Мистер Мор

Прошло семнадцать дней с тех пор, как Амелия отправила письмо Отцу Рождество. Сейчас она сидела там, где бывала довольно часто, – внутри печной трубы.

Надо сказать, внутри печных труб очень темно. Поначалу привыкнуть к этому непросто. И темнота – не единственная трудность. Ещё в дымоходах очень тесно, даже если ты маленькая худощавая девочка. Но противнее всего сажа. Чёрная пыль, которая забивается повсюду, стоит только взмахнуть щёткой. Она липнет к волосам, к одежде и коже, забирается в нос и в рот. Глаза от неё слезятся, и кашель начинается такой, что кажется, ещё чуть-чуть – и вывернешься наизнанку. Да, трубочистам не позавидуешь, но Амелии нужна была работа, чтобы добыть денег на еду и маме на лекарство.

К тому же после чистки труб больше радуешься дневному свету. И тому, что находишься где угодно, только не в дымоходе. Работа трубочистом заставляла надеяться. Сидя в пропахшей копотью темноте, поневоле начинаешь грезить обо всех светлых местах в мире.

Но для утра Сочельника дымоход, определённо, место не самое подходящее. Амелия же торчала именно там, уперев колени и локти в стены трубы и задыхаясь от клубов сажи, которые поднимала её щётка.

А потом она услышала чей-то тонкий плач. Не человеческий. Чей-то ещё. Она насторожилась и поняла, что это не плач, а мяуканье.

– О нет, – пробормотала Амелия, точно зная, кто это.

Девочка прижалась каблуками к стене и начала шарить вокруг свободной рукой. Наконец она наткнулась на что-то мягкое, тёплое и пушистое, лежащее на грязной полке внутри изогнутого дымохода.

– Капитан Сажа! Что я тебе говорила? Нельзя лазать по трубам! Они не для котов!

Амелия подхватила мурчащего кота и потащила вниз, в светлую гостиную. Капитан Сажа, под стать своему имени.

Кот вывернулся у Амелии из рук, спрыгнул на пол и прошествовал через комнату. Прямо по кремовому ковру. Дорогому кремовому ковру. Амелия с ужасом уставилась на грязные отпечатки лап.

– О нет! Капитан Сажа, иди сюда! Что ты натворил?!

Девочка вылезла из камина, чтобы забрать кота, и, конечно, тоже испачкала ковёр.

– О нет, – запричитала она. – Нет-нет-нет…

Она стремглав побежала в кухню, где кухарка чистила морковь, крепко держа её в узловатых пальцах.

– Простите, – пролепетала Амелия. – Я там немного напачкала. Можно мне мокрую тряпку?..

Кухарка нахмурилась, сама как сердитая кошка, и зацокала языком.

– Когда мистер Мор вернётся из работного дома, он не обрадуется! – прошипела она.

Амелия торопливо вернулась в гостиную и попыталась оттереть сажу с ковра. Тщетно – от её стараний пятна только расплылись.

– Нужно все отчистить, пока мистер Мор не увидел, – сказала она коту. – Ну почему из всех домов ты выбрал этот, чтобы набезобразничать?

Кот виновато потупился.

– Ну хорошо. Я знаю, что ты не специально. Но представляю, как разозлится мистер Мор!

Оттирая пятна, Амелия заметила в гостиной кое-что странное. Несмотря на канун Рождества, в комнате не было ни одного украшения. Ни открытки, ни плюща, ни остролиста. И пирожками с начинкой даже и не пахло, что довольно-таки необычно для богатого дома.

Внезапно Амелия услышала тяжёлые шаги в прихожей. Не успела она обернуться, как на пороге гостиной появился мистер Мор.

Это был очень высокий человек с вытянутым узким лицом и длинным крючковатым носом. Из-за чёрной трости, чёрного пальто и чёрного цилиндра казалось, что мистер Мор – во́рон, который одним тоскливым вторничным утром закусывал червяком и вдруг решил, что было бы неплохо превратиться в человека.

Мистер Мор посмотрел на Амелию, на кота и на смазанные следы по всему ковру.

– Простите, – быстро сказала Амелия. – Мой кот увязался за мной и забрался в трубу.

