Превосходнейшая Корнелия

Было утро вторника. Первый день учебного года. Сэмюэль и Марта вошли в класс и огляделись. Все девочки разных возрастов сидели на одной половине класса, а мальчики – на другой.

Сэмюэль вздохнул. Он ненавидел это чувство, когда на тебя направлено так много взглядов. Особенно взглядов, изучающих тебя так, словно ты что-то вроде лягушки для препарирования на уроке биологии. Он узнал одного из мальчиков – мальчика в очках, которого он видел раньше у бакалейщика, – но тот не сделал никаких попыток взглянуть на него или улыбнуться. И в любом случае, он уже сидел с другим мальчиком. На самом деле все мальчики сидели с другими мальчиками, а поскольку парты были рассчитаны на двоих, Сэмюэлю пришлось усесться за пустой партой в конце класса.

Марта собралась было сесть рядом с ним, но миссис Стурдсен (низенькая, крепко сложенная женщина с румяными щечками) сказала ей сесть на половине девочек. Так Марта и сделала – села на пустое место рядом с девочкой со светлыми, безупречно уложенными волосами, которая держала спину так прямо, что можно было подумать, что она сидит на лошади. Девочку звали Корнелия Мюклебуст.

Сэмюэль тем временем одиноко сидел за пустой партой в задней части класса, а миссис Стурдсен обратилась к ученикам. Она говорила на норвежском, поэтому он не понял ни слова из ее речи, за исключением своего и Мартиного имени. Затем она заговорила на английском, с сильным акцентом.

– Итак, сегодня в нашей школе появились новые ученики из Англии. Я уверена, что мы сможем хорошо принять их… Я буду объяснять многие уроки на английском – и это поможет всем остальным выучить новые слова.

Весь класс застонал, и Сэмюэль почувствовал себя примерно таким же популярным, как школьный учебник. Миссис Стурдсен начала собирать домашние задания, а он вжался в спинку стула, мечтая оказаться где угодно, но только не здесь.

Корнелии Мюклебуст было одиннадцать лет, и она знала почти все. Она бегло говорила по-английски. Одинаково хорошо успевала по математике, гуманитарным и естественным наукам. Она могла рассказать вам, что солнцу четыре с половиной биллиона лет. Или что Малабо – столица Экваториальной Гвинеи. Или что «Лавка древностей» – это книга, написанная Чарльзом Диккенсом.

Она была такой умной, что часто поправляла миссис Стурдсен, которой это совсем не нравилось.

– Нет, – сказала Корнелия недавно на уроке, посвященном типам облаков. – Думаю, вы сами понимаете, что это кучево-дождевые, а не перисто-кучевые облака.

Однако несмотря на то что она была олицетворением всезнайки (посмотрите это слово в словаре и увидите там точное описание Корнелии), она не получала удовольствия от знаний. Точнее сказать, она получала от них удовольствие только потому, что они позволяли ей чувствовать себя умнее других людей. Она уже понимала, что она самая хорошенькая девочка в школе и у нее определенно самые богатые родители, но ей было просто необходимо стать также и самой умной. Тогда она смогла бы заставить всех вокруг завидовать ей, а вызывать у людей зависть было самым восхитительным занятием на свете.

Вот почему, когда новая девочка из Англии села рядом с ней, Корнелия задрожала от предвкушения. Ведь кем могла быть новая знакомая, если не новой жертвой, которой можно продемонстрировать свое несомненное превосходство?

– Привет, я Корнелия, – сказала она на самом безупречном английском, протягивая руку. – Я очень рада с тобой познакомиться.

Марта пожала протянутую руку.

– Я Марта.

– О, Марта. Пишется М-А-Р-Т-А, не так ли? В Норвегии есть похожее имя, Марте. Насколько я знаю, оно имеет арабское происхождение, правда?

– Я не знаю, – ответила Марта, потому что она этого действительно не знала.

– О, неужели? Ты этого не знаешь? Я думала, что все знают происхождение и значение своего имени. Мое имя значит «золотой», так что оно подходит к моим волосам.

– Мне нравится твое имя, – сказала Марта. – И твои волосы тоже.

– Ах, спасибо. Они у меня от мамы. Она была моделью, и она до сих пор очень красивая. Теперь ей не нужно работать. Мой папа очень богатый, понимаешь… А чем занимается твоя мама?

Марте внезапно стало очень грустно. Она вспомнила день, когда мама разрешила заколоть ей волосы сотней заколочек.

– Она… ее нет.

Корнелия засмеялась:

– Я знаю, что ее здесь нет. Думаю, наши мамы немного слишком взрослые, чтобы ходить в школу.

