Психиатр – это не психолог: в чем разница

Раз уж зашла речь о конкретной работе, отвечу еще на один частый вопрос, который слышал сотни раз: в чем разница между психологом, психиатром и психотерапевтом?

Итак, разница между психологом и психиатром простая. Психиатр – это врач, прошедший после окончания медицинского института специализацию по психиатрии. Он мыслит клинически и лечит различной степени тяжести заболевания, причем преимущественно – лекарствами, как и любой другой врач. Мыслит психиатр категориями симптомов, синдромов, диагнозов.

Психолог – человек, который получил высшее психологическое образование, он не врач, его стиль мышления абсолютно другой и основан на гуманитарной парадигме. Психолог не может назначать лекарства, не мыслит категориями диагнозов и никого не лечит. Он изучает психическую жизнь человека, может заниматься коррекцией некоторых видов нарушений. Существует дополнительная специальность – клинический психолог. Эти специалисты работают зачастую в психиатрических больницах и занимаются диагностикой сложных случаев при помощи специальных тестов, проводят различные виды психотерапии – они «двоюродные братья» психиатров и их лучшие помощники в сложных случаях. Также психологи работают в различных кризисных центрах, телефонных службах поддержки, занимаются семейными проблемами и сохранением браков. Список видов их деятельности очень длинный. Но принципиально – они не врачи, у них другие задачи.

А теперь – психотерапия. Что же это за зверь такой? А это метод воздействия на психику человека с целью ее (психики) оздоровления и улучшения качества человеческой жизни. Другими словами, психотерапия – это группа школ прикладной философии, цель которых – улучшение качества жизни человека. Существует два основных направления: когнитивно-поведенческая психотерапия (КПТ) и динамическая психотерапия.

КПТ – школа, основанная на работах академика Ивана Петровича Павлова (того самого, который открыл условные и безусловные рефлексы в опытах на собаках) и психиатра Аарона Бека, используется в самых разных случаях, включая довольно тяжелые психиатрические заболевания.

Динамическая психотерапия – это огромная группа различных школ и подходов. Они как раз и представляют собой что-то вроде практической философии и основаны в конечном итоге на работах Зигмунда Фрейда и его соратников. Фрейд был первым психотерапевтом в истории нашей планеты, и из его работы выросло целое гигантское учение и плеяда выдающихся классиков психотерапии. Эти подходы созданы в основном для людей без психиатрических диагнозов. Основная масса клиентов психотерапевтов вполне себе здоровы и хотят улучшить качество жизни, понять себя, помириться с собой и так далее. Персональная психотерапия – это предмет роскоши, длится несколько лет и стоит дорого.

А теперь – следите за руками. Психотерапией может заниматься и врач-психиатр (при наличии соответствующей дополнительной специализации), и психолог (и в большинстве они как раз и занимаются), и социальные работники, и даже адвокаты. Для упрощения скажу, что существует прекрасная старая поговорка, описывающая психотерапевтический процесс очень точно: «Лучший психотерапевт – это подружка и бокал вина». А вот психиатрией может заниматься только врач, поскольку только он может ставить диагноз и назначать лечение.

На этом завершу вводную часть, не хочу сразу утомлять читателя объяснениями и деталями. У нас еще будет возможность погрузиться во все перечисленные понятия и разобраться, что там к чему.

Ну что ж. Говорят, лиха беда начало и путь в тысячу ли начинается с первого шага. Давайте начинать!

Глава 1
Шизофрения

Бог и судия

Я ударил еще, дважды – снова в горло и в живот. Она упала, пыталась ползти, под ней растеклась большая лужа крови, и я снова вспомнил, как умирал отец, опять удивился, что в человеке столько может поместиться. Но я уже не плакал. Я выполнил Его волю и стал свободен. Я буду хорошим судьей, меня так учила мать. Я буду хорошим.

Я не преступник. Я ничего не крал. Не желал жены ближнего. Не создавал золотых тельцов. Я лишь исполнял волю Господа, пока не понял, что я и есть Господь.

1983 год. Я родился! Какое же все было интересное! Помню себя с первого дня жизни. Помню запах мамы, колючее одеяло, в которое меня заворачивали и клали рядом с батареей зимой, чтобы я не мерз. Помню даже рисунок на нем – бледно-зеленого цвета клетки и полоски, колючий ворс советского пледа, разрезанного на несколько квадратов, чтобы из одного сделать аж четыре одеяла для меня, маленького.

