Все вскочили, словно их подбросило, и вымелись на улицу, дыша самогонными парами и ужасно сквернословя. Хорошо еще, что дверь в клубе была двустворчатой и легко распахнулась, однако же некоторые сельчане для быстроты полезли через окна и палисадник и даже сломали любовно сделанный Климом Даниловичем Субботиным резной заборчик синего цвета, а уж о том, что вытоптали все тюльпаны и примулы, и говорить нечего.

Единым порывом Костю вместе с Веркой вынесло в первые ряды, и они увидели: посреди площади застыло разъяренное лохматое чудовище с черным, залитым кровью лицом и оскаленными зубами. Ноги у него были выгнуты, как у кузнечика, а руки походили на лапы неведомого зверя, потому что торчали в стороны, непонятно как – в общем, совсем не по-людски. К тому же оно еще и зарычало, увидав людей. Да это же мертвяк, сообразил Костя, и мороз пробежал у него по спине, тот самый мертвяк, которому поломали руки и ноги! Он крепче обнял Верку, чтобы она не дрожала от испуга и, не дай бог, не грохнулась в обморок. Верка доверчиво взглянула на него, прижалась и даже положила ему на плечо голову. Если бы ему еще день назад кто-нибудь сказал, что он вот так, запросто будет стоять с самой красивой девушкой деревни, он бы не то что не поверил, он бы просто расхохотался во все горло – так невероятно это было. Еще никто, ну кроме разве что приемных родителей, не был с ним дружелюбен и ласков, и он был безмерно благодарен Верке за подаренную ему нежность.

– А ну-ка, что здесь такое?! – грозно вышел из толпы Рябой.

В правой руке у него была та самая «тулка» двенадцатого калибра, с которой Костя ходил сбивать «вертолет».

– Так вот же!.. – распаляясь, заорали все, с возмущением показывая на существо. – Ожил, сволочь!

– Кто ты?! – спросил Рябой. – Человек аль кайман? – И глаза его, и без того черные, стали еще чернее и пронзительнее.

Ох как не хотел бы Костя попадаться в этот момент под его горячую руку, потому что был Рябой так же страшен, как и лохматое чудовище, может быть, даже еще страшнее и яростнее. Ну сейчас он ему сделает, почти радостно подумал Костя. Это его ощущение передалось Верке, и она тоже заулыбалось, хотя улыбаться вроде бы было не к месту, не ко времени и даже кощунственно.

– Кайман! Евсевий Кособоков! – отозвалось существо и выпрямило ноги и руки, и даже чем-то стало походить на человека. – Сейчас я вас убивать буду!!!

Толпа ахнула:

– Точно! Он! Евсевий! – И подалась назад.

– А-а-а! – закричал кто-то не своим голосом.

Паника распространилась на задние ряды, и там кто-то отчаянно вскрикнул и окончательно доломал заборчик в палисаднике, вытоптав в довершение остатки цветов. Даже Костя с Веркой испугались и тоже отступили. Один атаман остался, как перст, посреди площади напротив человека-каймана – непоколебимый, как символ деревни Теленгеш.

– А это мы сейчас поглядим! – сказал он, вскидывая «тулку».

В деревне лишь атаман умел стрелять из «тулки» навскидку одной рукой. Костя невольно закрыл глаза, а Верка отвернулась и ткнулась ему в грудь, прямо в суконную, колючую куртку. В ту же секунду, когда грянул выстрел, Костя открыл глаза и увидел: картечь, рассчитанная на волка, ударила Евсевия Кособокова в голову, которая мгновенно вспухла в пространстве мазком крови, а в следующее мгновение ее не стало. Однако тело, отброшенное назад с раскинутыми в стороны руками, словно застыло во времени и как ни в чем не бывало продолжало стоять, пока из толпы суетливо не выскочил Тришка Кузьмин. Набравшись храбрости, он пнул его в живот и тут же отскочил назад, словно его ужалила змея. Только тогда Евсевий Кособоков упал навзничь, но даже после этого продолжал шевелиться и даже пробовал ползти кругами, оставляя за собой кровавый след. Потом кто-то свистнул, и толпа, мстя за свои страхи и унижение, с топорами, штыковыми лопатами и кольями нахлынула на Евсевия Кособокова, как девятый вал на берег, потопталась, что-то там такое сделала и расступилась, а на месте, где был Евсевий Кособоков, осталось огромное кровавое пятно и отрубленная рука, которая схватилась за чей-то подол и никак не хотела разжимать пальцы, даже когда ее оторвали вместе с куском материи, даже когда ее изрубили на мелкие кусочки. Только после этого все успокоились и нервно стали переговариваться, закуривая душистый самосад:

