Глава VIII
О потрясающей всякое воображение победе, вырванной доблестным дон Кихотом в свирепой и доселе невиданной схватке с ветряными мельницами, а равно так и всяких разностях, о которых нам будет просто приятно сообщить.

Тут, выехав из-за холма, они увидели в поле перед собой тридцать или сорок ветряных мельниц, и как только дон Кихот увидел это зрелище, он сказал своему оруженосцу:

– Судьба направляет наши дела лучше, чем нам хотелось бы, потому что вы видите там, что там перед нами обнаружились, друг мой, Санчо Панса, тридцать или несколько более колоссальных гигантов, с которыми я собираюсь сражаться и убить их всех, а потом обогатиться за счёт их достояния, и что это хорошая, великая битва – это ещё и великое служение Богу, чтобы смести дурное семя с лица Земли!

– Какие гиганты? – заинтересовался Санчо Панса.

– Те, которых вы видите там, – ответил хозяин, – с длинными клешнями, и некоторые из них имеют длину не менее двух лиг!

– Помилуйте, ваша милость, – ответил Санчо, – те, кто там тусуется, похожи скорее не на колоссальных великанов, а на обычные ветряные мельницы, и то, что в них похоже на руки, – это лопатки, которые крутятся от ветра, и заставляют работать каменные жернова.

– Хорошо выглядит, – ответил дон Кихот что вы не участвуете в этом приключении! Они велики! И если ты боишься, отойди в сторону и молись в пространстве, пока я приму жестокий и неправый мир!

И, сказав это, он что было сил вонзил шпоры в бока своей лошади и, не обращая внимания на выкрики, которыми его оруженосец Санчо предупреждал его, что это, безусловно, ветряные мельницы, а не какие-то колоссальные великаны, так что не следует спешить, не осмотревшись по сторонам.

Но с высоты ему виделось, что они были великанами, и он уже не слышал голоса своего оруженосца Санчо и не видел, хотя он был уже близко, что они были ветряными мельницами, и он поливал их во всю мочь:

– Исзыдьте, трусливые и мерзкие твари! На вас бросается всего лишь одинокий рыцарь!

В этот момент поднялся небольшой ветерок, и большие лопасти завертелись с бешеной скоростью, что тут же увидел Дон Кихот и закричал:

– Погодите у меня, мерзкие твари! Даже если вы будете махать руками чаще, чем великан Бриарей, вы заплатите мне жизнью за ваши мерзкие козни! Поплатитесь теперь за всё!

И, сказав это, и всем серд грохотом цем препоручив себя своей госпоже Дульчинее и умоляя её, находясь в неком трансе, чтобы она помогла ему в таком немыслимом испытании, прикрывшись своим круглым щитом до макушки, с копьём наперевес, он пустил Росинанта во весь галоп и с шумом протаранил первую мельницу, которая была впереди остальных, и только он успел вонзить своё копьё в лопасть мельницы, как ветер повернул ее с такой яростью, что копьё его мгновенно разлетелось в щепки, а лопасть, подцепив коня вместе с рыцарем, с грохотом обрушила его на землю, оставив его лежать распластанным в весьма унизительной и дикой позе.

Увидев такое безобразие, Санчо Панса поскакал, понукая своего осла во весь его ослиный мах, чтобы помочь своему хозяину, и когда доскакал до цели, он обнаружил, что дон Кихот не может даже пошевелиться – такой силы был удар получил он вместе с Росинантом.

– Боже милостивый! – возгласил тут Санчо, – Разве я не кричал вам, милорд, чтобы вы хорошо смотрели на то, что перед вами, а это были просто ветряные мельницы! Никто не мог бы игнорировать это, кроме того, у кого ветряные мельницы кружатся в голове!

– Заткнись, друг Санчо! – ответил дон Кихот, – Знай, что военные дела всегда приводят к быстрому изменению диспозиции, даже чаще, чем мне казалось, и это правда, что мудрый Фрестон, который украл у меня комнату и книги, всели этих чудовищных великанов в эти мельницы, чтобы забрать славу моей дивной виктории, так велика его вражда ко мне, так он ненавидит меня, но в конце концов, его злые чары падут пред истинной добротой моего меча!

– Всё в руках господних, но… – ответил Санчо Панса с некоторым сомнением.

Он помог Дон Кихоту подняться и вскарабкаться на Рочинанте, который был тоже едва жив. Так, продолжая обсуждать прошлое приключение, они затрусили по дороге до самого Ущелья Ляпис, ибо там, полагал Дон Кихот, им придётся испытать много, очень много приключений, потому что это место очень прохожее, и людей там всегда масса, но Дон Кихот, был страшно удручённый утратой своего копья, обратился тут к своему оруженосцу:

– Я помню, что где-то вычитал, что испанский рыцарь по имени Диего Перес де Варгас, оказавшись после битвы без меча, вырвал из дуба тяжелый сук или бревно, и с ним так орудовал в тот день, такие чудеса вытворял, что раздавил целую кучу мавров, за что получил прозвище Дубасил, и с того славного дня все его наследники носили героическое имя Варгасов-Дубасилов. К чему я говорю это? Да к тому что выломаю самый большой сук из первого дуба, который попадётся нам на пути, неважно, будет ли это простой дуб или каменный, такого размера, какой я представил в воображении, и собираюсь совершить с ним такие подвиги, что тебе повезло, Санчо, что ты заслужил право узреть и стать свидетелем того, во что вряд ли можно поверить обыкновенному человеку.