Родители меня любили, хоть и странной своей любовью. Отец работал на заводе и выпивал довольно крепко. Когда я подрос, он иногда мог меня «поучить» оплеухой или даже ремнем, но всегда за дело – я рос непоседой и много хулиганил. Помню, один раз с мальчишками мы учились метать ножи, чтобы быть как герои фильма «Пираты двадцатого века». Проблема заключалась в том, что мы учились метанию ножей на деревянной калитке соседа, что ему не сильно понравилось. Доски были покрыты ровным слоем треугольных дырочек от втыкавшегося кухонного ножа и округлых вмятин от ударов рукоятью, когда бросок не удавался. До сих пор помню эту серую старую древесину, разогретую на летнем солнце, и как мы убегали под крик:

– Сукины дети, я с вас шкуру спущу, ну какого ж хрена-то?!

Сейчас смешно вспоминать, что я боялся тогда соседа-старика, ветерана войны. Да и как я вообще мог бояться смертных… Впрочем, тогда я еще не знал, кто я есть, мне было-то лет восемь.

Годы шли, я рос. Отец умер рано – мне было 11 лет, его вдруг начало тошнить, потом рвало кровью посреди комнаты, рвота все не прекращалась и не прекращалась… Я и не думал, что в человеке так много всего может поместиться. А потом он потерял сознание. Запах этой крови, смешанной с непереваренным бутербродом и водкой, я тоже помню до сих пор. Странный такой запах, кисло-металлический с привкусом даром растраченной жизни. Врач скорой, который приехал на вызов, первым делом спросил:

– Выпивает батя?

– Выпивает, чего уж… – сказала мама. – Последние полгода и не просыхал почти, чертей гонял неделю назад.

– Слизистая пищевода у него порвалась, вот что. Допился…

Помню, что потом, уже в хирургическом отделении, врачи говорили какие-то непонятные слова, блестели стеклами очков и сочувственно покачивали головами, глядя на нас с мамой.

Он умер на следующий день в больнице, но на меня этот факт, если честно, не произвел большого впечатления. Я не слишком понимал, почему отец – это важно. Для меня он был просто мужиком, который иногда приходил домой и смотрел телевизор, а иногда приползал и орал дурным голосом, что не для того он в Афгане по горам бегал. Правда, для чего он там бегал – так и не рассказал. Не успел, видимо. Наверное, его любовь ко мне была уж слишком «его», слишком суровой и потаенной – и я к нему не привязался.

А вот маму я очень любил. Она работала в магазине кладовщицей. Когда в девяностые в стране не было ничего, иногда давала мне и моему другу Сережке по шоколадной конфете, а изредка – по куску копченой колбасы. Мы жевали ее часами, как жвачку, потому что знали – следующий раз будет не скоро, если вообще будет, а этот восхитительный копченый вкус и склизкие комочки белого жира на языке были для нас так дороги, что мы не хотели с ними расставаться. Даже иногда не чистили зубы, чтобы этот вкус подольше был во рту. Мама меня часто гладила по голове и приговаривала:

– Ты-то сможешь. Ты не такой, как мы. Ты умненький, вырвешься из дыры этой, только не пей, смотри!

И я не пил! Даже когда все сверстники за гаражами курили первые сигареты тайком ото всех и морщились от первых глотков спиртного, я уходил подальше и сидел, любуясь с высоты плавным течением широкой Волги. Это всегда было моим любимым занятием – сидеть в одиночестве и смотреть, как вода с далекого Севера плавно и мощно течет куда-то на Юг. Я представлял, какие люди живут на берегах, что они делают, как рыбаки ставят сети и как капитаны пароходов зорко смотрят вдаль. Я мог проводить так целые часы, особенно летом, когда тепло и река не скована льдом, хотя и зимой тоже мне нравилось смотреть на белый молчаливый простор.

А вот друзья меня интересовали мало. Был Сережка, но у него жизнь пошла по своему руслу, а я остался один с мамой, и меня это никак не напрягало. Я знал, что в школе меня считали странным, даже как-то раз мама водила меня к врачу, который ее успокоил и сказал: все со мной нормально, вырасту – и все наладится. Однажды все и правда наладилось.

Дело было после школьного выпускного. Все мои однокашники, как водится, напились и пошли встречать рассвет (те, кто мог ходить), а я в самом начале вечера сбежал от них на горнолыжную базу, где трассы «стекали» к реке, залез на вершину и стал, как всегда, смотреть вниз, на дорожки от фонарей, горевших на противоположном берегу. К полуночи лунная дорожка высеребрила широкую полосу воды, я поднял глаза к небу и внезапно увидел летящие на меня звезды.

