Наши губы сомкнулись; закрыв глаза, я вдыхал запах лаванды и Роуз; душу мою охватили одновременно сильнейший страх и всепоглощающая любовь, и я понял, что страх и любовь – это одно и то же чувство.
Даже принадлежи мне все золото Стрэнда, я все равно остался бы жить в скромном домике на Уэлл-лейн – при условии, что ты будешь со мной, – подумал я, но не сказал этого вслух.
Медведь оживал, только когда сражался не на жизнь, а на смерть. Я часто вспоминал его, этого медведя, с его бессмысленной волей к жизни, состоящей для него из сплошной боли и страдания.