– Нет, – сказала Марта. – Она… она… – Она вдруг осознала, что это был первый раз, когда ей нужно было произнести это вслух. – Она умерла. Моя мама… и мой папа. Они оба. Они погибли в аварии на дороге… Вот почему мы переехали в Норвегию. Я и Сэмюэль, мой брат. Мы живем с нашими… – Она произнесла все это на одном дыхании, но слова все равно застревали у нее в горле. Ей было слишком грустно, чтобы говорить.

– Ох, мне так жаль, – сказала Корнелия, хотя на ее лице не было видно ни тени сожаления. – Наверное, очень неприятно быть сиротой. Я бы чувствовала себя ужасно, если бы мои родители умерли и я осталась одна.

Марте не нравилась Корнелия. Было в ней что-то необыкновенно холодное. Каждая ее фраза походила на острый карандаш, которым она колола ее в самые больные места, чтобы посмотреть на ее реакцию.

– Я не одна. У меня есть брат. Сэмюэль.

Корнелия повернулась туда, куда указывала Марта, и увидела мрачного темноволосого мальчика, который сидел сгорбившись на стуле и смотрел прямо на нее.

– Ах, он, – протянула она, всем своим видом выражая отвращение. – Так это твой брат. Ты бедняжка.

В глубине души она, конечно, позавидовала Марте. Видите ли, у Корнелии не было ни брата, ни сестры, и ей всегда было интересно, каково это – иметь их.

– Нет, на самом деле он хороший, – сказала Марта. «Лучше, чем ты, по крайней мере», – подумала она.

– Ах, ну да, наверное, если ты сирота, то будешь рада кому угодно.

– Нам повезло, потому что мы живем с нашим дядей Хенриком и тетей Идой, а они самые милые люди на свете, хотя тетя Ида бывает немного строгой…

На этом месте миссис Стурдсен прервала их беседу, сначала на норвежском, а потом на английском, и велела им сидеть тихо, потому что начинается урок. Это был урок математики, и до самого звонка Корнелия смеялась над тем, как Марта решает задачки. Все следующие уроки прошли точно так же, и Корнелия поправляла Марту при каждом удобном случае.

– Это девчонка такая невыносимая, – пожаловалась Марта Сэмюэлю во время перемены.

– Ну, по крайней мере, она с тобой разговаривает, – сказал Сэмюэль. – Я попытался заговорить с мальчиком, Фредериком, тем, что вечно играет с калькулятором, помнишь, мы его видели у бакалейщика… но он меня проигнорировал. Как будто я невидимка.

– Это потому, что мы не говорим на норвежском.

Сэмюэль кивнул.

– Я ненавижу эту школу.

– Все наладится, – сказала Марта.

И когда Сэмюэль посмотрел на улыбку сестры, ему стало стыдно. Он был старшим братом. Разве не он должен был пытаться приободрить Марту, а не наоборот? Он был всего на два года старше нее, но теперь он должен был стать ей вместо родителей. Стать тем, кто несет ответственность.

– Знаю, – сказал он и попытался улыбнуться ей в ответ. – Все наладится… Эй, ты ведь не рассказала этой девчонке про лес, нет?

Марта затрясла головой:

– Нет. Конечно нет.

– А про дядю Хенрика?

И Марта снова затрясла головой и снова сказала «Нет», но Сэмюэль не мог не заметить, что второе «Нет» она произнесла не так быстро, как первое. Не мог он не заметить и ее вспыхнувшие щеки, но он решил больше не задавать вопросов и поверил, что она говорит правду.

Два кролика

Было время, когда Тролль-сын ничего не любил так, как охотиться вместе с папой – они вдвоем уходили в лес, по очереди передавая друг другу глазное яблоко и прочесывая местность в поисках кроликов, которых можно поймать и положить в мешок.

Было так чудесно идти и говорить о вещах, о которых могут говорить только папа с сыном. Даже несмотря на то что в те времена лес был опасен, Тролль-сын любил эти волнительные ночные прогулки. Когда он получал глазное яблоко, ему нравилось искать кроликов среди зарослей папоротника и залитого лунным светом подлеска, нравилось смотреть на странных существ, встречавшихся им в лесу, например, долговязых калуш, которые часто галопом проносились мимо.

Однако теперь все было по-другому. Каждый раз, когда они выходили на охоту, Тролль-сын, как и его папа, знал, что если они не вернутся с кроликом, Тролль-мама будет в ярости. Ночь за ночью они уходили из дома с мешком на плечах и твердым намерением поймать кролика и ночь за ночью возвращались с пустыми руками. И теперь, когда все кролики из загона была сварены и съедены, дела были по-настоящему плохи.

– Нам сегодня нужно непременно поймать кролика, Тролль-сын, – говорил Тролль-папа. – Если мы сегодня не найдем ни одного, твоя мама будет так шебуршиться, что мы и заметить не успеем, чем она нас колотит, да. – Он задумчиво помолчал и потом заговорил снова: – Только она-то, если подумать, не виновата. Он ж правда любит нас. Ты ведь это знаешь, так ведь?

