из аккуратных приморских городков, может, вообще станет как Ливерпуль, со своей четвёркой и футболом. В этом будет и её роль, а значит, всё не зря.

До конца дня Лена составила два объявления. Одно – с приглашением на работу. Другое – с приглашением на встречу в ДК, где можно будет узнать все подробности. Вечером она удовлетворённо выключила компьютер и вычеркнула из календарика за 2011 год ещё один день. Когда она вышла на улицу, синего мотоцикла уже не было.

Глава 13

На следующий день Ванёк подкатил на кряхтящем уазике с трещиной на лобовом стекле, похожей на москита.

– Я думала, мы пешком пойдём.

– Ещё находимся сегодня, не волнуйся.

Лена по привычке, как в такси, залезла на заднее сидение.

– А чего это ты со мной не садишься? Брезгуешь?

– Всему своё время. Мы ещё не так близки.

– Ну, как хочешь. В городе смотреть нечего. Поедем сразу на кладбище, к япошкам.

– На кладбище?

Лене нравилось бывать на погостах, бродить среди аллей, вглядываться в лица на фотографиях, фантазировать, кем были эти люди, что они любили, от чего умерли. Иногда она думала, что так любит бывать на кладбищах, потому что сама и есть кладбище – планов, идей, желаний.

– Кладбон тут недалеко, километра три. А потом на маяк поедем.

Сиденье в уазике было продавленным, неровным, как будто сидишь на галечном пляже. Пару раз их подбросило на кочках, и Лена ударилась головой о крышу.

– Поосторожней на поворотах, Шумахер.

– Какой Шумахер, мать? Постучи по голове. Он же не человек уже, а так – овощ. А я ещё пожить хочу лет до тридцати.

– А сейчас тебе сколько?

– Двадцать три.

– А почему до тридцати?

– А нахрена больше-то? И так уже много повидал. Скучно.

– Ты вообще путешествовал куда-нибудь, мир видел?

– На Севере у нас был, в Южном был, в Японии на Вакканае, перевозил кое-что. Во Владик пару раз гонял, на материк.

– В Москве не был?

– Не, а чо мне там делать? В Макдональдсе я и во Владике пожрать смогу. Говорят, откроют через полгода. Ну, выходи, причалили.

Лена буквально выпала из уазика в высокую траву. В прозрачной рощице между деревьев прятались несколько каменных стел с выбитыми иероглифами, внутри которых уже пророс мох. Лене захотелось провести по ним рукой. Вокруг памятников растительность была бережно выполота, рядом с одним на земле лежали три карамельки.

– А кто ухаживает за этими могилами?

– Так японцы и приезжают. Их у нас могильными туристами зовут. Мать рассказывала, что я как родился в 95-м, а в 98-м уже кризис бахнул. Так японцы привозили мешками, шмотки там, жратву, пелёнки. Вот и выжили. До сих пор помню эти леденцы, вроде и сладкие, но жгучие, с перцем. И фантики такие, с золотинками.

– А карамельки тоже японцы положили?

– Не, это наши уже принесли. Мы японцев с их земли вы-пнули, а они нам всё равно добро делают. Так что у нас женщины за их могилами смотрят, хоть как-то отплатить надо. Наши ведь сюда только в 45-м пришли. Потом тут все вместе жили, и русские, и японцы, в одних домах. А через год японцев на корабли посадили – и досвидос, в Японию отправили. Теперь это всё наше как бы.

Лена подумала, что есть у российского государства какая-то особая любовь к островам и полуостровам.

– Ну всё, погнали дальше, – перед тем как сесть в машину, Ванёк повернулся, вздохнул и перекрестился, – эту землю, кстати, тоже под ваш завод отдают. Так что скоро всё снесут здесь.

Настроение тотчас упало. Не лучшая новость за сегодня.

Они вырулили на дорогу вдоль реки. Хотя это и дорогой-то сложно назвать – так, две неровных колеи, поросших травой и кустарником. Машина подминала молодые березки, ныряла в канавы, неслась вперёд, как будто уазик был вообще неподвластен законам физики, он мог переехать, преодолеть любую преграду. Чёрная река справа, напоминающая расплавленную резину, выглядела устрашающе, казалось, что она затянет тебя быстрее, чем любое болото. Тонкие низкие осины обступили реку и как будто мешали ей вырваться на свободу, утащить на дно и уазик, и Лену, и её белые кроссовки. Ещё через десять минут они выехали к морю.