– Всё в руках Господних! – сказал Санчо – Я верю вам так, как родному, и полагаю, что всё будет так, как говорит ваша милость, но, прошу вас, выпрямитесь хоть немного, потому что, кажется, что вас совсем скрючило, и должно быть, от вашего свирепого падения на землю.

– Это правда! – гордо ответил дон Кихот, – И, знай, если я и не жалуюсь на боль, то это только потому, что бродячим рыцарям не позволено жаловаться на любые раны, и настоящий идальго не имеет никакого права жаловаться, даже если у него вывалятся кишки на землю.

– Коли это так, то мне и добавить нечего, – ответил Санчо, – но один Бог знает, как бы мне хотелось, чтобы ваша милость всё же жаловалась, когда ей будет очень больно. О себе я знаю, что буду ныть от малейшей боли, даже если такое право не распространяется на оруженосцев бродячих рыцарей, я себе жаловаться уж как-нибудь разрешу.

Дон Кихот не переставал смеяться над удивительным простодушием своего верного оруженосца, и поэтому он заявил ему, что он может жаловаться, как и когда он пожелает, с должным на то основанием, или нет, до тех пор, пока не устанет, потому что в рыцарских уставах ничего явного по сему поводу не сказано!

Тут Дон Кихот сказал Санчо, не пришло ли время перекусить от трудов праведных.

Санчо же ответил своему хозяину, что к тому времени, когда у них не будет маковой росинки во рту и он не будет нуждаться в нем, он может съёсть и его, когда захочет.

Дон Кихот же сказал Санчо, что пока что есть он не хочет, а Санчо может всегда перекусывать, когда ему заблагорассудиться, никогда не испрашивая ни у кого никаких разрешений.

С этой лицензией он Санчо как можно удобнее расположился на спине его осла, и вынув из седельных сумок то, что там было, и потрусывая за своим хозяином, стал смачно закусывать, время от времени отхлёбывая из своего бурдючка с таким присёрбыванием, что ему могли бы позавидовать самые отпетые пьянчуги в Малаге. И вот в то время как он ехал, столь часто прикладываясь, да прикладываясь к своему бурдючку, из головы его потихоньку вылетели все эти обещания, которые ему надавал Дон Кихот, и в благодарность за то, что ему позволено так долго оттягиваться и отдыхать, он сам потихоньку стал мечтать и ждать новых приключений, какими бы опасными они ни оказались.

В ту ночь они заночевали под большими пробковыми дубами, и от одного из них Дон Кихот оторвал сухой сук, который почти что мог служить ему копьём, и даже насадил на него железный наконечник, который он снял со сломанного копья. Всю эту ночь Дон Кихот не спал, думая о своей госпоже Дульчинее, пытаясь приспособить реальность к тому, что он читал в своих книгах, где рыцари проводили бессонные ночи в цветущих и безлюдных лесах, развлекаясь чтением мемуаров своих дам.

Санчо же употребил свой досуг на совсем другое: поскольку у него был полный желудок, налитый отнюдь не цикорной водой, от сна он взял всё, что возможно, и всю ночь спал мёртвым сном, и если бы его не разбудили, если бы хозяин не стал тормошить его, то бог его знает, когда бы он вообще проснулся, несмотря на лучи солнца, сильно бившие ему в лицо, или пение птиц, которые несметными голосами и очень радостным пеньем приветствовали пришествие нового дня. Встав, он подошел к своему бурдючку и нашел его изрядно похудевшим, чем он был накануне вечером, и он всем сердцем огорчился, потому что ясно понимал, что его бурдючок ещё долго не будет иметь никакого пополнения.

Дон Кихот и тут не захотел завтракать, потому что, как говорится, он питался в основном сладкими мечтами. Они выехали на свой старый путь направлением на Гавань Ляпис, и к полудню, примерно около трёх часов увидели её пред собой.

– Здесь, – сказал Дон Кихота, поглядывая на Санчо, – мы можем, брат Санчо Панса, по самые локти запустить руки в самые крутые приключения на свете! Но предупреждаю, что даже если ты увидишь меня в величайших опасностях мира, ты не должен устремлять руку к своему мечу, чтобы защитить меня, пока ты не увидишь, что оскорбляющие меня негодяи – это низшие люди и всякий сброд, и знай, что только в таком случае ты можешь мне помочь, но если же они будут рыцарями, то будет совершенно незаконно и не даровано законами бродячего рыцарства, чтобы ты помогал мне, пока не будешь посвящён в рыцари и сам не станешь бродячим рыцарем!

– Между нами говоря, господин мой, – ответил Санчо, – что ваша милость может ни в чём таком не сомневаться, я из повиновения ни при каких коврижках не выйду, и тем более, что я сам по себе вполне смирен и противен тому, чтобы впадать в безумие и всякие драчки! Верно при этом, что в любом случае я буду денно и нощно защищать свою личность, и у меня не будет особого уважения к любям этим законам, ибо всё божественные и человеческие законы, не говоря уж о рыцарских позволяют каждому защищать себя всеми методами от того, кто хочет обидеть его.

– Тут я вполне могу согласиться с тобой, – ответил дон Кихот, – но в этом случае, чтобы помочь мне супротив рыцарей, ты должен всеми силами сдерживать своё горячее нутро!

– Да я о том же и твержу! – ответил Санчо, – и клянусь, что сдерживание нутра будет для меня свято, как святой воскресный отдых!

Пока они увлечённо обсуждали эти важные проблемы,