– Ты знаешь, сколько стоит этот ковёр?

– Нет, сэр. Но я его отчищу! Смотрите, они оттираются.

Капитан Сажа выгнул спину и зашипел, готовый вцепиться мистеру Мору в ногу. Обычно он хорошо относился к людям, но этот человек ему очень не нравился.

– Мерзкое животное.

– Он просто желает вам счастливого Рождества, – сказала Амелия и попыталась улыбнуться.

– Рождество, – мистер Мор произнёс это слово с таким видом, будто оно горчило на вкус. – Только дураки радуются Рождеству. Или дети. А ты, я вижу, относишься и к тем, и к другим.

Амелия знала, кто такой мистер Мор. Ему принадлежал Работный дом мистера Мора, один из крупнейших в Лондоне. А ещё Амелия знала, что такое работный дом. Это ужасное место, куда все боялись попасть. Но иногда люди заканчивали там, потому что были слишком бедны, или слишком больны, или оставались без дома и без родителей. Там им приходилось работать с раннего утра до поздней ночи, терпеть гадкую кормёжку и постоянные наказания.

– Вы – парочка отвратительных грязнуль! – сказал мистер Мор.

Капитан Сажа встопорщил шерсть, превратившись в пушистый шар злости.

– Он не любит, когда его обзывают, сэр.

Мистеру Мору явно не нравилось, когда ему перечат дети. Особенно бедные дети, одетые в грязные лохмотья и притащившие в дом кота, который наследил на дорогом ковре.

– Встань, девочка.

Амелия встала.

– Сколько тебе лет?

– Десять, сэр.

Мистер Мор схватил её за ухо.

– Ты лгунья.

Он наклонился и посмотрел на Амелию так, словно она была грязью на его ботинке. Амелия увидела его скрюченный нос совсем близко и задумалась, отчего он погнулся. Было бы здорово посмотреть, как это случилось. Может, кто-то его сломал?

– Я говорил с твоей матерью. Тебе девять. Так что ты лгунья и воровка.

И он с силой потянул её за ухо, будто собирался вовсе оторвать.

– Пожалуйста, сэр, мне больно!

– Когда твоя мать заболела, я мог найти другого трубочиста, – сказал мистер Мор, отпуская ухо Амелии и оттирая сажу с руки. – Но нет, я решил дать этой девчонке возможность проявить себя. И совершил ужасную ошибку. Тебе самое место в моём работном доме. Теперь поговорим о деньгах.

– Три пенни, сэр. Но я тут немного натоптала, так что можете заплатить только половину.

– Нет.

– Что нет, сэр?

– Ты неправильно меня поняла. Это ты должна мне заплатить.

– Почему, сэр?

– Потому что ты испортила мой ковёр.

Амелия посмотрела на ковёр. Наверное, он стоил больше, чем трубочист может заработать за десять лет. Ей стало очень грустно. И в то же время она разозлилась. Ей были нужны эти три пенни! На них она собиралась купить фиговый пудинг себе и маме на завтра. О гусе или индейке на рождественском столе они даже не мечтали, но, по крайней мере, пудинг могли себе позволить. Точнее, раньше могли.

– Сколько денег у тебя в кармане?

– Нисколько, сэр.

– Лгунья. Я вижу, что там есть монета. Живо давай её сюда.

Амелия вытащила из кармана единственную монетку, которая у неё была. На коричневом полупенсовике красовался профиль королевы Виктории.

Мистер Мор покачал головой и посмотрел на Амелию с таким выражением, будто он и в самом деле был вороном, а она – дождевым червём. Он снова схватил её за ухо и больно выкрутил.

– Мать избаловала тебя. Я всегда думал, что она слабая женщина. И твой отец, наверное, тоже так думал. Иначе зачем бы ему сбегать от вас обеих?

Амелия вспыхнула. Она ничего не знала об отце. Мама как-то набросала углём его портрет в солдатской форме. На портрете папа улыбался. Уильям Визарт выглядел, как герой, и Амелии этого хватало. Он был солдатом Британской армии и уехал воевать в далёкую страну под названием Бирма. Там он и умер в год, когда родилась Амелия. Она представляла, что он был сильным, благородным и отважным. То есть совсем не таким, как мистер Мор.