– Всё, здесь паркуемся. Дальше, как ты и хотела, пешком.

Лена только сейчас поняла, что за все эти четыре дня так и не поздоровалась с морем. Она вообще в Крюкове не ощущала себя на побережье, потому что привыкла совсем к другому – к набережным, пирсам, кафе, влюблённым парочкам. А не к ржавым кранам и контейнерам, сложенным друг на друга, как выцветшие детали “лего”. Вода меняла цвет от тёмно-синего у берега до розового у горизонта. Лена несколько раз вздохнула так глубоко, что от привкуса йода закружилась голова, захотелось разогнаться и бежать вдоль воды, пока лёгкие не сдавит железными прутьями.

– Как хорошо, Ваня, это лучший день за всю неделю, – она взяла камушек и запустила его по гладкой, еле движимой поверхности моря. Но он сразу утонул.

– Смотри как надо, – Ванёк прицелился, и его галька сделала пять лёгких прыжков, оставив после себя ровные круги.

Они побрели у кромки моря, перешагивая через булыжники, похожие на яйца древних птиц, с розовыми и салатовыми пятнами мха. Через сто метров Лена почувствовала тошнотворный запах гнили – волна трепала края плотно набитого холщового мешка, который наполовину утопал в воде. Возле берега, все в пене и склизких водорослях, вперемешку с алюминиевыми банками, на боку болтались семь-восемь дохлых рыб.

– О, да тут рыбокопы, похоже, прошвырнулись.

– Рыбокопы?

– Ну, рыбнадзор. Так-то дядя Паша с ними обычно договаривается, что они в наши края без его просьбы не суются. Но, видимо, им скучно стало. Решили прокатиться. Вон мужики улов побросали.

– А дядя Паша – это кто?

– Да владелец рыбзавода нашего. Двоюродный брат Юли Михалны, кстати.

– А зачем рыбнадзор мужиков ловил? Они что – браконьеры?

– Конечно. У нас здесь каждый с детства в море ходит. А квоты эти на улов – просто смех, даже на уху не хватит.

– А дядя Паша зачем с рыбнадзором договаривается?

– Так завод наш и есть главный браконьер. Да и мужики местные все на него пашут. Он у них всю рыбу скупает за копьё, но и не обижает. Разрешает себе оставлять немного, на семью. Мужики не жалуются, какая-никакая стабильность.

– И что, все довольны? Никто не хотел там свое дело открыть?

– Кинуть дядю Пашу? К тебе в лучшем случае на следующий день рыбокопы ручные пришвартуются, а в худшем вон как Семёнов. Коптильню свою решил сделать. Через неделю ушёл за ягодой и не вернулся. Третий год даже костей найти не могут.

Лене стало не по себе.

– Может, вернёмся, а?

– Так почти дошли уже. Вон и маяк.

На пригорке Лена увидела чёрно-белую полосатую трубу. Рядом с ней – ржавый ангар, деревянный сарай и покосившийся забор. Вовсе не так романтично, как можно было представить. За забором увядшая трава доходила до пояса, под ногами валялись обрезки труб, бутылки, рельсы, погнутые рыболовные садки. По широким бетонным ступенькам они поднялись до комнаты, где раньше работал пульт управления маяком. Здесь ещё сохранились металлические щитки с тумблерами, вывернутыми стрелками, на полу – затоптанные листки, выписки, обложки журналов по учёту горюче-смазочных материалов. Воняло мочой.

– Маяк давно не работает?

– Лет семь уже.

– Странно, что ничего не растащили.

– Слишком далеко, в Крюкове и своего говна хватает.

Дальше нужно было подниматься по шаткой винтовой лестнице, которая старчески дребезжала от каждого шага. В центре смотровой площадки за сеткой-рабицей пряталась огромная лампа, разбитая сверху как яйцо, которое собираются съесть всмятку. Низкие перила перекосило, доски скрипели под ногами. Лена захотела поскорее вернуться на твёрдую землю. Вдалеке виднелся Крюков, зажатый с одной стороны языком залива, а с другой – мелкими сопками. Прямо перед ней раскинулось море. Оно не шумело, не разгоняло волны, а безвольно лежало, едва шевелясь. Тревога начала вытеснять спокойствие.

– Красиво, правда? – Ванёк как будто невзначай положил руку ей на плечи.

– Красиво, – Лена сделала от него шаг в сторону, – только я волны больше люблю, чем штиль.