Тролль-сын ничего не ответил. В глубине души он понимал, что его папа говорит правду. Но если любовь его мамы была так хорошо замаскирована под криками и подзатыльниками, то какой от нее был прок?

Он продолжал идти вперед, ориентируясь по звуку папиных шагов и стараясь не врезаться в деревья. Он знал, что этой ночью все будет как всегда. Он знал, что без глазного яблока они никогда не смогут поймать кролика.

– Ч-ш-ш, – зашипел Тролль-папа.

Тролль-сын послушался, хотя вообще-то он и так молчал.

– Кроликов слыхать. – Голос отца был теперь твердым и тихим. – Слева от нас. Кроликов слыхать, слева от нас. Я их слышу.

Тролль-сын стоял неподвижно и прислушивался. Сначала он не услышал ничего, кроме тихого шепота ветра среди деревьев, того же самого прохладного ветра, который обдувал его лицо и щекотал нежную кожу внутри глазницы. Постепенно он начал различать другие звуки. Шорох листьев. Треск веточек. И наконец, негромкие мягкие толчки – прыжки кролика.

– Их там двое. – Шепот папы сливался с шепотом ветра. – И если ты слышишь, сынок, они как раз к нам идут. Если мы будем стоять неподвижно, они и не поймут, что мы тролли или что-то в этом духе. Так что давай-ка будем неподвижными, как камни.

Тролль-сын сделал так, как велел папа, и застыл на месте, став неподвижным, как деревья, стоявшие вокруг.

– А теперь приготовь-ка мешок – и стой тихонько. Обожди, пока я не скажу, и тогда мы на них обрушимся, как падающая крыша.

– Хорошо, – прошептал Тролль-сын и снова замолчал. Он держал мешок наготове и ждал. Он знал, что нужно делать: когда кролики подойдут поближе, его папа бросится вперед, схватит их и будет держать, пока он не накроет их мешком. Он знал, что если они будут стоять достаточно тихо, кролики подойдут совсем близко, и тогда они смогут их схватить. Тролль-сын был так взволнован, что едва мог дышать. Они были совсем близки к тому, чтобы поймать первого кролика за долгое время. И тогда им не придется есть жалкий ужин из червей и травы, и мама не будет его ругать.

Но вдруг, как раз тогда, когда кролики уже подошли совсем близко – так близко, что пора уже было на них наброситься, – раздался какой-то рокот: желудок Тролль-сына забурчал так сильно, что два кролика переполошились и запрыгали в обратном направлении.

– Постарайся скрывать свой голод, – сказал Тролль-папа. – Он их распугивает.

– Я ничего не могу с этим поделать!

– Ш-ш-ш. Послушай-ка, они бегут куда-то, шустро бегут. Хватай мешок… давай их догоним.

И Тролль-сын последовал за папой, вслепую несясь по подлеску за двумя кроликами.

– Скорее, сынок, скорее. Мы их почти поймали! Скорее! Скорее!

Тролль-сын бежал со всех ног, потому что знал, что они не могут позволить себе вернуться домой с пустым мешком, но чувствовал, что с пустым желудком он далеко не убежит.

– Беги, Тролль-сын, беги!

– Я бегу, – сказал он, несясь по лесу. – Я… Ба-бах.

Если у тебя нет глазного яблока, погоня за кроликами по лесу сопряжена с определенными трудностями. А именно: очень сложно понять, где находятся деревья. Деревья, вообще говоря, не предупреждают вас о том, что вы вот-вот в них врежетесь. Поэтому очень скоро Тролль-сын со всего маху ударился о дерево и опрокинулся спиной в густой подлесок, услышав при этом – он был уверен – тихий смех тысяч кроликов, эхом пронесшийся в его голове.

– О…о… о, – застонал он.

Он попытался встать – его папа все еще бежал за кроликами, – но голова у него просто раскалывалась, поэтому он лег обратно на землю. И, лежа там, он подумал, в какой ярости будет мама. Он слышал быстрые стихающие шаги папы и уже собрался было окликнуть его, когда заметил кое-что другое. Другой звук. Звук, который не относился ни к его папе, ни к убегающим кроликам.

Кричащая голова

– Помогите!.. Помогите!.. Кто-нибудь!.. Я вас слышу… Я слышу вас… Помогите!

Тролль-сын узнал голос, хоть и не понимал, откуда он ему знаком. Он не знал, что ему делать. Должен ли он ответить? Должен ли он попытаться не обращать внимания на головную боль и пойти посмотреть, в чем дело? Возможно, если он поможет тому, кто кричит, он получит какую-нибудь награду. Возможно, он получит что-нибудь съедобное.