– Мать плохо тебя воспитала, – продолжал мистер Мор. – Только посмотри на себя. Ходишь в рванье. Не поймёшь, девочка ты или мальчик. Мать не учила тебя, как должны вести себя девочки? Хорошо хоть, что ей недолго осталось…

Этого даже Капитан Сажа стерпеть не мог. Он бросился на мистера Мора и вонзил когти в его чёрные брюки. Ткань затрещала, мистер Мор принялся отгонять кота тростью, и Амелия почувствовала, как внутри закипает ярость. Она ткнула мистеру Мору в лицо вымазанной в саже щёткой и пнула его в лодыжку. А потом ещё раз пнула. И ещё.

Вдохнув печную золу, мистер Мор закашлялся и взревел:

– ТЫ!..

Но Амелия больше его не боялась. Она думала только о больной маме, которая лежала в кровати.

– Не. Смейте. Так. Говорить. О. Моей. Маме!

Она бросила монетку на пол и вылетела из комнаты.

– Я до тебя ещё доберусь!

«А вот и не доберёшься!» – подумала Амелия, изо всех сил надеясь, что это правда. Капитан Сажа бежал рядом с ней, оставляя на полу чёрные следы.

Выскочив из дома мистера Мора, Амелия повернула на восток. Путь к Хабердэшери-роуд пролегал по тёмным, грязным улицам. С каждым шагом дома становились всё меньше и потрёпаннее и всё теснее жались друг к другу. Из маленькой церкви доносился гимн «О, придите, все верующие». Амелия прошла мимо торговцев, которые расставляли лотки для рождественской ярмарки, мимо девочек, игравших в классики, и слуг, которые несли гусей от мясника. Затем она проводила взглядом женщину с рождественским пудингом и мужчину, прикорнувшего на скамейке.

Торговка жареными каштанами крикнула ей:

– Счастливого Рождества, милая!

Амелия улыбнулась и попыталась настроиться на рождественский лад, но это было непросто. Куда труднее, чем в прошлом году.

– Сегодня Сочельник, – сказала торговка каштанами. – Ночью придёт Отец Рождество.

Вспомнив про Отца Рождество, Амелия всё-таки улыбнулась. Она высоко подняла щётку для печных труб и крикнула:

– Счастливого Рождества!

Малыш Мим

Малыш Мим был эльфом.

И, как вы, наверное, догадались, очень маленьким. Даже по меркам эльфов. Маленьким и юным. Младше тебя. Намного! Ему было три года, если быть точным. Его тёмные волосы блестели, как озеро в лунном свете, а ещё он пах имбирными пряниками. Мим ходил в детский сад для эльфят, который при Отце Рождество стал частью Школы санного мастерства, и жил в маленьком домике на улице Семи Извилин в самом сердце Эльфхельма.

Но сегодня ему не нужно было идти в детский сад.

Потому что наступил канун Рождества. Самый чудесный день в году. А в этом году Сочельник обещал быть ещё чудеснее. Во всяком случае, для Малыша Мима. Потому что сегодня перед ним и другими эльфятами распахнутся двери Мастерской игрушек. После того как бездонный мешок Отца Рождество наполнится подарками, эльфийским ребятишкам разрешают брать любые игрушки, какие они захотят. А Малыш Мим ещё никогда не бывал в Мастерской игрушек.

– Сочельник! – завопил он, запрыгивая на родительскую кровать.

Подобно большинству эльфийских кроватей, она пружинила, как батут. Поэтому Малыш Мим тут же взлетел под потолок, ударился макушкой и сорвал красно-зелёную бумажную гирлянду, которая была частью рождественского убранства.

– Малыш Мим, ещё слишком рано, – простонала его мама Нуш откуда-то из путаницы тёмных волос. И натянула подушку на голову.

– Твоя мама права, – поддержал её Занудник, отец Мима. Он водрузил на нос очки и нервно поглядел на часы. – Сейчас без пятнадцати минут Рань Несусветная.

