13 марта Петр вновь выехал в Воронеж. «Сегодня после полудня, – писал Корб, – царь проехал в двуколке по слободе и прощался со всеми, кого удостаивал своим благоволением; в этот же вечер он отправился из Москвы в Воронеж». Перед отъездом он написал собственноручно письмо к бранденбургскому курфюрсту, отвезти которое должен был фон Принцен. «Мой господинъ, – писал в немъ Петр. – Писмо ваше особно писанное, чрезъ iзящъного вашего сълужителя Пренса принялъ i вьгразумълъ ваще весма благое нам i опществу склонение, которое какъ въ писмѣ, такъ i отъ сълоѳъ выщереченного Пренса, мы любезно прияли. Паче же персонѣ учиненную любоѳъ i союзъ памятуя, никогда мьгьлѣ забвению предадимъ; также надѣемся на вашу любоѳъ, что не толко сие содержати, но i ѳъ предбудущия i намъ вѣданию належащия дѣла отъ ващей любви i дружества не утаены будутъ, о чемъ пространнее донесетъ вамъ Пренсъ. Ващей любви охотно съкълонныыi другъ Piter. Съ Москъвы, марта в 13 д. 1699»[27].
Фон Принцен покинул Москву 16 марта. «Выезд бранденбургца, – пишет Корб, – отличался такою же торжественностью, как и его въезд. Ему дана была царская позолоченная колымага, а для чиновников кони, пышно украшенные. Конной роты не было, место ее заступили приблизительно десять писарей верхами. Подвод у посла было девяносто; еще большее количество их дожидалось в более отдаленных местах, где обыкновенно происходит смена подвод»[28]. Этот большой поезд посланника подвергся злоключению на дороге между Москвой и Тверью в селе Завидове. Случай по донесению пристава при посланнике, подполковника Ивана Афанасьевича Кокошкина, заключался в следующем. 17 марта, когда обоз посланника остановился в Завидове кормить лошадей, один из подводчиков, тяглец Новомещанской слободы, нанял вместо себя на дорогу до Твери крестьянина села Завидова, заплатив ему деньги за этот путь. Мужик, однако, раздумал и, не желая исполнять договора, с лошадью и с деньгами бежал. Тогда пристав велел его изловить. Произошла обычная в таких случаях сцена: «И того-де села Завидова прикащик с крестьяны, собрався многолюдством с кольем и с дубьем, вышед на дорогу, того вышеписанного посланника дворовых людей его иноземцев били и в колокола для скопу людей били ж и с тем кольем и с дубьем за теми иноземцы тот прикащик с крестьяны гнались в поля»[29]. Принцен писал об этом происшествии в Москву резиденту Задора-Цесельскому, и тот подал в Посольский приказ представление, рисующее эпизод подробнее. В представлении, переведенном в Посольском приказе, после указания на обман со стороны завидовского мужика говорится: «И того ради посланник приданного с ним пристава Ивана Афанасьевича Кокошкина с двемя при себе имеющими солдаты во двор того мужика послал и обещанную нанятую лошадь силою взять велел. И бабы на том дворе о сем великой шум и воп учинили. И в то время того села подьячий или, как иные называют, староста, собрався и взял 12 человек иных мужиков. И ждали на конце села, на пристава, которой проводил посольство и напереди ехал, напали с великими дубинами и лошади силою отнять хотели. А как тот с подьячим, при себе имеющим и солдатами противился, то они великими дубинами, в руках имеющими, их били, и именованный подьячий или староста села того дубиною в руках имеющею, к саням посланника пошел близко, но посланник пистолет ему показал и грозил ему, буде не отойдет. В то ж время в том шуму достальные посланнические люди доехали. Но покамест из саней собрались, мужики те на них напали, а когда б один локай не ускочил, то б дубиною до смерти убит был. А толмача с подьячим, как мужиков от посланника отогнать хотели, так чрез руки биты, что все персты в крови были и по се время зело больно ранены лежат. И так принуждены были посольства люди шпаги и сабли воспринять и не без того, что иным досталось такожде на противом (sic) бою. После того посланник хотел оттоле ехать, но иные от сих злобных людей сказали… что в селе на осталых двух санях и людех отомстятся и вовсе их изведут. И трижды в колокол в сполох били.
Того ради посланник принужден пристава и с солдатами взять и людей бы своих половину чрез тех злобных людей безопасно вы-весть. И то счастливо совершилось. Хотя на дороге в различных местех собранных мужиков сыскали, но людям от посольства, у которых фузии и иное оружие было, ничего учинить и на них напасть не дерзали»[30].