– Это ж надо! Евсевий Кособоков! Антихристом стал! Бесом! Дьяволом! Кайманом чертовым!

– Бессмертие какое-то бесовское! Как он ожил?! Лягушка бесхвостая!

– Не иначе, царь Кощей! – предположили бабы.

– Так там же еще трое! – крикнул кто-то, да так громко, что все притихли, а потом словно искра ужаса и дурного предчувствия пронеслась над деревней.

Все сразу вспомнили, что кайманы лежат на леднике и что ледник не заперт. Кинулись на противоположный край деревни и стали в страхе кричать, что кайманы убежали и что их надо догнать и убить, иначе…

– Иначе, – спокойно и веско сказал Рябой, – иначе, когда они вернутся с подмогой, нам несдобровать. Кто пойдет?

– Я пойду! – неожиданно для самого себя крикнул Костя и, оглянувшись на Верку, прочел в ее глазах восхищение и полное одобрение, а еще то, особенное, что бывает раз в жизни, – обещание ждать до самой смерти.

– И я хочу! – Из толпы неуклюже, как медведь, вылез Телепень, кутаясь в свою черную телогрейку, и опустил глаза, боясь, что атаман выберет не его, а предпочтет, например, Скела или Мелкого Беса.

Вид у него был, как у нашкодившего кота, который обожрался сметаны.

– И я…

Вслед за ним несмело шагнули Скел и Мелкий Бес и тоже опустили глаза в землю. Это был их единственный шанс смыть с себя позор.

В течение поминок Костя их так ни разу и не видел. Должно быть, прятались подальше от греха, хоронились по огородам, ждали удобного случая, чтобы повиниться перед народом.

– Ну что, Константин Семенович, – весело сказал Рябой, – выбирай, кого возьмешь. – И с хитрецой посмотрел на Костю и на народ, столпившийся вокруг: мол, пусть сам решит, кого казнить, кого миловать.

– Я?.. – растерялся Костя, и Верка сжала его руку, а потом подтолкнула, словно благословляя на подвиг.

– Ты, ты, – усмехнулся атаман, – кто же еще? Больше у нас в деревне Константинов Семеновичей нет.

– Хорошо, – сказал Костя и вышел вперед, положив руку на желтую кобуру. – Беру всех!

Толпа помолчала, переваривая услышанное, а потом зашумела, как водопад на Зыби.

– Вот это дело! Вот это молодец! Это по-нашему! По-теленгерски! Пущай отмоются, а там поглядим!

– Может, забудем позор-то!

– По справедливости!

– Молодец, Костя!

– Отлично! – скомандовал Рябой, подняв в руку, чтобы смолкли крики. – А этих надо убить, иначе нашей деревне не существовать!

– Сделаем, Кондратий Александрович! – пообещал Костя и очень был уверен в своих словах.

– С Богом, дети мои! – визгливо благословил их отец Валериан Федорович, как всегда пьяный и веселый.

* * *

Через полчаса они уже трусили вдоль следа, хорошо заметного на песчаной почве – четкие отпечатки рифленых подошв армейских берцев. В лесу же дело пошло хуже, хотя было ясно, что беглецов двое и что они держат путь вдоль реки Парашки. Двигались они как-то странно, не маскируя свой путь, иногда словно нарочно ступая в грязь, чтобы оставить четкий отпечаток. Да и шли медленно, с частыми остановками. Правда, вначале бежали, а потом сдохли, как рыба на песке.

– Дыхалки не хватило, – со знанием дела заметил Чебот. – Сейчас нагоним. – И словно в подтверждение, коснулся «плазматрона». – Атаман, куда они денутся?!