Рань Несусветная была самым нелюбимым временем Занудника, особенно в те дни, когда он работал ночь напролёт, как сегодня. Ему казалось, что он едва успел закрыть глаза. Впрочем, так оно и было. Занудник любил свою работу в Цехе игрушек, которые прыгают и вращаются, да и платили за неё неплохо – сто пятьдесят шоколадных монет в неделю. Но ещё он любил поспать. А теперь в кровати прыгал и вращался его сын, взбудораженный до самых кончиков ушей.

– Обожаю Рождество! У меня от него искорки внутри! – сказал Малыш Мим.

– Мы все любим Рождество, сынок. Но ты всё-таки попробуй уснуть, – попросила его Нуш откуда-то из недр подушки. На наволочке было вышито: «Пусть вам всегда снятся рождественские сны». Нуш тоже очень устала – для неё это время года было не менее напряжённым, чем для мужа. Накануне она до поздней ночи беседовала с оленями.

– Ну мамочка, просыпайся! Уже почти Рождество. Вы так весь Сочельник проспите! Вставайте! Давайте слепим снежного эльфа.

Нуш не смогла сдержать улыбку.

– Мы лепим снежного эльфа каждое утро.

Занудник уже сладко похрапывал, завернувшись в одеяло. Нуш вздохнула. Теперь она точно не сможет уснуть. Нуш убрала подушку с лица и пошла готовить Малышу Миму завтрак.

– Что сказали олени? – спросил эльфёнок, поедая пряник с вареньем. Он сидел на деревянной табуретке в маленькой кухне и смотрел на портрет Отца Рождество, который нарисовала местная художница Матушка Миро. Всего в доме Нуш и Занудника их было семь. Хотя эльфы прекрасно знали, что Отец Рождество смущается всякий раз, когда натыкается на свой портрет, в присутствии его несуразной бородатой физиономии им делалось спокойнее.

– Ничего особенного. Вчера они были неразговорчивы. Комету что-то беспокоило, хотя это на неё не похоже. И Блитцен вёл себя странно.

Матушка Нуш была главным оленьим корреспондентом «Ежеснежника». Она писала статьи об оленях. К сожалению, те крайне неохотно давали интервью. В лучшем случае могли прореветь что-то или вздохнуть. Ничего скандального в их жизни тоже не происходило, если не считать того, что Блитцен время от времени оставлял дымящиеся кучки на лужайке перед домом Отца Водоля. Но Отец Водоль был начальником Нуш и запрещал писать об этом. Оленьи истории никогда не попадали на первую полосу, хотя некоторые эльфы живо интересовались отношениями Купидона и Кометы – те постоянно то сходились, то расставались. Ежегодные гонки на оленьих упряжках как-то добрались до четвертой страницы, но и только. Все знали, что победит упряжка с Вихрем, ведь он был самым быстрым. Работу оленьим корреспондентом официально признали самой скучной в «Ежеснежнике», и Нуш отчаянно желала заняться чем-то более интересным. Вот бы стать пряничным корреспондентом или игрушечным! Но сильнее всего ей хотелось быть корреспондентом по делам троллей. Эта работа считалась самой опасной, потому что тролли большие, страшные и едят эльфов. Но ещё это была самая важная и самая увлекательная работа в мире! День за днём Нуш мечтала, что её назначат на эту должность, но Отец Водоль не торопился. Он был не слишком сговорчивым начальником. Если подумать, он был самым несговорчивым эльфом в Эльфхельме. И ненавидел Рождество.

– Что это значит? – спросил Малыш Мим, пока мама клала десять ложек сахара в его морошковый сок. – Почему Блитцен вёл себя странно?

– Он всё время стоял, опустив голову, и смотрел на землю. Но не искал еду. Он как будто был чем-то встревожен. И другие олени тоже. А ведь в прошлом году они так радовались Рождеству! Потом Блитцен посмотрел на меня и… издал звук.

Малыш Мим захихикал, потому что мамины слова показались ему смешными. Но ему всё казалось смешным.

– Своей попой?

– Нет, ртом. Вот так…

Нуш показала, как именно. Она сомкнула губы и изобразила фырканье обеспокоенного оленя. Малыш Мим перестал смеяться – звук и в самом деле был тревожным.