В Воронеж после похорон Лефорта Петр вернулся 18 марта[31]. О деятельности его там по возвращении из Москвы в течение второй половины марта и в апреле 1699 г. очень мало известно, кроме нескольких весьма скудных отрывков переписки. Надо предполагать, что там шла оживленная и энергичная работа над кораблями. Постройки кораблей и касается уцелевшая переписка. Знаем также, что среди корабельной работы Петр законодательствовал по осуществлению городской реформы и давал резолюции на представленные ему доклады. 19 марта Кревет писал царю из Преображенского о ходе ткацких работ по изготовлению парусного полотна на заведенной в Преображенском специально для этой цели полотняной фабрике: «Марта в 15 день из Розряду послали на Воронеж для образца 16 штук парусного полотна, мерою будет 397 аршин, которое полотно здесь в селе Преображенском делали и ценили их здесь по 6 или близко по 7 руб. штуку. Итого будет близко по 5 алтын без 2 денег аршин. Униженно прошу об указе против моих росписей, что на Воронеж послал и здесь подавал, дабы сие дело не остановить. А мастеры весьма печальны, потому что пряжи много в готовности есть, а на чем ткать, станов и бедр[32] медных мало. Боярин Тихон Никитич вчерашнего числа отсюда поехал. А здесь, дал Бог, все здорово; только еще не слышали о здравном прохождении вашем на Воронеж, и о том я всегда Бога молю и пребываю последноверной раб и слуга до окончания века своего. Андрюшко Кревет покорно челом бьет»[33]. Вероятно, на следующий день он же должен был сообщить царю печальное известие о смерти корабельного инженера Джона Дена, вывезенного самим царем из-за границы и им очень любимого. «После прежнего моего письмишка, – пишет Кревет, – изволением Божиим марта ж в 19 день карабельного мастера Ивана Деня не стало, умре… А как его схоронить [аще возможно его удержать] (т. е. если возможно держать труп без разложения), о том буду указ ожидать, каким обычаем его умершего погрести. А что какие чертежи карабельные есть у него осталось, о том тожь ожыдаю указу»[34]. На это уведомление Петр отвечал следующим коротким письмом 25 марта: «Min Неr, Писмо твое мънѣ отдано, въ которомъ пишешъ о смерти Яна Деня, о чемъ мы зело опечалились; i есть-ли не погребенъ, не замайте до насъ. Такъже, что у нево осталась, въсе запечатай i никому отнютъ не довай ничево.
Piter. С Воронежа, марта въ 25 1699»[35]. Из этого письма видно, что Петр был настолько сильно опечален смертью Дена, что при первом известии о ней сам хотел приехать в Москву на похороны; но это намерение не осуществилось. В течение второй половины марта в Воронеж были вызваны и отправились из Москвы многие бояре. «А после походу его, великого государя, – пишет Желябужский, – в Великой же пост по именному его великого государя указу пошли на Воронеж бояре: А.С. Шеин, князь Ю.С. Урусов, Ф.А. Головин, Т.Н. Стрешнев, Л.К. Нарышкин; ближние стольники: князь Ф.Ю. Ромодановский, И.И. Бутурлин, генерал А.М. Головин». Отправились в Воронеж также и «морские стольники», как их называет Желябужский, – те стольники, «что были за морем для ученья»[36].
31 марта царю писал из Москвы Виниус. На первом месте в его письме корабли, и уже только на втором политические известия, полученные из-за границы, которыми также Петр очень интересуется. Виниусу прислана была царем из Воронежа роспись кораблям с тем, чтобы против названия каждого корабля по-русски написать название его по-голландски, для каждого изобрести фигуру (вероятно, род герба). Изготовив все это, Виниус должен был немедленно прислать сделанное в Воронеж. Фигуры могли быть вроде следующих, например, «Вѣтъѳь виноградъная обрезаная», «Мячъ з двемя лапътами», «Черепаха съ вымпелемъ» и т. д.[37] Виниус отвечает, что для исполнения этого распоряжения государя он собрал живописцев, сколько мог, с трудностью, и фигуры учинены, иные в двойном числе в запас, сделаны русские и голландские надписи. Роспись именам кораблей и описание фигурам он уже послал ранее с Н.М. Зотовым, годна ли оказалась эта роспись государю? С этой почтой он посылает также сделанный им перевод речи, произнесенной Штумпфом над гробом Лефорта. Затем Виниус переходит к заграничным известиям: французский посол представил испанскому королю ноту по вопросу о наследстве испанского престола, чтобы не назначать наследником баварского принца, грозя в противном случае войной. Но затем пришло известие о смерти баварского принца, и теперь говорят, что цесарь хочет посадить на испанский престол своего второго сына, «дабы тем гишпанскую монархию вечно к дому Австрийскому привязать». Французский король этому противится и через своих послов доказывает, что по всем правам престол принадлежит его сыну.
Английский король держит на всякий случай наготове флот в 80 кораблей. Мы рассуждаем, добавляет Виниус, что то королевство достанется тому, кто в оружии будет сильнейшим.
Письмо заканчивается какими-то личными просьбами о защите, которые царю передаст Н.М. Зотов[38].
Здесь же, в Воронеже, весной 1699 г. Петр подготовил заключение одного из тех двух союзов, вступив в которые он начал затем Северную войну. Он продолжал там завязавшиеся еще в Москве переговоры с приглашенным туда датским посланником Гейнсом и довел их до положительного результата, выразившегося потом в заключении формального союзного договора. Припомним в основных чертах ход этого дела.
