Как медленно тянется время в заточении под этими снегами и морозами! Пошел только второй этап моего предприятия. Я нанял судно, и сейчас занимаюсь набором моряков в мою команду. Часть команды уже собрал; думаю, что это надежные и бесстрашные люди, на которых я смогу положиться.

Но у меня нет одного, чего мне не хватало всю жизнь и отсутствие чего я считаю наиболее больным моим местом – мне нужен друг, Маргарет. Мне нужен человек, с которым я могу разделить свою радость, охватывающую меня огнем энтузиазма в случае достижения успеха. Если же на меня нападет тоска, то никого не будет поблизости, чтобы поддержать и приободрить меня. Конечно, я смогу излить свою горечь пером на бумаге; но это плохой способ для того, чтобы передать свои чувства. Я нуждаюсь в обществе товарища, которому я бы мог рассказать о своих переживаниях и глазами встретить его понимающий взгляд. Ты сочтешь меня романтиком, но отсутствие друга действительно лежит горечью на моей душе. У меня рядом нет никого, кто бы был и мягок и смел, обладал тонким и, в то ж время, большим умом, вкусы которого были бы подобны моим, и кто бы мог одобрять или корректировать мои планы. Как бы здорово такой друг исправлял ошибки твоего бедного брата! Я слишком горяч в работе и слишком нетерпелив в преодолении трудностей. Но еще большей моей бедой является то, что я вырос самоучкой; я до четырнадцати лет был предоставленным самому себе маленьким сорванцом и не читал ничего, кроме книг о путешествиях, которые брал у дядюшки Томаса. В то время я познакомился со знаменитыми поэтами нашей родины, а что до иностранных языков, то необходимость их изучения я осознал лишь тогда, когда заметил, что книги на родном языке перестали быть для меня интересными, поскольку уже не несли полезной информации. Сейчас мне двадцать восемь, однако невежества у меня, пожалуй, побольше, чем у многих пятнадцатилетних школьников. Правда и то, что я многое обдумал, и мечты мои обширны и величественны, однако им не хватает того, что художники называют СОДЕРЖАНИЕМ; вот поэтому мне и нужен друг, в котором бы было достаточно человечности, чтобы не презирать меня за романтичность, и любви ко мне – чтобы правильно оценивать мои помыслы. Понятно, что жалобы мои бессмысленны и что друга такого я не найду ни на широких океанских просторах, ни даже здесь, в Архангельске, среди купцов и моряков. Надо признать, что некоторые чувства, несвойственные таким животным в человеческом образе, теплятся даже в этих грубых и суровых сердцах. Взять, к примеру, моего помощника. Это удивительно мужественный и инициативный человек. Он безумно тщеславен, а точнее, устремлен к профессиональному росту и продвижению. Он англичанин и вместе с типичными для англичан и для его профессии предрассудками, которые не смягчило образование, сохраняет некоторые, дарованные ему природой благороднейшие черты человечности. Познакомился я с ним на китобойном судне и, когда узнал, что он в этом городе не имеет работы, легко уговорил его служить помощником в моем предприятии. Этот помощник отличается превосходными манерами и характером с мягким отношением к дисциплине. На эту особенность в дополнение к его хорошо известным прямоте и бесстрашию я обратил внимание в первую очередь, когда нанимал его. Моя уединенная юность и лучшие годы, прошедшие под твоим нежным женским воспитанием, сделали мой характер настолько утонченным, что я не могу побороть свое неприятие грубого обращения с людьми, ставшего привычным на кораблях. Я никогда не считал эту грубость необходимым условием для обеспечения дисциплины на корабле, и когда я узнал о моряке, известном одновременно мягкостью своего сердца и уважением, которым он пользуется у команды, я понял, что мне очень повезло взять на службу такого помощника. Впервые я о нем услышал от одной дамы, которую он сделал счастливой. Расскажу вкратце эту довольно романтическую историю. Несколько лет назад он встретил и полюбил русскую девушку из семьи со средним достатком. Для выкупа он скопил солидную сумму денег, за которые отец девушки согласился отдать ее замуж. До церемонии венчания он виделся со своей желанной лишь один раз, и когда они встретились, она вся в слезах бросилась ему в ноги, умоляя пощадить ее, потому что она любит другого, а отец ни за что не согласится на их брак, потому что этот человек беден. Наш великодушный герой успокоил девушку и, попросив назвать ему имя ее возлюбленного, тут же отказался от своих притязаний. К этому моменту он уже купил за свои деньги дом с хозяйством в деревне, где он собирался провести остаток своей жизни, однако в связи с таким поворотом дел решил все это, вместе с остатком выкупных денег для приобретения скота, даровать своему сопернику. После этого он упросил отца девушки дать согласие на ее брак с возлюбленным. Однако старик решительно воспротивился, поскольку считал себя связанным обязательством чести с нашим джентльменом. Последний же, видя такую неумолимость отца, покинул эту страну и не возвращался сюда до тех пор, пока не узнал, что его бывшая возлюбленная вышла замуж за того, кого она хотела. «Какой благородный человек!» – я уже слышу твое восклицание. Однако напомню: у него нет никакого образования, в общении он словно немой, и его всюду сопровождают невежество и неаккуратность. Все это в его поведении еще более удивляет, хотя и снижает интерес и симпатию к нему, которых он вполне заслуживает.