– А это что?

– Кровь, – уверенно сказал Чебот, разглядывая красное пятно на сосновых иголках.

– Отчего бы? – удивился Костя. – Хм… они же мертвяки?..

Собственно, и это замечание не укладывалось в рамки логики: с одной стороны, кровь из убитых давно вытекла, а с другой – вроде как снова появилась. Было чему удивиться.

– Кайманы, однако, – многозначительно заметил Чебот.

Костя соскочил с лошади. Не вызывало сомнения, что кровь была свежей. У него складывалось впечатление, что беглецы не маскируются не потому, что не боятся, а потому, что не могут, словно их действия похожи на поведение безумного каймана, убитого в деревне. Да и передвигаться они стали быстрее.

Преследователи сгрудились, во все глаза разглядывая пятно крови. Костя давно уже ожидал, что горе-войско вот-вот задаст стрекача – слишком встревоженными они выглядели, хотя было ясно, что у беглецов и оружия-то нет. А дело заключалось в том, что всех настращал и разжег в них слепое суеверие вначале Рябой, который принялся рассказывать всякие чудеса о людях-кайманах, а потом – дед Арсений, когда-то воевавший против них. Он-то, собственно, и подтвердил неясную тревогу Кости. Оказалось, что каймана убить крайне сложно, что его надо или сжечь дотла, или голову с плеч долой, да так, чтобы она отлетела метров на сто.

– А то, бают, что они голову находят и на место прикладывают, а в остальном обычные люди… – вспоминал дед Арсений и крестился, суеверно оглядываясь на маковки церкви.

И все тоже крестились и кланялись в сторону церкви, будто только она могла защитить и отвести страшные напасти.

– Что же ты раньше молчал? – с укором спросил Рябой, словно осознав свою тактическую ошибку: надо было вначале народ расспросить и выведать у него, кто такие эти самые мертвяки, а только потом закатывать поминки.

– Так начальству ж виднее… – сконфузился дед Арсений. – Кто ж знал, что это кайманы? Я уже стал забывать, какие они, супостаты. Эти… как их?.. Мутанты, одним словом. Нам капитан Давыдов так и говорил: «Мутанты это, ребята. Жалости к ним не испытывайте, иначе хуже будет».

Все, кто его слушал, тихонько ахнули. Бабы принялись было голосить, но на них цыкнули.

– Вот поэтому и проиграли, эхе-хе… – сокрушенно произнес Рябой. – Воюй теперь с ними. Сколько народа положили.

– То-то и оно, – согласился дед Арсений. – Куда ж деваться? Теперь нам только партизанить и осталось.

Должно быть, в тот момент горе-войско и пожалело, что ввязалось в авантюру. Как бы хуже не стало, должно быть, прикидывали они и ехали молча, словно на казнь тащились. Теперь каждый из них думал: «Лучше бы я промолчал, отсиделся бы в деревне, а на День Святой Троицы, глядишь, деревня уже забыла бы наши прегрешения и мы бы, как прежде, с девками ходили в клуб на танцы». И неприязненно поглядывали на самоуверенную спину Приемыша, который сидел в седле, как влитой, и покачивался себе, знать не зная об их тревожных сомнениях. Железный он, думали они со злостью, такого соплей не перешибешь! Недаром его Рябой выбрал.

Было часа два ночи. Солнце висело над горизонтом, и его пологие оранжевые лучи давали достаточно света, чтобы разглядеть следы беглецов.

– Один тащит другого, – сообразил Костя, спрыгивая с лошади. – Видишь борозды?

– Я тоже хотел об этом сказать, – согласился Чебот, объезжая жимолость, чтобы лучше разглядеть следы.

Дрюндель, который давно уже забыл о своей привычке ржать по поводу и без повода, добавил, испуганно выпучив глаза:

– Что теперь будет?..

Остальные, вытянув шеи, трусливо таращились на кровавый след. Страх сковал их волю, парализовал разум. Всего-то крохотное пятнышко, подумал Костя, а уже в штаны наложили. А что будет, когда настоящих мертвяков увидим? И вдруг догадался: оживают они, точно оживают – все быстрее и быстрее. Вот откуда кровь-то и появилась. Неаккуратно, неаккуратно. Сейчас мы вас и прищучим. Не может быть такого, чтобы не догнали на лошадях-то!