Это было как удар в мозг раскаленным прутом. Звезды колюче-белого цвета, с кулак размером, рушились на меня и выжигали внутри все, что роднило меня с человеческим видом. Я распадался и собирался вновь в недрах звезд, отживающих свои миллиарды лет, я видел их смерть и рождал новые звезды сам. На меня рушилась Вселенная, я отмахивался от летящих мне в лицо планет как от пыли во время летних суховейных ветров. И вот, наконец, когда весь Космос прошел сквозь меня, я осознал – я есть Бог. И вся моя предыдущая жизнь, все эти 17 лет, прожитых без единой вредной привычки или драки, я выполнял волю Того, кто все это создал, потому что Он готовил себе смену. И выбор пал на меня.

Собственно, сегодня, много лет спустя, я понимаю, что у Него не было особых вариантов – кто же еще в состоянии сменить Его на этом бесконечном посту хранителя Вселенной? Ясное дело, никто такого не выдержит. И вот я прошел Посвящение. Когда сквозь мою душу рушились в бездну звезды, они выжгли во мне человека, но зато в этом пламени родилось что-то несопоставимо большее. Это было так правильно, что в моей телесной оболочке исчезли все эти досадные ограничения вроде жалости или злости – они только мешают. Последнее, что оставалось, – любовь к матери, я решил оставить это чувство себе. Волевым усилием я остановил падение звезд и понял, что способен теперь делать не только это. Да вообще-то я способен теперь делать все что угодно. Надо только правильно распорядиться этим, большая ответственность – сохранять Вселенную в целости и сохранности.

Я бросил все. Призвать в армию меня пытались, но врач забраковал – сказал, что у меня какое-то там заболевание и оружие мне давать нельзя. Смешной дядька, зачем мне оружие, если я сам – пуля и лекарство, альфа и омега, жизнь и смерть. Мне не сразу поверили, конечно, даже в больницу положили «на экспертизу». Эксперты долго со мной разговаривали, изо дня в день. Особенно один – был там, помню, парень, татарин, худощавый и спортивный, в очках, очень интеллигентный, вежливый. Все расспрашивал меня, как именно я Вселенной управляю. Однажды, помню, он ко мне пришел утром, весь такой подтянутый, говорит:

– Доброе утро, Виктор, как самочувствие?

– Нормально все, доктор, вы только попозже зайдите, мешаете.

– А чем вы заняты? – вежливо поинтересовался он.

– А вы идите, на градусник посмотрите и все поймете.

Он так и не понял, что я топил полярные шапки, чтобы обеспечить водой Африку. Таблетки мне хотел выписывать, но я их выплевывал по-тихому в унитаз. Хороший он парень, только приземленный. Собственно, по сравнению со мной все приземленные, что поделать.

После госпитализации я вернулся домой к маме. Она нервничала – сын внезапно запирается в комнате, не выходит, не ест. Я ей объяснил как мог, что к чему. Плакала долго – ну да ничего, сжилась как-то. Шло время. По человеческим меркам довольно прилично прошло, несколько лет. И вот в один прекрасный день Бог вернулся.

Я спал дома, мне снились другие миры, там шли войны между инопланетянами и я, как всегда, пытался примирить враждующих. Но вдруг в мой сон властно вторгся Глас. Это был именно Глас, а не какой-то там голос. Он потрясал корни гор, сдвигал планеты с орбит, в моей голове это было новым Большим Взрывом – я чувствовал, как в мозгу начали зарождаться новые галактики. Глас сказал: я молодец, все правильно делал, и спасибо мне за то, что сохранил Космос в равновесии. Но теперь Он, Истинный, продолжит этот труд, а я буду его правой рукой, ибо доказал я, что способен. Одну мелочь нужно сделать – устранить мою последнюю привязанность, чтобы я стал свободным и мог выносить приговоры, казнить и миловать беспристрастно. Устранить мою любовь к матери.

Я плакал во сне, просил, умолял – Он был непреклонен. Когда я проснулся, была надежда, что это всего лишь сон и все пройдет. Но в голове поселился Шептун – голос вкрадчивый, тихонько говоривший мне, что я должен делать.

– Вставай, вставай, вставай, молодец. Одевайся, одевайся, одевайся, молодец. Иди в ванную, в ванную, в ванную, молодец…