Однако не думай, что если я жалуюсь на мой тяжкий труд или ищу сочувствия (которого я, возможно, никогда не получу), то я колеблюсь в своей решимости. Отнюдь! Решимость моя также тверда, как предопределенный жребий, а моя экспедиция задерживается лишь погодой, и как только она позволит, мы немедленно отплывем. Зима была необычайно суровой, но весна обещает вот-вот войти в полную силу. Так что мы, возможно, отплывем раньше, чем я ожидал. Спешить я не собираюсь; ты меня знаешь достаточно хорошо, чтобы верить в мою осторожность и, особенно, когда я отвечаю за других людей.

Очень сложно описать чувства, которые я испытываю накануне начала моей экспедиции. Невозможно передать и охватывающий меня при этом трепет, с которым я готовлюсь к отплытию; это ощущение радости и в то же время тревоги. Я собираюсь в неисследованные районы, в «край туманов и снегов», но я не убью ни одного альбатроса; так что не волнуйся за мою безопасность или за то, что я вернусь к тебе измученным и несчастным, как «Старый мореход». Знаю, что ты улыбнешься, прочитав такое сравнение, поэтому открою тебе один секрет. Я часто объяснял свою привязанность или даже восторженную страсть к полному таинственной опасности океану влиянием на меня этого произведения одного из наиболее одаренных богатым воображением современных поэтов. В моей душе творится что-то такое, чего я не понимаю. При осуществлении своих проектов я с одной стороны действую как человек трудолюбивый, усердный и настойчивый, а с другой – испытываю тягу к чудесам и верю в них; сверхъестественное и невероятное вплетается во все мои планы, торопит и выталкивает меня из привычных для человека путей в бурное море и неизведанные края для их изучения.

С твоего позволения вернусь к более важному для меня вопросу. Встретимся ли мы снова? Ведь мне предстоит пересечь лежащие передо мной необъятные моря и через самый южный мыс Африки или Америки вернуться на родину. Это было бы прекрасно! Однако боюсь загадывать наперед и не могу заглянуть на обратную сторону картины. Во всяком случае, не прекращай высылать мне письма при любой представившейся возможности – ведь они могут найти меня и быть наилучшим средством для поднятия моего духа. Я нежно люблю тебя. Вспоминай и ты меня с любовью, даже если никогда больше обо мне не услышишь.

Твой брат, Роберт Уолтон

ПИСЬМО ТРЕТЬЕ

7 июля 17- г.