Он с трудом приподнялся на локтях, затем медленно встал. К нему приближались чьи-то шаги.

– Тролль-сын? – Это был запыхавшийся голос его папы. – Тролль-сын? Ты куда подевался? Я догнал этих маленьких прыгунов – они были прям у моих ног, и я сказал: «Мешок, мешок, положь их в мешок», и куда ты подевался? Куда ты…?

Но тут он тоже услышал это. Крики.

– Помогите!.. Помогите!.. Я не могу двигаться!.. Я не могу, будь мой сосед неладен, двигаться!

Тролль-папа ненадолго замолчал и призадумался.

– Я знаю этот голос. Я знаю его так же хорошо, как вшей на моей голове. Это ж наш старый сосед, Тролль-правый, правильно я говорю? Голова, которую отрубили от двухголового тролля.

– Да, – согласился Тролль-сын, уже направляясь в сторону воплей. – Это Тролль-правый.

Отдаленные выкрики все продолжались:

– А-а-а!.. Помогите мне… Пожалуйста…

– Тролль-сын, вернись, – прошептал Тролль-папа. – Еще нам неприятностей не хватало. Да и какой прок от нас, коли мы даже кролика поймать не можем? Тролль-сын? Тролль-сын?

Тролль-сын направился в сторону Тролль-правого, держа вытянутые руки перед собой, чтобы не врезаться в дерево снова. Он выглядел – если бы кто-то мог его увидеть – как лунатик, который забрел слишком далеко от своей кровати. Только вместо простыни в руках он держал пустой мешок.

– Тролль-сын, вернись сюда! Что скажет твоя мама, если с нами приключится какая-нибудь беда? Тролль-сын? Тролль-сын? Если Тролль-правый должен найтись, то это обязан сделать Тролль-левый. Тролль-сын?..

Но Тролль-сын продолжал идти дальше. В конце концов, Тролль-правый был их соседом, а разве это не было одной из заповедей троллей – всегда помогать соседям в нужде? И разве Тролль-левый не будет счастлив, если Тролль-правый к нему вернется? Разве не будет он так же рад, как был бы рад Тролль-сын, если бы нашел глазное яблоко? Ведь двухголовый тролль, потерявший одну из своих голов, должен, без сомнения, чувствовать себя очень одиноко.

Правда, надо признать, что Тролль-левый не переставал насвистывать веселые песенки, после того как вернулся домой с полным набором из двух плеч, предоставленных в абсолютное его распоряжение. Надо также признать, что Тролль-левый не слишком усердно искал пропавшую голову. В своих рассказах Тролль-левый с мельчайшими подробностями рассказывал о том, как их с Тролль-правым поймали в чужих владениях хюльдры без теней, и как их вместе с другими пленниками, в том числе человеческой девочкой и ведьмой, отправили на повозке к жестокому Мастеру перемен, и как эта ведьма помогла им всем сбежать, наколдовав из воздуха снежную бурю.

Тролль-сын всегда с замиранием сердца слушал, как его папа – который услышал историю Тролль-левого в пивной, – рассказывал о том, как их двухголовый сосед ввязался в драку со стражниками-хюльдрами. Тролль-сын задохнулся от ужаса, услышав, как отрубили голову Тролль-правого и как после этого Тролль-левый отомстил хюльдру, сделавшему это, и убил его.

– Так почему он не поднял Тролль-правого и не принес его домой? – спросил тогда Тролль-сын.

– Он не говорил об этом, я это только вот сейчас понял. Может, он ее потерял. Я имею в виду, вот мы же потеряли глазное яблоко. А он, может, потерял голову. Это вполне возможно.

Тролль-сын тогда задумался, как это возможно – случайно потерять голову, и эта была еще одна причина, по которой он сейчас решил подойти к Тролль-правому.

– Тролль-сын… Тролль-сын… Вернись сюда… Пожалуйста, Тролль-сын, давай не будем вмешиваться в чужие проблемы. Мы должны кроликов искать, а не неприятности.

Но Тролль-папа знал, что его слова никогда не имели над сыном особой власти, и поэтому через какое-то время он тоже начал пробираться между деревьями, вытянув перед собой руки, чтобы не врезаться в стволы. А крики тем временем становились все громче:

– Кто это? Помогите! Помогите! Кто-нибудь, помогите! Я вас вижу. Я вижу вас. Мальчик-тролль. Мальчик-тролль среди деревьев.

Здесь, ниже! Я здесь, внизу. Я здесь, внизу, на тропинке. Это… это… это ж Тролль-сын? Мой старый сосед Тролль-сын? А это небось твой папа идет за тобой?

– Это мы, – сказал Тролль-папа, догнав сына, взяв его за руку и спускаясь по склону к тропинке.