Что побуждало Данию искать этого союза? Ответа на этот вопрос надо искать в неизменно враждебных отношениях, существовавших между двумя большими скандинавскими державами: Данией, с которою соединена была тогда Норвегия, с одной стороны, и Швецией – с другой. Основной причиной вражды была непрерывная борьба за господство на Балтийском море. Преемники короля Густава-Адольфа, поставившего Швецию на высоту первоклассной военной державы, продолжали его политику, расширяя и закрепляя власть над берегами Балтики; но это их стремление неизбежно должно было сталкиваться с таким же стремлением Дании, которая распоряжалась тогда входом в Балтийское море, владела обоими берегами ведущего в это море Зундского пролива, так как ей принадлежали лежавшие на Скандинавском побережье пролива области, и взимала большие пошлины за проход кораблей через Зунд. В результате неудачных для нее войн со Швецией в середине XVII в. Дания принуждена была отказаться от сбора пошлин со шведских кораблей, служивших одним из главных ресурсов датской казны, и потеряла свои провинции, лежавшие на Скандинавском побережье, отнятые Карлом X Густавом. Потеря не забывалась в Дании и возбуждала мечты о реванше.
Всю вторую половину XVII в. отношения между северными державами продолжали быть натянутыми и в каждый момент готовы были разорваться. В той борьбе, которая разделяла тогда Западную Европу на два враждебных лагеря, в борьбе Людовика XIV с коалицией, Швеция и Дания стояли на противоположных сторонах: Швеция держала сторону Людовика, Дания была на стороне императора и морских держав. В 70-х гг. XVII в. дело вновь дошло до открытого разрыва: велась война, в которой Дания имела успех на море, а Швеция одолевала на суше.
Враждебные отношения между Данией и Швецией из-за соперничества на Балтийском море проявлялись и в разнообразных производных и частных осложнениях и столкновениях, постоянно возникавших между соперничавшими державами. Одним из яблок раздора в XVII в. было соседнее с Данией к югу герцогство Шлезвиг-Голштинское, точнее – соединенные герцогства Шлезвигское и Голштинское, – небольшая прибалтийская территория, за которую также шла борьба. У Дании с герцогствами были давние родственные и соседские феодальные счеты. В 1460 г. граф Христиан Ольденбургский, за двенадцать лет перед тем занявший датский престол, был шлезвиг-голштинскими чинами избран в герцоги, соединив, таким образом, в личной унии королевство и герцогства. С тех пор Дания и Шлезвиг-Голштиния находились под властью одного и того же Ольденбургского дома, но принадлежали различным его ветвям. Данией правила старшая, или королевская, линия; герцогства были в руках младшей, или Готторпской, линии. В результате создалась сложная и до крайности запутанная феодальная чересполосица. В территорию обоих герцогств были вкраплены отдельные города, местечки, замки и монастыри, принадлежавшие королевской линии, которыми датские короли владели, как феодальные государи, раздавая их членам своего дома и основывая, таким образом, новые владетельные ответвления в герцогствах (линии Зондербургская, Аугустенбургская, Гольштейн-Бекская). В некоторых частях управления и суда королю и герцогу принадлежало общее право, которое они должны были осуществлять совместно. Отношения эти осложнялись еще тем, что долгое время Шлезвиг рассматривался как лен датского короля, тогда как Голштиния составляла лен императора. Вся эта неразрешимая путаница вела к беспрерывным недоразумениям и порождала борьбу, в которой датские короли стремились утверждать свое верховенство над владениями герцогов, а герцоги, тяготясь этой зависимостью, добивались освобождения от нее и признания за ними суверенитета. В особенности желанным предметом их стремлений, в котором они более всего видели признаки своего суверенитета, было право заводить собственное войско и строить крепости, против чего решительно восставала Дания, чувствовавшая всю реальную опасность для себя от этих суверенных прав герцога. Дело доходило до вооруженных столкновений, причем перевес бывал не на стороне герцога, который принужден был даже покидать свои владения, т. е. попросту был изгоняем датским королем. Попытки соглашений не приводили к сколько-нибудь положительным и прочным результатам, и «для Дании, – как говорит шведский историк Карлсон, – отношения к Голштинии были открытою раной, которая постоянно питала беспокойство и возбуждала к борьбе»[39]. Такое положение дел заставляло герцогов искать помощи и защиты в Швеции, а последняя дорожила союзом с герцогствами, бывшими удобной базой для действий против враждебной Дании. Политические союзы между Швецией и герцогствами закреплялись брачными связями: Карл X Густав был женат на голштинской принцессе Гедвиге-Элеоноре, а в 1697 г. голштинский герцог Фридрих IV женился на сестре Карла XII Гедвиге-Софии. Этот брак и та тесная дружественная связь, которая, как следствие его, возникла между юным Карлом XII и герцогом Голштинским Фридрихом IV, оказали свое влияние на развитие взаимоотношений между скандинавскими державами к моменту начала Северной войны.
О проекте
О подписке