Вручить: Миссис Сэвилл, Англия

С неожиданной оказией решил написать тебе несколько строк чтобы сообщить, что я здоров, и экспедиция моя успешно продвигается вперед. Это письмо привезет в Англию купеческое судно, которое сейчас находится уже где-то в пути из Архангельска; они, наверное, более счастливы, чем мы, кто не увидит родной земли, возможно, еще много лет. Однако настроение у меня прекрасное; мои люди полны смелости и демонстрируют твердость своего намерения двигаться к намеченной цели, несмотря на льдины, проплывающие одна за другой мимо нашего корабля и свидетельствующие об опасностях, которые ожидают нас впереди. Мы уже доплыли до очень высокой широты, однако сейчас разгар лета и, хотя здесь не так тепло, как в Англии, южные ветра, что быстро гонят нас к желанным берегам, довольно ощутимо согревают нас, на что я совсем не рассчитывал.

Ничего интересного для сообщения в письме пока не было. Два или три раза дул сильный ветер да латали вдруг появившуюся течь – события, ординарные для любого плавания и вряд ли достойны упоминания. И я был бы вполне удовлетворен, если бы ничего худшего с нами не случилось.

До свидания, моя дорогая Маргарет. Могу тебя заверить, что во имя сохранения как моего, так и твоего благополучия, я не буду необдуманно подвергать себя опасности. Я буду сохранять холодным ум, буду стоек и осторожен.

Но мои старания непременно увенчаются УСПЕХОМ! Мы прошли уже большое расстояние, проложив, таким образом, безопасный путь через непроходимые моря; и свидетелями этой моей победы явились сами звезды. Я намерен продолжать и далее обуздывать еще непокоренную стихию. Что может остановить непреклонный дух и твердую волю человека?

Мое сердце невольно освобождается таким образом от переполняющих его чувств. Но мне пора заканчивать.

Да благословит тебя Господь, моя любимая сестра!

Р. Уолтон

ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ

5 августа 17- г.

Вручить: Миссис Сэвилл, Англия

У нас на корабле произошел такой странный случай, который я не могу не описать, хотя очень возможно, что мы увидимся прежде, чем ты получишь это письмо.

В последний понедельник (31 июля) нас со всех сторон окружил лед, приблизившись к самому кораблю и оставив свободной узкую полоску, едва достаточную для того, чтобы можно было плыть. Сложилась опасная ситуация, усложнившаяся еще и тем, что вокруг нас опустился очень густой туман. В связи с этим мы легли в дрейф в надежде на то, что в атмосфере и погоде произойдут какие-нибудь изменения.

Приблизительно в два часа туман рассеялся, и мы поняли, что находимся посреди бесконечного ледяного поля с бугристой поверхностью. Кто-то из матросов при виде этого поля простонал, а я, забеспокоившись, насторожился. Вдруг, приглядываясь вдаль, мы в полумиле от нас заметили на льду какой-то странный предмет, который привлек все наше внимание, и мы, позабыв про нашу собственную плачевную ситуацию, принялись рассматривать его в телескоп. Это оказались низкие, запряженные собаками сани со стоявшим за ними погонщиком гигантского роста. Сани быстро двигались на север и скоро пропали из виду, скрывшись за неровностями льда. Эта картина вызвала у нас немалое удивление. Мы считали, что находимся в сотнях миль от ближайшей земли, а то, что мы увидели, показывало, что в действительности расстояние до земли не так велико. Однако, обложенные льдами, мы не могли пойти по оставленному санями следу. Спустя два часа после этого мы услышали волнение моря, и ближе к ночи лед раскололся, освободив наш корабль. Но мы оставались в дрейфе до самого утра, так как боялись в темноте наскочить на большие отколовшиеся куски льда, которые плавали рядом. Я использовал эти несколько часов для отдыха.