– Вперед! – скомандовал он, прыгая в седло.

Боялся он только одного: что все получится не так, как они планировали. Впрочем, чего зря дрожать, успокаивал он себя, кайманы не вооружены, а у нас два «плазматрона», «тулка» и мой пистолет. Да с таким арсеналом настоящий бой можно принять. Однако через пару километров, когда заметил на тропинке уже цепочку кровавых капель, окончательно усомнился в своих выводах: вдруг кайманы еще чем-то обладают, чего мы не знаем? А потом сообразил, что дело дрянь, что кайманы не только оживают, но и бегут быстрее, чем мы движемся. Регенерируются, вспомнил он. Так это называется. Читал в энциклопедии. Ему хватило ума не сообщить об этом открытии даже Чеботу, потому что Аники-воины разбегутся кто куда, хотя, может, это и к лучшему: баба с возу – кобыле легче. Сомнения только укрепляли его дух, оказывается, надо думать и делать правильные выводы, и тогда ты обретешь ясность мышления.

Еще километров через пять лесная дорога вывела их из чащи. Справа тянулось бесконечное гнилое болото, поросшее ивняком и ольхой. Поперек болота в лесную даль убегала старая высоковольтная линия. За долгие годы высоченные опоры покосились, а некоторые вообще упали в топь, и мужики ходили сюда за дармовым металлом.

– За реку пошли, – сказал Чебот, и они, не сговариваясь, остановились.

Дрюндель, у которого даже пропал обычный его румянец на щеках, с тревогой заметил:

– Чупа-то – не наша деревня, плохая деревня…

Костя на всякий случай сказал:

– Не учи дедушку кашлять…

Чебот предпочел не обсуждать эту проблему, и так было ясно, что без лишнего повода в Чупу соваться глупо и опасно. Враждовали деревни давно, с незапамятных времен. А по какому поводу – никто уже и не помнил. Тем не менее поводов и после этого хватало: то чуповские лодку украдут, то сети срежут, то с теленгерами из-за орешника подерутся, а то и девку из Теленгеша уведут. Правда, последнее было всего лишь раз, и очень давно, а увели не кого иного, как Агафью Спиридонову. Хорошо хоть, вернули через год родителям, говорят, те стыда не обобрались. Но самого факта воровства девушки никто в деревне Теленгеш не забыл. Вот и провели невидимую границу по реке Парашке. Их берег правый, а у теленгеров – левый. И не дай бог тебе ошибиться этим самым берегом. Останешься ты и без лодки, и без снасти, а то и без штанов с рубахой, а уж ребра точно пересчитают. Так и жили, враждуя, по разным берегам реки и не общались десятилетиями. Поэтому боязно было ехать в ту деревню Чупу и искать там беглых кайманов. Теперь их из принципа спрячут и никому не покажут, даже если самим чуповцам это будет во вред.

Подъехали все остальные, и Чебот сказал, мрачно глядя на них:

– Дело дрянь… подались за реку… – Он вопросительно посмотрел на Костю, словно советуясь с ним. О чем он сам думал, трудно было понять.

Костя вдруг почувствовал, что ему понравилось уважение к его персоне. Только с чего бы это? Раньше Чебот так себя не вел. Раньше они дрались по любому поводу, значит, что-то изменилось. Может, мы взрослыми стали? – подумал он.

– Ушли, точно ушли, – подтвердил Костя. – Скорее всего, в деревню Чупу.

Теперь его все тревожило: ветер, налетающий порывами и раскачивающий сосны, дробные звуки дятла в пустом лесу, а главное – беглецы, которых они уже давно должны были нагнать, но так и не нагнали. Он вспомнил, как бежал последний кайман, которого свалил Дрюндель, – прыжками и быстро, как волк. За таким даже на лошадях не успеть. Таких надо хитростью брать или силой.

– Ну, что будем делать?

– А может, они и не пошли туда, может, дорогу перейдут и свернут к Девяти холмам красных дьяволов? – предположил Скел, и в глазах у него промелькнул неподдельный страх.