Утром, как только стало светло, я вышел на палубу. Там происходило что-то необычное: все матросы собрались у одного борта корабля и разговаривали с кем-то, кто был за бортом. Подойдя к ним, я увидел такие же, как накануне, сани; их ночью прибило к нам на большой льдине. Из упряжки саней в живых осталась только одна собака, а в санях находился человек, которого матросы уговаривали подняться на корабль. В отличие от предыдущего путника он был похож не на полудикого аборигена какой-нибудь из неизвестных близлежащих земель, а на настоящего европейца. Когда я подошел, мой помощник сказал путнику:

– Это наш капитан, и он не позволит вам погибнуть в открытом море.

Увидев меня, путник обратился ко мне на английском языке с небольшим акцентом:

– Прежде чем подняться на борт, я хотел бы знать, куда направляется ваше судно?

Можешь представить себе, дорогая Маргарет, моё удивление, когда я слышу такое заявление от находящегося на краю гибели человека, которому я предлагаю спастись на моем судне, и это предложение является единственной для него возможностью спасти свою жизнь – самое большое сокровище в мире. Тем не менее, скрывая улыбку, я ответил, что мы совершаем исследовательскую экспедицию к северному полюсу.

Услышав мой ответ, путник согласился подняться на борт. Боже мой, Маргарет! Если бы ты видела человека, капитулировавшего таким образом во имя своего спасения, то была бы поражена: конечности его были почти отморожены, а тело ужасно истощено усталостью и невзгодами. Я никогда прежде не видел людей в таком плачевном состоянии. Сначала мы внесли его в каюту – однако там, без свежего воздуха, он тут же потерял сознание. Тогда мы вернули его на палубу и принялись приводить в чувство растиранием бренди. Когда у него появилось сознание, мы дали ему немного выпить бренди и, укутав в одеяла, уложили у вытяжной трубы кухонной плиты. Там он постепенно восстановился и поел немного супу, который повлиял на него самым чудесным образом.

Речь у него восстановилась только через два дня пребывания в таком состоянии, и в ожидании этого момента я начал уже было опасаться, что пережитое лишит его рассудка. Когда он почувствовал себя более или менее нормально, я перевел его в свою каюту и ухаживал за ним все время, свободное от основных обязанностей. Я никогда еще не видел настолько интересных людей. В общении глаза его обычно горят какой-то дикостью или даже безумием, но если к нему обращаются с добром или же делают какую-нибудь, пусть даже пустяшную, услугу, лицо его озаряется необыкновенным светом благожелательности и счастья. И все же обычно он пребывает в меланхолии и отрешении от всего окружающего. А иногда он скрежещет зубами, как будто на него давит невыносимое горе.

Когда здоровье моего гостя немного наладилось, у меня появились проблемы с тем, чтобы удерживать людей от визитов к нему и утомления его тысячами вопросов. Я не позволял тревожить его ради пустого любопытства, поскольку восстановление его тела и души, совершенно очевидно, зависит от полноты его отдыха. Тем не менее однажды мой помощник спросил нашего подопечного о том, что заставило его заехать по льду так далеко на таком неподходящем для дальних странствий средстве передвижения.

Лицо больного тут же приняло мрачное выражение, и он ответил:

– Мне нужно было найти одного человека, который от меня убегал.

– А этот беглец, которого вы преследовали, тоже ехал на санях?

– Да.

– Тогда думаю, что мы его видели, поскольку за день до того, как вас подняли на борт, мимо нас проезжал человек на санях с собаками.

При этом сообщении путник встрепенулся и стал задавать массу вопросов о пути, которым ехал этот «демон» (так он его называл), а когда мы остались одни, он сказал:

– Я несомненно возбудил любопытство у вас и ваших славных ребят; но вы, как видно, слишком деликатны, чтобы задавать вопросы.

– Да, вы правы; действительно, я считаю, что с моей стороны было бы очень неуместно и негуманно беспокоить вас своей любознательностью, – ответил я.

– Но вы великодушно спасли меня от верной гибели и вернули меня к жизни, – благодарно заявил путник.