Ему уверенно вторил Мелкий Бес:

– Точно, они туда погребли!

Костя вопросительно посмотрел на грузного, как медведь, Телепня, но тот сконфузился и промолчал. Вид у него был словно у человека, потерявшего чужую сеть. Негоже такому здоровяку трусить. Заметно было, что Телепень ничего не может с собой поделать, что страх сильнее его. Костя все понял: боятся, хотят неудачу свалить на Девять холмов красных дьяволов, к бабке ходить не надо. Наверняка сговорились вернуться и сказать, что беглецы ушли за Девять холмов красных дьяволов. А что? Взятки гладки. Сделали все, что могли. Рябой запрещал даже приближаться к этим проклятым холмам. Стало быть, они все правильно рассчитали. На мгновение он сам едва не поддался искушению вернуться в деревню, уж слишком соблазнительным было увидеть Верку и взять ее за руку. Но в следующее мгновение он отбросил все сомнения:

– Мужики, во-первых, это ж какой крюк? Если бы они направлялись за Девять холмов красных дьяволов, то свернули бы прямиком на полустанок, а во-вторых, если мы их не найдем, деревне наверняка кирдык. Так что у нас выбора нет. В следующий раз прилетит «вертолет», и всем же хуже будет. Понимаете?

– Да понимаем… – согласился худой, как глист, Скел. – А в Чупе нам бока не намнут? – спросил он, болезненно морщась, словно ему их уже намяли.

Если бы он знал, что Костя уже ходил туда, тайком, как лазутчик, и не единожды – просто чтобы пощекотать себе нервы, он бы такие глупости не говорил.

– Даже если и намнут, – веско сказал Костя. – А это нам зачем? – Он показал на «плазматрон», лежащий у него, как у бывалого охотника, поперек седла.

– Получается, убивать своих? – неуверенно спросил Мелкий Бес, моргнув белесыми ресницами. – Рябой не одобрит. Людей и так мало осталось. – И добавил, заметив иронический взгляд Кости: – Ну, говорят, что мало осталось, в смысле нас – русских.

– Никто никого убивать не будет, – твердо сказал Чебот, вытаскивая из волос сосновую иголку. – Приедем, поговорим с мужиками на предмет, чтобы нам отдали беглецов, и разъедемся, если, конечно, они их укрыли. Да и с какой стати их прятать, что это их родственники что ли? – И сплюнул, как только он один умел плеваться – красиво, через губу.

– Я вот только одного не пойму, – сказал молчавший до этого Телепень, – какого беса им переться в эту деревню? Они же не люди…

В кустах что-то прошуршало. Скел вздрогнул, словно его огрели кнутом, и схватился за «тулку». Но это была всего лишь жаба, которая направлялась к реке.

– А может, они в сговоре? – жестко предположил Чебот и так пристально посмотрел на Телепня, что тот вообще выпал в осадок, остальные же перетрусили еще больше, а у Мелкого Беса сами собой начали стучать зубы.

Костя посмотрел на них, и ему стало противно. Неопределенность действовала на трусов, как нож на кабанчика. Должно быть, им хотелось без оглядки бежать в избу, зарыться с головой на сеновале и только потом думать своими куриными мозгами.

– Я… я… – потупился Скел, – домой хочу… Ну их к черту, этих кайманов!

– Кто еще домой хочет? – цепенея от злости, спросил Костя и почувствовал, как губы у него стали деревянными.

– Я хочу… – горестно вздохнул Мелкий Бес.

– И я… – понурившись, сообщил Телепень. – Вот, ребята, как руку на душу положа, страшно мне. Я еще так никогда не боялся, даже когда с батей на медведя ходил.

Но Костя его уже не слушал:

– «Тулку» отдайте и можете возвращаться. Скажете Рябому, что мы в Чупу подались.

– Как же мы без оружия?.. – начал было возражать Скел, но Чебот преспокойно взял у него ружье и протянул руку, чтобы Скел отдал пояс с патронами: – Топайте, топайте к мамочке под юбку.

– Сидор забери у них еще, – напомнил Костя.

...

6 7 8

Бесплатно

(12 оценок)